“Вся эта история глубоко потрясла Соню”.
Между тем Фут и Бертон начинали действовать друг другу на нервы. За исключением боевого опыта в Испании, общего у них было мало: Бертон был серьезным, рассудительным, а Фут часто вел себя так, словно находится в секретном отпуске, и обрастал жирком, как в буквальном, так и в переносном смысле, в то время как Европа полыхала в огне. Лен сетовал, что его партнер – “эгоист, искавший исключительно удовольствий”. К тому же Фут отличался непостоянством. Через несколько недель после решения суда о разводе он сказал Урсуле, что должен кое в чем “признаться”: в Испанию он в свое время уехал, чтобы избежать свадьбы с девушкой, ждавшей от него ребенка в Англии. В случае женитьбы на Урсуле “это дельце могло вскрыться”, поэтому он отказывается от предложения. Это создавало множество проблем и настораживало с идеологической точки зрения. Если он рассказал правду, значит, в Испании Фут сражался, руководствуясь не политическими взглядами, а низменными мотивами. Если же рассказ был ложью – значит, он хотел увильнуть от прямого приказа РККА.
Однако Фут выступил с альтернативным предложением. “Почему бы тебе не выйти замуж за Лена?”
Этот запасной план Урсуле понравился. Очень понравился. Брак с любым из двух англичан был фиктивным, но Лен был ей симпатичней. Она изложила эту идею Бертону, заверив его, что брак заключается исключительно pro forma. “Можешь не сомневаться, я немедленно разведусь с тобой, как только тебе понадобится”.
Лен отреагировал резко. “Я прекрасно понимаю, что такое «фиктивный брак»”, – огрызнулся он. Но тем не менее согласился.
Урсулу поразила “непривычная запальчивость” Лена. Его щепетильное отношение к мнимому браку тронуло ее. С того момента их дружба обрела какой-то новый поворот. Сначала она сама не вполне отдавала себе в этом отчет. У этого молодого замкнутого англичанина были свои причуды, но ей импонировало в нем сочетание робости и отваги, нежности и стойкости. Швейцарцы наверняка следили за ними. Германия могла перейти в наступление. Обнаружив их, гестапо могло всех расстрелять. Но напряжение и опасность, казалось, совершенно не волновали Лена. В какой-то момент он даже вызывался пойти в немецкую разведку, “чтобы их облапошить”, – идея столь же отважная, сколь и невыполнимая. Ее тронула растущая привязанность Лена к Мише и его “осторожное сочувствие к мальчику”.
Ольга Мут была поражена, узнав, что теперь Урсула помолвлена с Леном Бертоном.
– Я думала, вы с ним просто вместе работаете, – возмущалась она. – И что же, он теперь здесь поселится?
Урсула положила руку няне на плечо.
– Он хороший человек. И с детьми нашел общий язык. Этот брак правда очень важен – у меня наконец будет подходящий паспорт.
– И не надо будет волноваться, что тебя схватят и выкинут за границу?
Урсула кивнула.
– Так значит, ты только поэтому за него и выходишь и брак фиктивный?
Урсула снова кивнула, но уже не столь уверенно.
– Главным образом ради паспорта…
Олло сердито вздохнула и обрушилась на Урсулу с гневной тирадой, будто отчитывала маленькую девочку.
– Как это на тебя похоже! Был же у тебя мужчина, такой, что лучше и не придумаешь. Потом ни с того ни с сего ты говоришь, что вы с Руди разлюбили друг друга, и исчезаешь с малышом в китайской глуши. Все были в шоке. Мы с твоей матерью обе заподозрили: без политики тут не обошлось. И вдруг мы узнаем, что ты ждешь ребенка. Мы и отца-то ни разу не видели, и на тебе – новый мужчина!
Урсула была ошарашена. Олло никогда не отличалась деликатностью и очень любила Руди. Но в этой реакции любимой няни таилось нечто более зловещее. Ольга Мут не просто злилась – она чего-то опасалась.
Слухи, что фрау Гамбургер помолвлена с более молодым из двух англичан, немедленно расползлись по Ко, как и водится в деревнях. Не подозревая о странном подтексте этой помолвки, фрау Фюссли, жена фермера, радовалась за Урсулу, как и Лилиан Якоби, пожилая еврейка, с которой они очень сблизились.
Обрученные отправились кататься на горных лыжах. Урсула к тому моменту уже была опытной лыжницей, а вот жгучий энтузиазм, отсутствие опыта и совершенное бесстрашие Лена не предвещали ничего хорошего. Однажды они добрались на маленьком поезде до вершины Роше-де-Нэ – 6699 футов над уровнем моря. На долину открывался великолепный вид. Они стремительно неслись по склону. А в случае Лена – даже чересчур стремительно: на крутом склоне он потерял управление, врезался в глыбу льда и сломал лыжи. До дома они пробирались сквозь сугробы пешком, держась друг за друга, чтобы не соскользнуть вниз. Бертон радостно хохотал всю дорогу. Урсула писала: “Я внезапно осознала, как мне нравится Лен”. Это не было ни романтическим озарением, ни внезапной захватывающей влюбленностью, лишь постепенным осознанием: невзирая на обещание дать Лену развод по первой же его просьбе, она все же надеялась, что такой необходимости не возникнет.
У Бертона никогда не было настоящего дома. “То, что он стал частью нашей семьи, ощутил тепло и заботу, был окружен радостью и взаимопониманием, сыграло решающую роль. Мы были товарищами, которых сближали работа и опасность. Мы сходились во мнениях о книгах и людях. Каждый день любовались прекрасными видами. Лен на удивление хорошо ладил с детьми”.
Для свадьбы они выбрали политически значимую дату – 23 февраля, день основания Красной армии, в дальнейшем ставший Днем защитника Отечества. Церемонию старались не афишировать, и она прошла почти незаметно. Два простеньких колечка из “Юнипри” в Веве, быстрое оформление бумаг в женевском загсе, швейцар и служащий в роли свидетелей. После чего мистер и миссис Леон Бертон вернулись домой в “Кротовый холм”, где Олло напекла к обеду оладий.
Разумеется, нет никаких свидетельств о том, когда этот брак по расчету перестал быть исключительно удобной формальностью, не подразумевавшей никакой близости. Но весьма возможно, что первая брачная ночь (в которую Лен лишился невинности) состоялась в тот самый вечер, на Кротовом холме, ровно двадцать два года спустя после появления на свет Красной армии.
По стечению обстоятельств Урсула Кучински влюбилась в Лена Бертона, придя к этой любви самыми окольными путями. Четвертая – и самая крепкая – любовь в ее жизни стала результатом нелегального шпионского замысла и фиктивного брака.
Позже они спорили, когда же именно начался их роман.
– Когда ты понял, что я тебе нравлюсь? – спрашивала она его.
– В романе бы написали: “с первого взгляда”. В нашу первую нелегальную встречу в Веве, у “Юнипри”.
– Уже тогда? Я и понятия не имела!
– Я долго сам себе в этом
