— Мой любимый храм,— представил он церковь, как человека.
Они подошли к церкви.
— Кстати, — остановился у дверей Алик, — я с тобой как с равным… а ты крещен, собственно?
— Ага, бабушка еще крестила. — Андрюша достал из-под рубашки серебряный крестик на кожаном шнурке. — Втихаря от матери.
— Заходи, это твой дом, Первозванный. — Алик открыл перед Андрюшей тяжелую дверь.
Они вошли в полутемный, довольно просторный храм. За книжным прилавком справа Алик купил две свечки. Не самые тонкие. Но и не самые толстые. Андрюша это зачем-то заметил. Алик перекрестился на старинный резной иконостас и уверенно пошел в правый придел.
Андрюша хотел пойти за ним. Но сначала огляделся. В церкви почти никого не было. Слева старушка в белом платке собирала огарки свечей у большой иконы молодого паренька в белой ризе. Паренек совсем не был похож на святого. Затаенно и озорно улыбался. Но свечей перед его иконой было больше всего.
«Наверное, это и есть Первозванный»,— подумал Андрюша.
Но Алик шел дальше, куда-то в глубь церкви. Андрюша подошел к иконе, прочитал славянскую вязь: «Св. Пантелеймон Целитель» — и улыбнулся. Вспомнил, как вчера утром Алик рвался в рюмочную на улицу этого целителя.
Алик уже стоял где-то в самой глубине. У резного алтаря. И Андрюша осторожно подошел к нему. Встал у него за спиной. Алик стоял перед аналоем, покрытым зеленой муаровой дорожкой. На ней лежала старинная небольшая икона в раме красного дерева. На иконе был изображен смуглый человек с седой головой и седой бородой. В зеленой ризе — и в красном плаще поверх, накинутом на левую руку. Смуглый глядел строго на вошедшего в его мир. Он вытянул перед собой правую руку, будто останавливал. За седым, как пограничный шлагбаум, стоял деревянный косой крест. «Косвенный», — вспомнил Андрюша слова Алика. И до него дошло, что это и есть Андрей Первозванный. Его тезка. Его ангел-хранитель. Немножко обидно стало, что он такой пожилой. Святой Пантелеймон Целитель Андрюше больше понравился.
Алик молча протянул Андрюше свечку. Тот понял, что ее надо поставить в подсвечник у иконы. Большой подсвечник был пуст. Одиноко догорала только одна свечка. Кривилась набок. Вот-вот упадет. Алик аккуратно поправил ее. Зажег от ее фитилька свою. И поставил рядом. Андрюше стало обидно за сурового Первозванного. Как-никак это его храм. А свечки все ставят у молоденького Пантелеймона. Уж если к нему такая горячая любовь, так и ехали бы в его храм. Зачем же хозяина Первозванного обижать.
Андрюша зажег свою свечку от свечки Алика и поставил ее рядом с его. Теперь перед иконой святого Андрея горели три свечки. Сливались краями огоньков. Кто-то третий, неизвестный, невидимо слился с ними. Андрюша как будто даже ощутил его присутствие. Алик перекрестился, дотронулся лбом до иконы и медленно пошел к выходу, вглядываясь в затемненные углы. Из-за колонны ему навстречу вышла женщина в черном платке до бровей. В длинной черной юбке, совсем как монашка. Только по фигуре Андрюша узнал в монашке Марину. Алик замер. Потом медленно подошел к ней.
Андрюша пошел к церковному киоску, взял первую попавшуюся черную книжку. Прочел название: «О часе смертном». Хотел положить ее обратно. Больно название серьезное. Но не положил, крутил в руках, поглядывая на Алика.
Алик с Мариной свернули за колонну, сели на деревянную лавку у стены. Алик положил ногу на ногу:
— Вчера ты о свадьбе говорила, а сегодня… в монастырь собралась?
Марина быстро посмотрела на него и отвернулась:
— Это для тебя… для тебя я так оделась…
— Спасибо… Это он так тебе посоветовал?
— Он дал мне время подумать. Завтра я должна дать ответ.
— Ты и сейчас готова ему ответить. Правда?
Марина посмотрела прямо в глаза Алику и сказала
твердо:
— Он порядочный человек.
— Ты простила ему? Все, что он сказал влюбленной девочке в аэропорту… Ты простила?
— И прощать-то нечего…
— Нечего?!
Марина подумала, отвернувшись в темноту, и сказала:
— Хорошо, пусть все было так, как ты считаешь… Мой отец был его врагом. Он сломал ему жизнь: из-за отца его вышвырнули из института. Но потом-то… Потом он действительно влюбился по-настоящему. Какая разница, как возникла любовь?
Алик не перебивал ее, смотрел в темноту, вслед за ее взглядом.
Марина замолчала. И Алик тихо спросил:
— А ты уверена, что он тебя любит?
Марина опять быстро посмотрела на него и отвернулась:
— Вчера он стоял передо мной на коленях… Он мне руки целовал… Он следил за мной все это время. Он ждал… Он не хотел мне мешать. А когда понял, что я никого не нашла… Только тогда он решил появиться. А сейчас он дал мне время подумать…
— А сам позвонил Георгию Аркадьевичу и сказал, что ты пропала. «Папа» чуть не умер от страха.
— Ну и что? У них давно такие отношения. Он любит пошутить над Гошей.
— Он сказал ему, что ты опять заболела… Вот что он сказал.
— Это правда. Мне вчера было очень плохо. Очень…
— Из-за него?
— Из-за тебя. — Марина сурово посмотрела на Алика. — Это какая-то жуть! Я смотрела на него и не узнавала. Мне казалось, что передо мной чужой человек. Он целовал меня, а мне было страшно… Мне было очень плохо, Саша… Я думала, что умру. Саша, я умоляю тебя, сними с меня этот жуткий код. Ты же видишь, теперь все по-другому. Я прошу тебя, Саша, я умоляю тебя… Освободи меня…
Алик достал из кармана пачку сигарет. Но вспомнил, где находится. Оглянулся. Сунул пачку обратно в карман.
— Вот зачем он тебя отпустил… Чтобы я снял код…
— Чтобы ты помог мне, — кивнула Марина. — Но я могу тебя попросить снять код, а могу и не попросить… Ведь так? Ведь он же это знает. Все зависит от меня, как я решу…
— И ты решила? Уже решила?
— Я прошу тебя, Саша… Я специально ждала тебя здесь. Я знала, что ты сюда придешь. К своему Первозванному. Здесь и сними… Сними с меня эту жуть… — Марина встала, взяла Алика за руку. — Пойдем к иконе. Пойдем…
Алик посадил ее рядом с собой:
— Не надо никуда ходить.
— Ты не хочешь снимать? — тихо спросила Марина. — Не хочешь?… Почему?… Так нечестно, Саша.
— Снимать уже нечего. Я закодировал тебя только на год. Всего на год я закрыл перед тобой изумрудную дверь. Только на год. Потом ты сама забыла про него.
Марина поправила черный платок. Туже затянула узел под подбородком.
— Что же теперь меня держит?
— Это ты должна сама решить… Ты умная девочка… Иди и подумай. У тебя до завтра есть время.
— Почему же он мне казался чужим? — не поверила Марина. — Совсем чужим?
— Я тут уже ни при чем.
— Правда?
— Клянусь Первозванным. — Алик перекрестился.
Марина крутила на пальце серебряное колечко. Алик отметил про себя, что колечко, наверное, новенькое, подарок, она еще к нему, не привыкла.
— Ну, я пошла.
— Куда?
— К Татьяне. Ты же дал мне в больнице ее новый адрес. Спасибо тебе.
— А он знает, где ты?
Марина покачала головой:
— Думаю, нет.
— Иди очень осторожно. Никто не должен тебе сегодня мешать.
Марина еще посидела немного, покачивая головой:
— Значит, я сама должна… Значит, я свободна? Доктор, можно, я тебя поцелую? — И, не дожидаясь разрешения Алика, обняла его рукой за голову, поцеловала в лоб, как покойника, и быстро пошла к выходу.
Андрюша так зачитался маленькой загадочной книжкой, что не заметил даже, как Марина, перекрестившись на алтарь, быстро подошла к нему, взяла за руку.
— Не бросай его, Андрюша,— сказала она, перекрестилась еще раз и вышла из храма.
Андрюша вгляделся в темноту придела. Алик сидел на скамейке, низко опустив голову. Андрюша стал читать дальше:
«Жизнь человеческая в своей глубине неизъяснимо таинственна. Эта жизнь наша является даром Божьим, данным нам свыше и ничем не заслуженным с нашей стороны, даром бесконечной любви нашего Творца, неким постоянным чудом, за которое можно только снова и снова благодарить. Слава Богу за все! Таинственна жизнь. Но особенно таинственна для нас — смерть, кончина земной жизни, когда этот дар Божий как будто опять отнимают от нас, как будто он для нас исчезает. Но на самом деле, как знает наша Вера, совсем не отнимается и не исчезает, а только переносится в иной план бытия, в план, пока что невидимый для нас. „Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых. Ибо у него все живы…" (Лук. 20, 38)».
Алик взял Андрюшу за локоть. Андрюша вздрогнул и с жалостью закрыл интересную книжку.
5
Встреча
Лето снова началось с Васильевского. На набережной стало совсем жарко. Где-то за Исаакием еще полыхали в сером небе зарницы. А на набережной уже дремало туманное марево недавних луж.
Адмирал Иван Федорович Крузенштерн сложил руки на груди. Сделал вид, что он вовсе не растерян. Просто задумался. Разомлел на солнышке. И вернулся он именно туда, куда предполагал. А не в загадочный лабиринт.
Во «Фрегате» было совсем пусто. И вышибалы не было у дверей. Совсем некого было вышибать. И официанты были другие. Девушки в матросских белых форменках. Алик заказал два по сто коньяку и лимон.
