«Папа» подошел к Алику. Положил свою пухлую руку ему на плечо. Сказал спокойно и просто:
— Алик, будь человеком.
— Хорошо, — с хрустом потянулся в кресле Алик, — я вам сдам Сашу. При одном условии.
— Паспорт. Документы. Билеты. Деньги. Все, что хочешь.
— Отпустите Андрюшу на все четыре стороны.
— Этого волчонка?! — «Папа» рванулся к селектору. — Чен не хочет его отпускать… Но это мои проблемы.
«Папа» нажал клавишу селектора:
— Петрович, ко мне.
— Дайте мне с ним попрощаться.
— Только быстро. Быстро. И поедем к Саше.
— Никуда ехать не надо. Саша — это я.
«Папа» недоверчиво сморщился. То ли засмеяться хотел, то ли заорать дико на неуместный розыгрыш. Сказал хрипло:
— Докажи.
Алик встал. Поднял спортивный свитер фирмы «Reebok». На груди под серебряным крестиком багровела звездочка рваной защитой раны.
На широком столе тактично заверещал телефон. «Папа» схватил трубку:
— Чен?! Ольшанский у меня.
Андрюше показалось, что прошла целая вечность с тех пор, как Петрович увел Алика. Андрюша не знал, что сейчас: день или ночь? Синяя лампа горела круглые сутки. В морге было холодно. Гудела вентиляция в трубах. Андрюша попытался вспомнить для начала, какое сегодня число, но в голове все смещалось.
В дальнем конце коридора слышна была какая-то возня, иногда вскрикивания: «Осторожнее! Сдай назад!» Натужно гудел грузовой лифт. Однажды кто-то уронил на каменный пол тяжелый ящик. После безмолвной паузы кто-то в сердцах обматерил недотепу. Андрюша сообразил: там шли приготовления к чему-то.
А к чему здесь могли готовиться? Только к одному. Если он находится в морге, а рядом в комнатке аккуратно уложены цинковые фобы, — значит, именно здесь и происходит знаменитое «щоу кумитэ». Значит там, в конце коридора, шла подготовка к этому шоу. Андрюша вспомнил взволнованный рассказ «песца» про гладиаторов. «Это как наркотик», — с улыбочкой говорил «песец».
В памяти всплыли вдруг затравленные ненавидящие глаза измученного солдатика. Их разведрота после боя в ауле освободила из подвала трех наших пленных. Из 131-й мотострелковой бригады. Они попали в плен еще зимой. При первом штурме Грозного. Солдатик ехал с ними на броне к штабу бригады. И было непонятно, почему он глядит на десантуру с такой ненавистью, почему не рад, что его освободили. На морде у солдатика не было живого места. Вся в синяках и кровоподтеках. Рот — темно-синяя запекшаяся щель. Солдатик с тоской глядел назад. На разрушенный аул, где просидел в подвале полгода. Чтобы развеять его дремучую тоску, Андрюша спросил его:
— Тебя «духи» били?
Солдатик вздрогнул. Глянул на Андрюшу быстро, с непроходящей ненавистью:
— Башку проломили прикладом… Но это еще зимой. А потом не трогали.
Андрюша показал на его развороченную скулу:
— А это кто же тебя?
И солдатик, нехотя, оглядываясь назад, рассказал свою историю.
Любимым развлечением их охранников был «чеченский спарринг». Вечером, когда в ауле собирался с боевых заданий отряд, «духи» рассаживались во дворе в кружок, пили чай, закусывали, а в центр круга выводили пленных. И заставляли их биться друг с другом. От души, до полной победы. А за отказ драться обещали расстрелять.
Однажды этому солдатику на спарринг достался пленный офицер. Майор. И солдатик отделал его от души. За все. За дурацкую войну. За жуткий плен. За свою девчонку, оставшуюся в рабочем поселке под городом Горьким, где ясные зорьки… Майор оказался чекистом. Эфэсбэшником. Его хотели расстрелять. Чужих ментов и чекистов они сразу же расстреливали. Но у их командира оказался в нашем плену двоюродный брат. И чекиста сберегли для обмена.
Перед обменом чекист подошел к солдатику и проникновенно пообещал, что он его везде в России найдет. Хоть на Северном полюсе. Что лучше ему из плена в Россию не возвращаться. Чекист точно знал, из какой он бригады, из какого батальона, из какой роты. Высчитать его домашний адрес, его и всех его родных, для чекиста теперь не составляет труда.
Вот почему солдатик с ужасом ждал своего возвращения домой. Кроме разборок военной прокуратуры о причинах и обстоятельствах плена его ждет самое страшное — месть бессильного в Чечне, но всесильного в России майора-чекиста. Его «чеченского спарринга». Вот почему с такой ненавистью смотрел он на своих освободителей…
Загремела щеколда. Вошел Петрович. Бросил на топчан Андрюшины джинсы и полосатую рубашку. Сказал коротко:
— Одевайся.
Андрюша скинул тренировочный свитер. Стянул штаны. Седой стоял рядом, вглядывался в его татуировку: парашют над Эльбрусом. Два конуса, сросшихся вершинами, как песочные часы. Андрюша, сидя на топчане, завязывал кроссовки.
— Куда меня?
— А куда хочешь. Андрюша встал:
— А Алик?
— Алик сдался.
— Как сдался?
— А так. Он здесь остается. А ты свободен. Пошли. Петрович повернулся к двери. Андрюша сзади левой
зажал ему горло в замок. Правой заломил назад руку. Развернул его к топчанам. Локтем поднял его подбородок.
— Я без Алика не уйду. Понял?
Петрович отрешенно глядел на синюю лампочку. Андрюша рычагом левой сдавил ему горло сильнее:
— Я Алика на тебя поменяю. Понял? Петрович тихо «хыкнул», резко опустился на колени,
свободной левой схватил Андрюшу за затылок, перебросил через голову. Андрюша спиной шмякнулся на цементный пол. А Петрович сидел уже на нем сверху:
— Не балуй. А то навсегда здесь останешься. Потом он рывком с колен прыгнул на топчан. Андрюша сообразил, что имеет дело с большим мастером. Может, еще покруче Чена. Из мертвого захвата вышел старичок.
Петрович взял Андрюшу за шиворот, усадил на топчан. Сам сел напротив:
— Давно с Кавказа?
— А какое сегодня число?
— Пятое августа.
— Значит, две недели… Петрович показал на татуировку:
— Знакомая ДШБ. Капитана Слесарева знаешь?
— Мой командир, — кивнул Андрюша.
— Увидишь, передавай привет от Петровича.
И тут до Андрюши дошло:
— Да я же вас знаю! Вы — дедушка Петрович! Наш капитан про вас легенды рассказывал.
— Легенды даже, — усмехнулся Петрович.
— А как же! Вы же еще на острове Доманском китайских диверсантов ловили… А потом Африка… Ливия… Ангола…
— Хорош, — оборвал его Петрович. — Привет передавай. Пошли.
— Некому передавать. Нету больше капитана. Убили в Грозном.
— Бывает, — помолчав, сказал Петрович и встал. — Ох и всыпал бы я тебе, боец… От души бы выдал.
— За что?
— С кем ты спутался?
— Алик мой друг, — твердо отрубил Андрюша.
Петрович опять помолчал.
— Я не про него… Он раскрылся. С ним теперь все ясно.
— А что ясно?
— Ничего. Забудь про него, живи сам. И больше в такие разборки не суйся, сынок.
Осторожно открылась дверь. В морг заглянул коротко стриженный охранник. Подмигнул Петровичу. Настежь открыл скрипучую дверь. В коридоре в дрожащем свете дневных ламп стоял Алик с белым целлофановым пакетом в руке. Рядом с ним возбужденный, довольный «папа».
Алик протянул Андрюше целлофановый пакет.
— Подкрепись пока, Первозванный. А я переоденусь.
— Некогда, — буркнул «папа», — в машине пожует. А ты в машине переоденешься. Петрович, принеси его одежду к машине.
Петрович ушел. А Андрюша все стоял у топчана с пакетом в руках. Глядел на Алика. Не понимал, что происходит.
— Ну что ты стоишь? — спросил «папа» из коридора. — Или понравилось у нас? Ну, давай, выходи. Времени нет.
— Идем, Андрюша, — позвал Алик, — я тебе в машине все объясню.
И они пошли по длинному коридору к выходу. По узкой лестнице поднялись на первый этаж. Даже от сумрачного неверного света дождливого дня у Андрюши резануло в глазах. В просторном беломраморном фойе суетились люди в фирменных комбинезонах. Грузили в лифт тяжелые ящики. При виде «папы» замерли. Охранники открыли стеклянные двери. Они вышли под козырек подъезда. У подъезда стоял Перламутровый БМВ. За ним — знакомый белый «чероки». Их встретил Чен в длинном плаще с поднятым воротником.
— Кто прикрывает? — спросил его «папа».
Чен кивнул на белый «чероки».
— Не надо! — замахал руками «папа». — Джип вчера засветился. Его могут пасти.
— А пошли они! — Чен открыл дверцу БМВ. — Времени нет машины менять.
Он пропустил на заднее сиденье Алика и Андрюшу. Захлопнул за ними дверцу. Подобрав длинные полы плаща, сам устроился на переднем сиденье рядом с водителем.
— Шмотки! Шмотки забыли! — засуетился у подъезда «папа».
К машине подошел Петрович с желтым пакетом. Андрюша сидел справа, ближе к нему. И Петрович протянул ему мешок со шмотками. Многозначительно посмотрел на Андрюшу.
— Прощай.
Чен резко обернулся. Оскалился белозубо:
— Не прощайся, Петрович. Никуда он не денется. Скоро увидишься. — И уже водителю: — Гоу-гоу вери куикли!
Машина рванула с места. Алик и Андрюша откинулись на спину сиденья. За БМВ ушел и «чероки». По широкой сосновой аллее полетели к белеющим вдали воротам КП.
