Проект альтернативной премии обсуждали на протяжении нескольких лет, и за это время он претерпел существенные изменения. Первоначально в УПА готовили премию за научные достижения: она носила название Международной премии Советского Союза, присуждалась за достижения в области физики, химии, биологии, медицины, геологии и математики и должна была вручаться в День Победы — 9 мая494. Затем появился проект двух премий — Менделеевской за научные достижения и Горьковской за достижения в области художественной литературы. Каждая премия должна была присуждаться раз в два года (Менделеевская по нечетным, Горьковская по четным годам) 18 ноября, в день основания Академии наук495. Затем две премии решено было объединить в одну — так появился проект Международной Ленинской премии, присуждаемой за «высшие достижения в области науки, техники, искусства и литературы», а день присуждения перенесли на 22 апреля, день рождения Ленина496. Первую премию планировали вручить уже в 1949 году, но и этот проект остался нереализованным. Результатом долгого проектирования стала Международная Сталинская премия «За укрепление мира между народами», учрежденная в декабре 1949 года — в ознаменование 70-летия Сталина — и впервые врученная в 1951 году497.
Реализованное в конечном итоге в виде подношения Сталину, учреждение альтернативной международной премии венчало процесс институционализации нового советского интернационализма. Советские достижения оказывались независимы от оценок Запада, но в то же время получали мировое признание. Бросая вызов сформировавшимся на Западе институтам распределения и утверждения иерархий, Советский Союз выстраивал альтернативную сеть международного сотрудничества со своими фестивалями, коллаборациями и премиями. Единственным, чего недоставало этому альтернативному Западу для полноценного замещения реального, была история: подлинность нового Запада была невозможна без его связи с классическим наследием.
ОПЫТ ЭКСПРОПРИАЦИИ
30 июля 1947 года член правления ВОКС Лидия Кислова сообщила начальнику отдела культуры Управления пропаганды СВАГ, что ВОКС отрицательно относится к идее проведения в Берлине Шекспировской конференции и считает участие СССР в этом мероприятии нецелесообразным498. Отказ принимать участие в конференции и посылать в Германию материалы по теме «Шекспир в СССР» выглядел по меньшей мере неожиданно: к современной буржуазной культуре Шекспир отношения не имел и давно был успешно апроприирован советской властью. Представление о том, что в СССР дела с Шекспиром обстоят даже лучше, чем у него на родине, к этому времени стало привычным для советской официальной риторики. Весной 1946 года «Литературная газета» с гордостью сообщала, что пьесы Шекспира идут на советской сцене чаще, чем во всех других странах вместе взятых, а советские шекспироведы начинают оказывать все большее влияние на зарубежных коллег499. Вернувшийся в апреле 1947 года из Англии Константин Симонов в отчете о поездке сообщал, что много разговаривал с английскими актерами о Шекспировском театре в Стратфорде и пришел к выводу, что их театр держится не столько на мастерстве, сколько на особом статусе. Гастроли любого московского театра с одной-двумя постановками, утверждал он, произвели бы «исключительное впечатление, выходящее далеко за пределы Англии» и наглядно продемонстрировали бы превосходство советского театра на понятном для англичан шекспировском материале500. Летом 1946 года похожий отзыв, но исходивший от самих англичан, передавал Жданову Михаил Суслов: рассказывая об итогах посещения Латвии делегацией Англо-советского общества дружбы, он отмечал, что после просмотра в одном из рижских театров спектакля «Много шума из ничего» делегаты заявляли, что «в Англии так богато не ставят Шекспира»501.
Более того, в 1946 году, в юбилейный Шекспировский год, идея посетить Шекспировскую конференцию не вызывала у ВОКС возражений. Напротив, председатель общества Владимир Кеменов писал Жданову, что такая поездка сыграла бы положительную роль в пропаганде в Англии советской культуры и в активизации деятельности Английского общества культурной связи с СССР502. Высокий уровень владения творчеством Шекспира воспринимался как повод для гордости — советский Шекспир был экспортным продуктом. В бюллетене ВОКС, издававшемся на английском и предназначенном для распространения за границей, в 1946 году была опубликована статья самого Кеменова, написанная к 330-летию со дня смерти Шекспира503. В 1947 году на английском была выпущена книга советского шекспироведа Михаила Морозова Shakespeare on Soviet Stage — подробный обзор советских отношений с Шекспиром.
Очевидно, у ВОКС не было недостатка в материалах по теме «Шекспир и СССР» — чем же в таком случае был вызван решительный отказ от участия в конференции? Лидия Кислова ответа на этот вопрос не скрывала. В настоящих условиях, писала она, организация Шекспировской конференции в Берлине, даже если ее созыв с самого начала не инспирирован британскими органами, будет поддержана британской пропагандой как способ «лишний раз подчеркнуть перед немцами всемирное значение англосаксонской культуры и привлечь к своим пропагандистским материалам внимание широких демократических кругов, дружественно относящихся к СССР». Как следствие, участие в конференции СССР в этих условиях скорее будет содействовать британской пропаганде, нежели станет доказательством мощного роста культуры народов СССР. Более того, чем полнее будут представлены материалы о распространении произведений Шекспира в СССР, тем удобнее будет британской пропаганде использовать их для своих целей504.
Комментарий Кисловой примечателен: прежде национальное происхождение Шекспира не имело принципиального значения. Шекспир выступал в советской идеологии как один из столпов мировой литературы — у него полагалось учиться лучшему и через него приобщаться к культуре как таковой. В 1933 году советский шекспировед Сергей Динамов призывал «больше шекспиризовать» и так пояснял, что означает это требование Маркса в советских реалиях: «Шекспиризовать — это значит быть в своем времени, быть в сегодня, прорастая в будущее. Шекспиризовать — это значит быть на уровне передовых идей эпохи, владеть наукой, знанием, культурой, учением Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина, чтобы богатство идей было неоскудевающим, чтобы содержание искусства было ясным и сложным, как ясна и сложна диалектика жизни»505. Шекспир оказывался одновременно и воплощением классической литературы, и проводником в соцреализм, в будущее пролетарского искусства506. За призывом Динамова последовало широкое обсуждение того, как относиться к Шекспиру — как к певцу лудической (игровой) традиции или как к высокой культуре, как к романтику или как к реалисту?507 В октябре того же года вышел посвященный Шекспиру номер газеты «Советское искусство», открывавшийся передовицей «Какой Шекспир нам нужен». В ней утверждалось, что найти правильный ключ к раскрытию Шекспира — значит найти ключ к критическому освоению классического наследства на советской сцене, а потому советскому театру необходимо освободить Шекспира от ложноклассической, идеалистической и формалистической шелухи, чтобы открыть настоящего Шекспира. Измельчавшей буржуазной культуре, утверждалось в статье,
