Всего минуту спустя Фрэнк очутился перед фасадом комиссариата на Керни-стрит, в толпе прохожих. Буднично сигналили автомобили и покрикивали рикши. Воздух стал прохладнее. От домов протянулись длинные тени. Фрэнк Фринк с минуту постоял, а потом механически ступил в поток пешеходов, переходящих на противоположную сторону улицы.
«Арестовали без всяких на то причин, — думал он, — и выпустили без каких-либо объяснений.
Так ничего и не сказали, просто вернули узелокс одеждой, бумажник, очки, а потом занялись другими делами, — принялись возиться с каким-то пьяницей, доставленным с улицы».
«Это какое-то чудо, — думал он. — Его освободили по ошибке. Судя по всему, он должен бы сейчас лететь в Германию. Для последующей ликвидации».
Он все еще не мог поверить: ни в свой арест, ни в не менее неожиданное освобождение. Все это казалось невероятным.
«Это новая жизнь, — подумал он. — Второе рождение».
«Кого же благодарить? А может, следует помолиться? Вот только — кому?»
Что-то подсказывало ему: надо вернуться к Эду, в его мастерскую, к прерванной работе и заняться, как прежде, бижутерией. Делать собственными руками. Работать, не разгибая спины. Не думая ни о чем. Он должен занять себя чем-нибудь. И делать украшения.
Он быстро шел в сгущающихся сумерках, минуя перекресток за перекрестком. Ему хотелось одного: как можно быстрее вернуться в ту часть города, где все вокруг знакомо и привычно.
В мастерской он застал Эда. Прямо перед ним на верстаке были разложены бутерброды, бананы, несколько пирожных, стоял термос с чаем. Фринк остановился в дверях, чтобы отдышаться после быстрой ходьбы.
Эд обернулся.
— А я уж думал, тебя и в живых-то нет, — проговорил он с набитым ртом.
У верстака Эда стоял крошечный электрокаминчик, и Фринк, подойдя к нему, с удовольствием принялся греть руки.
— Это хорошо, что ты вернулся, — сказал Эд.
Он пару раз хлопнул Фрэнка по плечу и снова занялся бутербродом. Они больше ни о чем не говорили. Тишину в мастерской нарушало лишь тихое гудение каминчика, да еще слышно было, как жует Мак-Карти.
Повесив пиджак на спинку стула, Фрэнк набрал полную горсть еще не обработанных серебряных деталей и отнес к верстаку. Потом насадил на вал шлифовального станка войлочный диск, надел защитные очки и включил мотор. Усевшись, он принялся методично, деталь за деталью, счищать черный налет, и серебро постепенно начинало ослепительно сверкать.
15
Капитан Рудольф Вегенер, путешествующий под именем Конрад Гольц (Оптовая Торговля Лекарствами) взглянул в крошечный иллюминатор ракеты «Люфтганзы» Me 9-Е. «Вот и Европа, — подумал он. — Как быстро. Минут семь — и посадка на «Tempelhofer Feld».
«Интересно, удалось ему чего-нибудь добиться, — размышлял он, разглядывая приближающуюся землю. — Теперь все зависит от генерала Тедеки. Чего-то он добьется в Токио? В любом случае, информация передана. Они сделали все, что в их силах».
«Однако повода для оптимизма пока нет, — продолжал он размышлять. — Возможно, теперь японцы уже не в состоянии повлиять на внутреннюю политику Германии. Правительство Геббельса у власти. Если оно удержится, то после неизбежного периода упрочения позиций к плану «Одуванчик» наверняка вернутся. И тогда огромные пространства планеты в очередной раз подвергнутся уничтожению. Во имя фанатичной идеи снова погибнут миллионы людей.
А если нацисты уничтожат всю планету? Испепелят все на свете? Располагая водородной бомбой, они способны и на это. И, несомненно, — рано или поздно, они осуществят задуманное, ведь их мышление всегда направлено на реализацию идеи «Götter Dammerung»[29]. Они жаждут этого и сознательно идут к тотальному уничтожению.
Останется ли хоть что-то после третьего по счету мирового безумия? Или это конец, гибель всего живого? Будет ли планета уничтожена нами самими? Суждено ли ей превратиться в сплошную мертвую пустыню?»
Он не верил, что все это может случиться. «Даже, если все живое на нашей планете уничтожат, есть ведь и другая, совершенно неизвестная нам жизнь. Должна существовать. Невозможно, чтобы наш мир оказался единственным населенным людьми. Есть же еще другие, неведомые и невидимые миры. Либо в отдельных пространствах, либо вообще в иных, немыслимых измерениях, которые и вообразить невозможно.
Пусть ему никогда не доказать этого, но, вопреки всякой логике, он все равно будет в это верить».
«Meine Damen und Herren, Achtung, bitte…»[30], — ожил динамик.
«Скоро посадка, — отметил капитан Вегенер. — Несомненно, его уже ждут. Люди из Службы безопасности. Вот только, из какой группировки? Геббельс или Гейдрих — кто раньше? Он готов поспорить, генерал Гейдрих жив и здоров. Иначе его, Вегенера, пристрелили бы прямо в ракете: в тоталитарных государствах такие приказы отдаются и исполняются быстро. В нацистской Германии давным-давно заготовлены обширные списки. Время от времени их корректируют…»
Ракета совершила посадку. Он поднялся и, перекинув плащ через руку, направился к выходу в толпе других пассажиров. Все происходило как всегда. «Вот только не видно среди них этого Лотце, донимавшего его в прошлый раз своими кретинскими рассуждениями», — подумал он.
Служащий авиакомпании помогал пассажирам спуститься по трапу. Вегенер успел про себя отметить, что мундир его не хуже, чем у самого маршала Геринга, однако тут же увидел стоящих у трапа чернорубашечников. «Неужели это за мной?» — Вегенер начал медленно спускаться. Остальные встречающие ожидали чуть поодаль. Мужчины, женщины, даже дети, — все возбужденно жестикулировали и перекликались с прибывшими.
Чернорубашечник — плосколицый блондин с неподвижным взглядом, в мундире со знаками различия «Ваффен-СС», по-военному чеканя шаг, приблизился к Вегенеру, щелкнул каблуками и приветствовал его нацистским салютом.
— Ich bitte mich zu entschuldigen. Sind Sie nicht Kapitan Rudolf Wegener von der Abweher?[31]
— К сожалению, вы ошиблись, — ответил Вегенер. — Мое имя Конрад Гольц. Представитель «АГ Хемикалиен», специалист по медицинскому оборудованию. — Он попытался пройти дальше.
Подошло еще двое эсэсовцев. Так втроем они следовали за ним по пятам. И, хотя он шел свободно, фактически они провели молниеносный и ловкий арест. У двух эсэсовцев автоматы оттопыривали плащи.
— Вы Вегенер, — произнес один из них, когда они вошли в помещение аэровокзала.
Он промолчал.
— Мы с машиной, — сказал эсэсовец. — У нас приказ встретить вас. Мы должны немедленно препроводить вас к генералу СС Гейдриху. Вместе с Зеппом Дитрихом он пребывает сейчас в штабе дивизии «Лейб-штандарт». Особо указано на недопущение ваших контактов с представителями Вермахта и партии.
«Значит, не пристрелят, — подумал Вегенер. — Гейдрих жив и в безопасности. Теперь он постарается укрепить свои позиции, наперекор планам правительства Геббельса».
«Возможно, Кабинет Геббельса падет, — размышлял он, когда его вели к штабному «даймлеру» СС. — Однажды ночью подразделение «Ваффен-СС» внезапно поменяет дислокацию и оцепит Рейхсканцелярию. И тогда по всему Берлину изо всех полицейских рейхскомиссариатов двинутся вооруженные отряды СД. Радио и электростанции выведут из строя. «Темпельгоф» закроют. И во мраке берлинских улиц зазвучат выстрелы…
Ну и что это изменит? Даже если Геббельса устранят от власти и план «Одуванчик» отвергнут, все равно останутся чернорубашечники и партия. И планы новых завоеваний, если не на Востоке, то уж где-нибудь еще — обязательно. Хотя бы на Марсе или на Венере.
Не удивительно, что господин Тагоми не выдержал. Дилемма нашей жизни поистине страшна: в любом случае зло возьмет верх. Стоит ли бороться? Да и за что? Независимо от выбора итог будет неизменным…
Очевидно, сама жизнь такова, если подобное стало для всех обыденным. Сегодня они борются со сторонниками плана «Одуванчик». Завтра, если придет время, нужно будет вступить в схватку с полицией. А поскольку во всяком развитии всего сразу достичь невозможно, нужна известная последовательность. Достичь цели можно, лишь делая выбор перед каждым решающим шагом».
«Мы свободны лишь в собственных надеждах, — думал он, — да еще, пожалуй, в достижении дозволенного.
Возможно, в иных мирах все по-другому. Лучше. Быть может, существует мир, где разница между добром и злом очевидна. И нет этих сомнительных полутеней, превращающих нашу действительность в мешанину, где напрасны все попытки отделить хорошее от дурного.
Наш мир отнюдь не идеален. Можно лишь мечтать об иной действительности — с простой этикой и моралью, где добро и зло четко разграничены. И где без особого труда можно совершать правильные поступки, потому что путь к достижению добра очевиден…»
«Даймлер» тронулся. Капитана Вегенера устроили на заднем сиденьи. С обеих сторон расположились эсэсовцы с автоматами на коленях. Машину вел чернорубашечник.
