все в порядке. Говорю тебе, все в порядке». Он всегда был неразговорчив и необщителен. Рассказывают, что однажды, когда Нерон повторно спросил его мнения по поводу какого-то дела, Бурр резко ответил: «Если я что-то о чем-то сказал, не проси меня повторять». И теперь, умирая, он отказался обсуждать свой недуг.
Когда он умер, по городу поползли обычные слухи, что Нерон его отравил. Но Тацит пишет: «Тот факт, что его горло постепенно распухало изнутри и в конце концов доступ воздуха оказался перекрыт, указывает на то, что причиной его смерти была болезнь естественного происхождения». Ни один из современных историков, естественно, тоже не предполагает, что Нерон имел к этому какое-то отношение.
До назначения Бурра командиром гвардии этот пост занимали одновременно два офицера, и теперь Нерон вернулся к этому двойному командованию. Он назначил префектами Фения Руфа, одного из личных друзей покойной Агриппины, и Софония Тигеллина, того самого человека, который был изгнан из Рима Калигулой в 39 году по обвинению, что являлся любовником Агриппины, и Агриппина вернула его, как только получила достаточно власти, чтобы это сделать. Тигеллин родился в Агригентуме на Сицилии и поначалу был рыбаком, но потом занялся разведением лошадей в горах Калабрии. Этот «бизнес» привел его в Рим и ко двору, где его красивую фигуру оценили Агриппина и ее сестра, которые завели с ним дружбу с известным результатом. Позднее, чтобы сделать приятное матери, Нерон поставил Тигеллина командовать городской стражей, иначе говоря, полицией, но теперь, назначая его на более высокий пост, он действовал отчасти из-за личной симпатии к этому человеку, отчасти потому, что шаг от командира полиции к командующему преторианской гвардией был вполне естественным. Странно, однако, что два друга покойной Агриппины были, таким образом, отмечены одновременно. Может, теперь, когда время притупило остроту его ссор с ней, Нерон начинал чувствовать определенное желание отдать дань уважения ее памяти. А может, преторианским гвардейцам, которые всегда были верны Агриппине, как дочери их героя Германика, нужно было показать, что Нерон не держит зла на тех, кто служил его матери. В связи с этим знаменательно, что Дион Кассий ссылается на какие-то жертвоприношения, которые примерно в это время были сделаны, чтобы почтить ее память.
Смерть Бурра стала страшным ударом для Сенеки, который так счастливо сотрудничал с ним в течение многих лет, и спустя совсем немного времени философ попросил Нерона отпустить его на покой. Сенеку тревожили непрекращающиеся нападки на него лично, он знал, какие о нем ходят россказни, и, даже если в них никто особенно не верил, они причиняли беспокойство императору. Вероятно, с годами Сенека стал несколько самодовольным и весьма критически относился к тем пылким молодым людям, которые считали Нерона гением и сверхчеловеком и в те дни постоянно толпились вокруг своего слегка сбитого с толку героя, рассказывая ему, какой он замечательный, и провожая его полными обожания взглядами.
Их нападки на Сенеку Тацит запечатлел в пассаже, который имеет смысл привести целиком: «Они предъявляли ему различные обвинения, а именно в том, что он уже нажил огромное состояние, гораздо большее, чем признавалось нормальным для частного лица; что пытался отвлечь от императора народное восхищение, обратив его на себя; что стремился превзойти своего суверена в красоте своих садов и великолепии своих домов; что присвоил себе монополию на ораторское искусство; что с тех пор, как Нерон всерьез увлекся сочинением стихов, Сенека с непривычным для него усердием занялся тем же самым, поскольку являлся открытым недругом природных талантов императора, стремился умалить его вокальные данные и пренебрежительно отзывался о его искусстве управления колесницей. Делалось это с одной-единственной целью – показать народу, что не существует ничего достойного похвалы, кроме его собственных талантов. Конечно, они говорили, что Нерон уже вышел из возраста, когда ему требовались воспитатели, и находился в расцвете молодости. Следовательно, должен был избавиться от этого педагога и положиться на тех учителей, которые достигли совершенства в искусствах, в которых он имел врожденный дар».
Нерон отказался слушать эти обвинения и, по-видимому, искренне не хотел расставаться с приятным и любезным старым философом. Однако, учитывая всеобщее недовольство его богатством и в особенности тем, что он занимался ростовщичеством, его отставка была бы весьма желательна, тем более что занявший место Бурра Тигеллин не слишком хорошо с ним ладил. Сенека сделал императору следующее предложение. Он сказал, что Нерон оказал ему такие почести и наградил таким богатством, что он просто не знает, как с этим обойтись. А чем он отплатил за это императору, кроме того, что оказал некоторую помощь в его обучении? И все же Нерон сделал его таким богатым, что ему остается только вопрошать, как все это случилось и как его имя – имя выскочки оказалось в одном ряду с именами великих. Правильно ли, чтобы он, философ, проповедующий, что можно обходиться скудными средствами, величественно ступал по прекрасным домам и садам, владел неописуемыми богатствами и давал деньги в рост? Его единственное оправдание заключается в том, что он не мог отказаться от подарков Нерона.
«Но теперь, – продолжил он, – мы оба сделали друг для друга все, что могли. Ты дал мне все, чем щедрость суверена могла одарить его друга; я принял от тебя все, что друг может принять от щедрот императора. Дальнейшее лишь даст пищу для зависти. И хотя зависть, как все земное, падает ниц перед твоим величием, на меня она давит всей своей тяжестью. Мне нужна твоя помощь. Я устал. Я больше не в силах нести груз своего богатства. Я хочу, чтобы ты защитил меня. Прикажи своим слугам взять на себя управление моим состоянием и присоедини его к своему собственному. Не думай, что это обречет меня на бедность, потому что, избавившись от всего, что делает меня беззащитным перед завистью, я смогу снова посвятить развитию своего ума то время, которое сейчас вынужден тратить на заботу о своих домах и садах. Сделай это для меня, и это добавит к твоей славе то, что ты поднял на самую большую высоту того, кто может довольствоваться самым малым».
На этот искренний призыв – искренний, поскольку Сенека действительно тревожился и тосковал об утраченном душевном покое, – Нерон скромно ответил, что память о благах, которыми одарил его Сенека, не умрет, пока существует жизнь. Что значат драгоценности, дома и поместья по сравнению с тем, чему научил его Сенека в годы его ученичества с его неизменной дружбой и советами? «Я стыжусь, – сказал император, – что могу привести в пример простого вольноотпущенника, который был награжден
