щедрее, чем ты. У меня в самом деле есть отчего краснеть, потому что человек, которого я ценю выше всех других, так и не превзошел их по ценности полученных подарков. И, – с горечью добавил он, – если ты отдашь мне все свои богатства, то говорить станут не о твоей жертве и твоем уходе, а о моей предполагаемой жадности и жестокости. Твое поведение, несомненно, станет у публики поводом для аплодисментов, но едва ли твоему характеру сделает честь попытка собрать себе урожай славы за то, что навлечет позор на меня, твоего друга».
Тацит, конечно, расценивает эти чувства императора как чистое лицемерие, и когда, по его словам, Нерон с нежностью обнял своего друга и поцеловал его, то утверждает, что у императора вошло в привычку скрывать свою ненависть под завесой сладких слов. Но Нерон не питал ненависти к Сенеке, он любил его, что совершенно очевидно, и отказался разрешить ему уйти на покой. Единственная уступка, на которую он пошел, – что в будущем Сенека мог посвящать больше времени своим философским раздумьям и прекратить выполнение своих чиновничьих обязанностей – подготовку помощников для императора и прием посетителей – по причине слабого здоровья. «Не бойся наветов, – сказал он, когда беседа приближалась к концу. – Я скорее умру, чем причиню тебе вред».
За частичной отставкой философа последовали жесткие действия со стороны Нерона. Тигеллин, стремившийся доказать свою преданность новой службе, сообщил императору, что Сулла, муж Антонии, сводной сестры Октавии, который уже дважды был обвинен в предательстве и, как уже упоминалось, выслан в Марсель, снова затевает восстание и поддерживает тесную связь с войском галлов. Нерон всегда подозревал Суллу, но до сих пор довольствовался тем, что он далеко. Однако это известие вызвало у него внезапный испуг. Сулла был так тесно связан с Октавией, а Октавия, как он прекрасно знал, кипела от злости, что он отослал ее из дворца. Кроме того, его жена Антония, будучи старшей дочерью покойного императора, вполне возможно, считала, что может обеспечить ему определенные права на трон. Ему говорили, что в Галлии имя Суллы имеет наибольший вес, а то, что его лишили состояния – помимо всего прочего, – было достаточной причиной, способной подтолкнуть его к бунту.
Нерон действовал без промедления. Он сразу велел Тигеллину послать людей в Марсель, чтобы умертвить предателя. За шесть дней те достигли дома изгнанника, вызвали его с обеда, за которым его застали, и казнили прямо на месте, после чего привезли Нерону его голову, как было принято в случае человека, обезглавленного за предательство. Нерон с тревогой уставился на голову и заметил ее преждевременную седину, а потом, присмотревшись поближе, сказал: «Я и не знал, что у него был такой большой нос», сделав ударение на последнем слове, будто хотел уверить, что пощадил бы его, если знал бы об этом заранее. Это была одна из его странных гротескных шуток, заставляющая вспомнить замечание, которое он сделал у постели своей больной тетки Домиции. Но единственное, что можно сказать ему в оправдание, – это что в то время жизнь стоила дешево, а отрубленные головы были обычным зрелищем, и об этом следует помнить.
За этой казнью незамедлительно последовала казнь другого близкого родственника и соперника Нерона – Рубеллия Плавта, которому, как мы помним, было велено удалиться в свои поместья в Малой Азии. И снова Тигеллин был человеком, открывшим Нерону глаза на опасность восстания в этом регионе. Но хотя, в конечном счете, этот новый префект преторианской гвардии оказался таким мерзавцем, что от него можно было ожидать любого злодейства, у нас нет причин подозревать, что он сфабриковал это обвинение против изгнанника. Тацит пишет, что Рим наводнили слухи о восстании, утверждавшие, будто Плавт сговорился с Корбулоном, главнокомандующим большой римской армией на Востоке, и что войска и население готовы взяться за оружие и пойти против императора. Так что Тигеллин в данном случае просто выполнил свой долг, предупредив Нерона об опасности.
Несмотря на то что Плавта описывают как высокомерного развратного бездельника, он был объектом восхищения в традиционалистских кругах аристократического общества Рима, как человек, строго соблюдавший патрицианский этикет, которым так часто пренебрегал Нерон. Эти люди искренне хотели видеть его императором, хотя бы потому, что он не пел. Его мать Юлия, вдова старшего брата Калигулы Нерона, была дочерью Друза и Ливии, а этот Друз был сыном императора Тиберия. Таким образом, с учетом существовавшей в римском императорском семействе тенденции относиться с особым уважением к наследованию по женской линии, Плавт мог предъявить реальные права на трон, и у Нерона были все основания опасаться его. Раз за разом этого опасного молодого человека – теперь ему было около двадцати восьми – обвиняли в измене. Как помните, одно время считалось, что, несмотря на его молодость, Агриппина собиралась выйти за него замуж и попытаться сделать его императором вместо своего непослушного сына. Позднее слухи о его действиях вынудили Нерона просить Плавта уехать из Рима. В Малой Азии он жил со своей женой Антистией Поллитой в почете и роскоши, поскольку был невероятно богат. И вот теперь, по сведениям, которые предоставили Нерону, он похвалялся, что остался единственной надеждой старой аристократической партии.
В результате Тигеллину приказали отправить морем шестьдесят человек, чтобы арестовать и казнить Плавта. Вместе с ними отправили некоего придворного Пелаго, который должен был проследить, что приговор приведен в исполнение должным образом. Однако свекр Плавта, узнавший, что его зятю вынесен смертный приговор, послал своего вольноотпущенника на более быстроходном судне, чтобы тот предупредил зятя и сказал ему, что если он поведет себя правильно и поднимет восстание, то в Риме найдется много людей, готовых к нему присоединиться. Тем не менее Плавт отказался предпринимать какие-либо действия, потому что решил спокойно и с достоинством ждать решения своей судьбы. Как считали некоторые, он сделал это под влиянием двух философов-стоиков, один из которых, Музоний Руф, позднее прославился и был учителем великого Эпиктета. Возможно, конечно, дело было в том, что Плавт любил свою жену и понимал, что попытка получить трон означала, что он должен развестись с ней и, свергнув Нерона, жениться на Октавии, чтобы укрепить свои права на императорскую власть.
Так или иначе, солдаты, посланные Нероном, добрались до него. Они застали Плавта раздетым, поскольку он спокойно проводил свою ежедневную тренировку, и зарубили его прямо на месте в присутствии жены, которая бросилась на тело мужа, отчего ее одежда вся пропиталось его кровью. Она сохранила эту одежду как память о трагедии. С тех самых пор она
