— Ты же сам говорил, что вчетвером справимся!
— Ну так и впятером тоже. К тому же Рувор не просто воин. Он эрольд, а все эрольды умеют колдовать!
— Да не умею я колдовать! — воскликнул лесничий. — Но я бы с радостью присоединился, милорд!
— Тогда в седло! — воскликнул Дарон. — А то так и ноги стереть можно, половину дня идем!
* * *
Дарон был великолепным наездником. Двигаясь во главе нашего небольшого отряда, он варьировал скорость передвижения так, что даже лошадь Исола, самая слабенькая из всех, к вечеру все еще довольно резво скакала. Тем не менее, едва стало вечереть, мы заехали на постоялый двор, поужинать и обсудить планы. Оставив лошадей и Рувора у коновязи, дожидаться слуги с водой и овсом, по пригласительному жесту владельца корчмы, мы вошли в помещение.
— Чем ужинать будете, господа? — растянув улыбку аж до ушей, поинтересовалась девица в открытом платье.
— Для начала — поросенка, — ответил Дарон. — И три кувшина с пивом.
— Советую взять вино, уважаемые господа, пиво тут — редкостная бадяга, — посоветовал мужчина из-за ближайшего стола.
Дарон кивнул:
— Да, красавица, и еще кувшин вина. Это оплата. В том числе и за то, что закажем потом! — герцог положил перед ней золотой, который был немедленно проверен на мягкость.
Удовлетворенная результатом девица наклонилась поближе к герцогу, демонстрируя глубокое декольте, и проговорила:
— Если будут какие-то пожелания, сразу зовите Келси, милорд…
— Тогда лично мне нужна будет отдельная комната, Келси, — подмигнул ей Дарон. — А этих всех отправим в другую!
Девушка расхохоталась, а герцог направился к свободному столу. Олок намекнул:
— Может быть не стоит останавливаться так рано?
Дарон уселся на лавку, глянул по сторонам, и ответил:
— А кто тебе сказал, что мы тут остановимся?
— Ну… Вы договоривались насчет комнат…
— Ага. Комнаты не помешают. На всякий случай. Только вот нас в них не будет.
— Ты хитрец, Дарон!
— А ты льстец, Олок, — расхохотался див Пимобат.
— Девчонку-то будете щупать?
— А что? Самому захотелось?
— Ну что вы, милорд! Природное любопыство! Вы же знаете, а кроме вашей дочери женщин не признаю!
— Да ладно? То-то я и смотрю, любопытный ты стал последнее время!
— Ну признайся, хороша ведь! Грех не пощупать! — граф пихнул Дарона в бок.
— Да ну тебя! — скривился тот. — Всю охоту сбил! Вон, разве только Рувор еще не знает, что я с ней пересплю!
— Ну, это вы обольщаетесь, милорд! — улыбнулась я. — Он-то как раз все отлично слышит!
— Точно, эрольд же! — Дарон поморщился. — Дали Боги попутчиков — ни посрать, ни пошептаться без надзора.
Тут на улыбку пробило даже Исола.
— Хорошее настроение у вас, герцог, — сказал он. — Всегда бы так!
— Согласен! Вот и поросенок! Еште давайте, еще ехать и ехать.
Я сразу завладела громадным куском мяса и принялась уплетать его за обе щеки. Чуть насытившись, обратила внимание на воина, который посоветовал взять вина: он наблюдал за мной. Встретившись со мной взглядами, парень потупился и покраснел.
— Заканчивай смущать парня, Тандела, — хохотнул Дарон. — Бедняга не знает, куда глаза деть!
— Ыыыы, — ответили ему ржанием Олок и Исол.
Воин резво встал и шагнул к нашему столу:
— Ты что себе позволяешь, папаша? Я тебе не шкаф, чтобы меня обсуждать, и не шут, чтобы надо мной смеяться!
— Но-но, не горячись, — я встала, загородив дорогу к герцогу, и парень с удивлением обнаружил, что упирается носом мне в плечо.
Он смущенно отступил, а я сделала еще шаг вперед и добавивила:
— И не пялься на меня!
К сожалению, все испортил Дарон, тут же одернувший меня:
— Тандела, что за манеры! Значит, вон тем крестьянам тебя разглядывать можно, а этому благородному воину — нет? Уважаемый, садись с нами, выпей! Я не хотел обидеть тебя!
Парень, был красный, как рак, но все же сумел сдержаться, и сказал:
— Спасибо за приглашение, господа, но я лучше своим пивом давиться буду.
Герцог нахмурился и рыкнул:
— Садись, когда благородные господа зовут тебя, солдат! Я дважды повторять не люблю!
И, к моему удивлению, парень действительно сел. Как можно дальше от меня и див Пимобата, на самый край лавки, но сел.
— Меня зовут Дориан, милорды. Прошу простить мою дерзость.
— Не Дориан ли Слагающий Баллады? — спросил Дарон.
Парень тяжело вздохнул и обреченно склонил голову:
— Он самый, милорд.
К моему удивлению, Олок и Дарон одновременно загоготали еще громче, чем до этого, а Дориан снова густо покраснел и с тоской посмотрел под стол.
Прятал глаза? Или (я вздрогнула от внезапной догадки) рассматривал мои ноги?!
Глава 33
Тандела
К моему удивлению, даже Рувор заглянул в окно — так ему захотелось посмотреть на стихоплета, присевшего за наш стол. Дарон хмуро глянул на него, и тот вернулся обратно — следить за кучей золота, что была насыпана в наши седельные сумки. Впрочем, едва он исчез, герцог сказал мне:
— Ешь быстрее, и сменишь Рувора.
Я кивнула и с новым рвением заработала челюстями. А аристократы тем временем угощали Дориана вином и пивом. Тот не отказывался, и даже на некоторое время перестал пялиться под стол, что меня чуть успокоило. Пока Олок уговаривал сочинителя баллад не обращать внимание на то, что кувшин заканчивается, а пьет он один, прикончить еще один стаканчик, я доела одну ногу, взяла вторую, и встала.
— Уже? — удивился Дарон, даже не разобравшийся с первым куском.
— Угу, — кивнула я и вышла на улицу.
Рувор сидел на крыльце и бдительно посматривал за парнишкой, кормящим лошадей. Я протянула ему ногу:
— Будешь? Или можешь туда идти.
— Спасибо! — он вцепился в свинину крепкими зубами. — Я пока что с тобой посижу. Никогда не видел других эрольдов.
— Ну, я далеко не типичная эрольдка.
— Это я уже понял. Ты выглядишь как настоящая женщина. Нщ эти… Мышцы… шея, запястья — все очень мощное. Ой, извини, я не хотел тебя обидеть!
— Я в курсе, как я выгляжу, — улыбнулась я. — И не капли этого не стесняюсь. Я прежде всего — воин. Немногие могут сравниться со мной в бою. Сейчас для меня это главное.
— Сейчас?
— Да. Потом я вырасту и захочу замуж. Тогда и подумаю о красоте!
— Все-таки волосы тебе надо отпустить! С ними о красоте думать уже будет не обязательно!
— Олок говорил что-то похожее. Считаешь, это так важно?
— Конечно! Судя по всему, у тебя они зеленые. Сразу говорят о происхождении.
— Я не считаю, что эрольды — это образец красоты и идеал для подражания. Большая часть эрольдов ни о чем, кроме себя не думают.
— Как это?
— Бессмертие и вечная молодость, вкупе с отшельнической жизнью в Вечном лесе сыграли с нами дурную шутку. Мы не старимся, но и не живем. Чуть повзрослев-начинаем опасаться боев. Сколько ты видел эрольдов из Леса в армиях? Ни одного. Ибо боятся смерти.
Рувор фыркнул:
— Ну, я не боюсь смерти! Один-то есть!
— Ты молод. Повзрослеешь — поймешь.
— Да ты сама говоришь еще дите!
— Да. И я тоже. Взрослые эрольды выбирают отшельничество. Или невероятно осторожны.
— Сказки! Моя мать дважды с оружием в руках дралась за мою жизнь!
— Всего дважды? Спокойно у вас было. Моя даже не считала. Но обе они в конечном итоге нас бросили.
— Не смей говорить плохо о моей матери! — рыкнул Рувор и вскочил.
Я, удивленная такой импульсивностью, тоже встала, чуть ли не быстрее его:
— Э-э-э! Остынь, малыш! — предупредила я его. — Я ничего такого не говорила! Ты сам сказал, что она вас с отцом бросила!
— Да пошла ты! Мало ли, что я сказал им! — он мотнул в сторону таверны, из которой доносилась похабная песня в исполнении Сочинителя баллад.
Ого, подумала я, наблюдая за удаляющейся к коням спине Рувора. Парнишка-то обиделся. Соврал про мать, что ли? Да и этот пренебрежительный жест… Не любит людей? Я прислушалась к балладе Дораса и вздохнула. Определенно, если он писал о собственных похождениях, он был как минимум, двужильным. Зачем бойцу, раненому дважды при штурме замка в разгар боя «предаваться ласкам» с одной из служанок, мне было непонятно. Нетерпячка что ли? А, «долгие одинокие ночи». Понятно. Хотя если это все-таки автобиография, такому парню надо здорово постараться, чтобы его ночи были одинокие.
Ну, не важно. Вон, Рувор идет извиняться. Послушаю для разнообразия.
— Извини, Тандела, я погорячился, — сказал он, не глядя мне в глаза. И голосом, отнюдь не говорящим, что он извиняется. — Не люблю, когда говорят о матери.
— Ничего страшного. Я не обиделась. Сказал бы сразу, что это запретная тема, а то, вон, Дарону ничего такого не говорил.
— Ты не понимаешь! — опять взъярился он. — Они — другие! Не такие как мы!
