В послевоенные годы артист даже исполнял ее в концертах, но в конце 50-х чиновники велели исключить сомнительную композицию из программы.
Наряду с фольклорными произведениями сочиняли гениальные песни и профессиональные поэты и композиторы. Именно в годы войны рождаются бессмертные «Землянка», «Шаланды», «Одессит Мишка», «Огонек», «Жди меня, и я вернусь», «В лесу прифронтовом», «Прасковья»…
Враги сожгли родную хату,Сгубили всю его семью.Куда ж теперь идти солдату,Кому нести печаль свою?
«…В сорок пятом году, — вспоминал Е. Евтушенко на страницах „Огонька“, — Михаил Васильевич Исаковский (1900–1973) написал свое самое пронзительное стихотворение „Враги сожгли родную хату…“, воплотившее все то, что чувствовали десятки, а может, и сотни тысяч солдат — освободителей Европы, да вот не освободителей самих себя. Стоило всего лишь один раз прозвучать по радио этой песне под названием „Прасковья“, как она была со скандалом запрещена для дальнейшего исполнения, хотя люди писали на радио тысячи писем с просьбой ее повторить. Однако „вино с печалью пополам“ пришлось не по вкусу обессердечившимся от усердия ЦЕКовским проповедникам оптимизма. Запрет длился полтора десятилетия, пока в 1960 году Марк Бернес не отважился исполнить „Прасковью“ во Дворце спорта в Лужниках. Прежде чем запеть, он глуховатым голосом прочел, как прозу, вступление: „Враги сожгли родную хату. Сгубили всю его семью“. Четырнадцатитысячный зал встал после этих двух строк и стоя дослушал песню до конца. Ее запрещали еще не раз, ссылаясь на якобы возмущенное мнение ветеранов. Но в 1965 году герой Сталинграда маршал В. И. Чуйков попросил Бернеса ее исполнить на „Голубом огоньке“, прикрыв песню своим прославленным именем… Песня не сделалась массовой, да и не могла ею стать, но в драгоценном исполнении Бернеса, которого критики ядовито называли „безголосым шептуном“, стала народным лирическим реквиемом».
«Я был батальонный разведчик…»
Время больших испытаний помимо композиций, поднимающих боевой дух, не менее остро нуждается в песнях, на которых душа отдыхает: лирических, шуточных, даже — хулиганских. И тогда в минуты затишья появлялась гитара или гармошка и «ротный запевала» начинал:
Фюрер стонет, фюрер плачет.Не поймет, что это значит:Так был близок Ленинград,А теперь танцуй назад.
Или:
Сидит Гитлер на березе,А береза гнется,Погляди, товарищ Сталин,Как он нае…ся.
Многие представители старшего поколения наверняка помнят матерную балладу той поры, начинавшуюся вполне пристойно:
Приехал из Германии посолДлинный и горбатый как осел,Отдавайте Украину и Кавказа половину,А не то на вас мы нападем…
Лично я узнал ее от прошедшего войну родного деда. Но остальные четыре куплета звучат столь откровенно, что я не рискну приводить их здесь целиком. Финал и так ясен — наши победили.
Случалось, бывший «гвардии сержант» пел мне и другую вещь военных лет:
Имел Абраша состоянья миллион,И был Абраша этот в Ривочку влюблен,В Ривочку-брюнеточку, смазливую кокеточку,И песенку всегда ей напевал:«Ах, Рива, Ривочка, ах, Рива, Рива-джан,Поедем, Ривочка, с тобой в Биробиджан,Поедем в край родной, поедем к нам домой,Там будешь, Рива, законной мне женой».
Когда же Гитлер объявил нам всем войну,Ушел Абраша защищать свою страну.Пошла пехота наша, а с нею наш Абраша,И песенку такую он запел:«Ах, Рива, Ривочка, любимая жена,Нас посылает в бой великая страна.Туда, где ширь полей, далеко от друзейЯ отправляюсь, Рива, честно, как еврей».
Запели пули у него над головой.Упал Абраша наш ни мертвый ни живой.Упал, за грудь схватился и с Ривочкой простился,И песенку такую он запел:«Ах, Рива, Ривочка, любимая жена,Нас посылала в бой великая страна.И здесь, где ширь полей, вдали от всех друзей,Я умираю, Рива, честно, как еврей!»
Есть легенда, что в конце войны оказавшиеся на побывке в столице поэты Алексей Сурков и Константин Симонов встретились на подмосковной даче у общего друга драматурга Виктора Ардова.
Выпили, как водится, за победу, после чего Симонов стал подначивать «слишком культурного» Суркова, что он никогда не сможет написать ничего хулиганского, тем более матерного. Поспорили ни много ни мало — на ящик коньяка.
Рано утром Алексей Александрович растолкал спящего товарища и предъявил исписанные листки.
Сфокусировав взгляд на строчках, Константин Михайлович понял, что придется ему где-то искать дефицитный напиток.
Интеллигентный Сурков написал не что иное, как знаменитые «Куплеты Евы»:
Зима, крестьянин торжествуя,Насыпал снег на кончик палки,А на ветвях сидели галкиО теплом солнышке тоскуя,
Себя от холода страхуя,Купил доху я, на меху я,На той дохе дал маху я,Доха не греет абсолютно…
От души посмеявшись, классики сели похмеляться и за этим интереснейшим занятием продолжили сочинять. К обеду из-под коллективного пера вышло три десятка куплетов, которые больше полувека не покидают дворовых хит-парадов.
* * *
Примерно также, шутя, в конце 1940-х московские студенты — Алексей Петрович Охрименко (1923–1993), Сергей Михайлович Кристи (1921–1986) и Владимир Александрович Шрейберг (1924–1975) сочинили серию шуточных песен:
Я был батальонный разведчик,А он писаришка штабной.Я был за Россию ответчик,А он спал с моею женой…
…Подайте, подайте, кто можетИз ваших мозолистых рукЯ Льва Николича ТолстогоВторой незаконнорожденный внук…
«Батальонный разведчик» Алексей Охрименко, 1944 г.
«Вернувшись с войны, три друга стали собираться на Арбате в Чистом переулке, где они все и жили, — читаем в статье журналиста Л. Алабина[34]. — И однажды Сергей Кристи принес на встречу начало песни и предложил вместе написать продолжение. Это была песня о незаконнорожденном сыне Льва Толстого. Но после короткого спора решили написать о самом Льве Толстом, но в таком же юмористическом духе „вагонной песни“.
Так и началось это творческое содружество. В доме у Шрейберга были пианино и аккордеон, Охрименко приходил с гитарой. Так что музыкальное сопровождение получалось довольно богатое. Они сочинили потом и сами о себе песню:
Есть в Москве переулочек Чистый,Домик десять, квартирочка два,Кордеончик там есть голосистый,Пианино и радива.
Несмотря на мольбы и протесты,Собирались там трое друзей,Имена их должны быть известны:Се Владимир, Сергей, Алексей…
…Вскоре компания разрослась. Среди завсегдатаев был, например, Эрнст Неизвестный, тогда студент МГУ (ему, кстати, посвящена одна песня), журналист Аркадий Разгон. Появились слушатели, жаждавшие все новых веселых песен. Окрыленные успехом, стали сочинять дальше. Втроем написали пять песен: „Толстой“, „Отелло“, „Гамлет“, „Батальонный разведчик“, „Коварство и любовь“.
Хотели по аналогии с Козьмой Прутковым взять один общий псевдоним, чтобы уже навсегда дать ответ на вопрос: „Кто автор?“ Как-то увидели вывеску „Ремонт тростей, зонтов, чемоданов“ и решили назваться Тростей Зонтов. Однако подписываться было негде, смешно было и думать, что произведения, так подписанные, можно опубликовать. Потом с удивлением узнали, что песни подхватили. И они навеки остались не только без псевдонима, но и вовсе безымянными».
Евгений Евтушенко в стихотворении «Мои университеты» напишет:
Больше, чем у Толстого,Учился я с детства толковоУ слепцов, по вагонам хрипевшихПро графа Толстого…
Вагонные песни
В послевоенные годы страна столкнулась с уникальным явлением — «вагонными» песнями, которые исполняли многочисленные инвалиды, калеки, нищие и просто не желающие ударно трудиться аферисты.
Их «армия» оказалась довольно внушительной. Они делили территории и изобретали новые методы получения денег от сердобольных граждан.
