намотав узлы как попало.
Второй рык подстегнул меня, и, пригнувшись, чтобы не упасть в темное море, я пополз к ней через скользкие скамьи. Я протянул стертую до крови руку, и, немного поколебавшись, императрица неохотно отдала мне веревку. Непостоянная луна снова скрылась за облаками, но мне не требовался свет, чтобы завязать седельные узлы, даже с такой толстой и промокшей веревкой.
Пробравшись обратно на другой конец лодки, я сел, подобрав колени к ноющему животу. Не знаю, от чего он болел сильнее, от гребли или рвоты.
Сзади заскулила собака императрицы. Я протянул руку и дал обнюхать, прежде чем потрепать сестру по несчастью за ухом.
– Чичи.
Императрица Мико свернулась клубком в тени на другом конце лодки, но указывала на скулящую собаку.
– Чичи, – повторила императрица. – Мико. Рах. Чичи.
– Чичи, – пробормотал я, почесывая собаку за ушами и улыбаясь нашему первому успешному диалогу. – Наверное, твое имя что-то значит для хозяйки, но для меня оно лишь шорох листьев на ветру. Летом, когда листья уже высохли.
Я долго держал руку на голове Чичи, стараясь не думать о пустоте в желудке. Мне хотелось спросить императрицу, где мы и куда направляемся, спросить, что случилось, хотелось оказаться где-то в другом месте, а не в лодке с человеком, которого я не понимаю, но, как говорила старейшина Ама, прибереги желания для солнечных дней изобилия. В тяжелые времена можно только смеяться и идти вперед.
– Прекрасная ночь, – сказал я, указывая на облака и окутанную брызгами темноту – Очень… волнующая.
Императрица наклонила голову набок.
– Ты так не думаешь? Понимаю, иногда трудно ценить то, что имеешь, когда видишь это каждый день.
Она прищурилась.
– Наша погода намного лучше.
Она закатила глаза и улеглась на дно лодки. Чичи подтолкнула мою руку, чтобы я продолжил чесать ее.
– Похоже, я победил в этом споре, ты согласна?
Собака положила голову мне на руки, и я прилег отдохнуть, утешаясь близостью живого существа.
Когда спустя некоторое время я очнулся от дремоты, меня охватила непреодолимая потребность очистить желудок от пустоты, и я пьяно потянулся к краю лодки. Слабый предрассветный свет изменил цвет моря с черного на темно-синий, и когда моя желчь попала на его поверхность, легкие обожгло соленой водой.
Желудок сводило судорогами. Я сел на место и снова протянул руку. Собаки не было. Пока я дремал, Чичи переползла и теперь лежала, положив голову на ногу Мико. Они обе спали, и, глядя на них, я не мог не вспомнить о Дзиньзо. Мы через столько прошли вместе, он был со мной с того дня, как я стал Клинком. Мы вместе путешествовали, ели и даже спали бок о бок на сухой траве. Мой илонга, незаменимый друг, остался на попечении кисианцев, которым я не мог доверять.
Я посмотрел на небо. По крайней мере дождь прекратился, и в промежутки меж облаков проглядывал разгорающийся рассвет. На горизонте мелькнули огни корабля.
– Императрица, – позвал я. – Императрица.
Она резко вскочила, спугнув Чичи, и начала тереть опухшие глаза. Я указал на корабль. Всего лишь тень на горизонте, но императрица разразилась какими-то ругательствами.
Выхватив из-за пояса кинжал, она перерезала веревку паруса, и лодка снова рванула к темной земле. Когда через борт хлынула вода, замочив ноги императрицы, Чичи отпрыгнула.
Лодка накренилась, но, прежде чем я успел помочь, порыв ветра подхватил парус, и мы еще быстрее понеслись к темной тени суши. Раздался громкий треск, и лодка содрогнулась. Меня сбило с ног, под звук раскалывающегося дерева я рухнул в воду. Из легких вышибло воздух. Что-то оцарапало мне руку и ногу, пока я пытался найти путь к воздуху сквозь пенную завесу, но только порезал руку об острые камни, когда наконец выбрался на поверхность.
Впереди под странным углом торчал киль лодки, доски содрогались от ударов волн о разбитый корпус. Волны катили к берегу, но в бушующем море не было ни следа императрицы или собаки, только пена и обломки.
Я крутился, бешено гребя ногами.
– Императрица! – кричал я в поднимающийся ветер. – Императрица!
Мне ответил голос, и я развернулся к нему. Мико уцепилась за заднюю часть лодки. По щеке стекала кровь, и когда наши глаза встретились, она протянула руку, указывая куда-то.
– Чичи!
Я ничего не видел, только барашки волн, но, доверившись более высокой точке обзора императрицы, поплыл на поиски собаки. Дети гурта Шет высмеивали то, как я плаваю, не меньше, чем то, как гребу, но я прокладывал себе путь сквозь волны, разбивавшиеся о лицо, думая о Дзиньзо – моем самом старом и верном друге, брошенном на произвол судьбы. Я не мог допустить, чтобы это произошло и с Чичи. И, хотя руки и ноги болели, я продолжал плыть, подстегиваемый мольбами, понятными на любом языке.
Одежда тянула меня вниз, но я мог бы сбросить только сапоги и пояс с саблей. Сапоги я стянул, пока искал среди волн следы белой и золотистой шерсти, но, взявшись за пряжку пояса, понял, что не брошу его. Я потерял дом, гурт, лошадь и честь. Я не могу лишиться и последнего клинка.
Все еще цеплявшаяся за обломки императрица снова закричала, теперь указывая на землю. Я поплыл к берегу, останавливаясь, только чтобы оглядеться, но ничего не видел и каждое мгновение боялся услышать горестный крик императрицы. Какая-то обезумевшая часть моего разума настаивала, что это всего лишь собака, но сердце отвечало, что Дзиньзо не просто конь, и я продолжал плыть, не обращая внимания на судороги, сводившие руки и ноги.
Сзади раздался крик, и я развернулся. Сабля била меня по ноге, пока я крутился, высматривая Чичи под крики императрицы. Над волнами показался нос. Чичи старалась держаться на плаву, лапы колотили по воде, из мокрой прилизанной шерсти таращились перепуганные глаза.
Пара гребков, и я оказался рядом с ней. Я попытался поднять ее, но общий вес воды, шерсти и крупной собаки размером с волка оказался слишком большим. Ей придется оставаться в воде. Я поискал взглядом императрицу Мико, но она исчезла, остался лишь деревянный остов лодки, раздираемый скалами.
Меня пронзил страх. Я не был уверен, что смогу спасти хотя бы собаку, не говоря уже об императрице. Может, я вытащу Чичи на берег и обнаружу, что Мико утонула? Должен ли я… Нет, это опасная мысль, убившая многих Клинков. Она послала меня за Чичи, и я буду спасать Чичи, положившись на то, что императрица позаботится о себе сама.
Постоянно меняя положение собаки – под одной рукой, затем под другой, затем попытавшись перетащить ее себе на живот – я греб к берегу, распевая мантру. Я нуждался в отдыхе. Я нуждался в еде. Я нуждался в том, чтобы никогда в жизни больше не плавать.
Берег приближался, и я стал останавливаться через каждые несколько гребков, чтобы проверить, не смогу ли встать. Но, за исключением острых скал, море оставалось глубоким до тех пор, пока мы не оказались достаточно близко, чтобы увидеть свет зари, ползущий по песку. Нащупав ногами твердую почву, я встал и поднял Чичи из воды. Вода стекала с нас сотней маленьких водопадов, нисколько не облегчая вес собаки.
Чичи не пыталась вырваться ни тогда, ни потом, когда мы стояли на мелководье. Хотя я выполнил большую часть работы, ее грудь тяжело вздымалась.
Я с трудом выбрался из океана и на трясущихся ногах поплелся по берегу. Отойдя от воды, я посадил Чичи на солнце, и она рухнула дрожащим комком шерсти.
Мне настолько не хотелось плыть обратно, что я даже не сразу повернулся, чтобы узнать судьбу императрицы. Одно мгновение колебания, но оно обожгло меня стыдом и облегчением, когда я увидел, что Мико плывет к нам с мешком припасов на спине.
Освобожденный от обязательств, я уселся на сырой песок рядом с Чичи и стал ждать. Мой разум был пуст.
К тому времени как императрица, шатаясь, выбралась на берег, мое дыхание выровнялось, а ноющие ноги перестало сводить судорогой, но я не пошевелился, когда она рухнула у другого бока Чичи и зарылась лицом
