Бесструктурных социумов не бывает, так что и наш как-то структурирован. А вот как — неизвестно. Западные социологи свой “модерный” социум более или менее описали в тех аспектах, которые являются определяющими для его функционирования, — открытое общество, представительная демократия, социальные гарантии, достижительские ценности и, разумеется, социальные институты, обеспечивающие функционирование всего этого. Мы же отказались наконец от представления нашего социума в терминах социально-учетных категорий (рабочие, крестьяне, служащие и т. п.). Но при этом, естественно, обнаружился теоретический и интерпретационный вакуум. А поскольку, как сказал один поэт, “природа не терпит пустот”, в сознании большинства без особой рефлексии возникают представления, этот вакуум замещающие.
Если не обращаться к специалистам, а исходить из бытового поведения и высказываний обычных граждан, то окажется, что современный российский социум состоит из богатых и бедных . Прочие деления, даже отраженные в известной фразе “понаехали тут”, хоть и важны, но несомненно второстепенны.
В массовых представлениях именно богатые “они” распоряжаются не только своей жизнью, но и нашей — жизнью бедных . Бедным остается сочинять анекдоты про Абрамовича, который держит книги в деньгах, и пытаться выжить любой ценой, рассчитывая на себя и “своих”. “Свои” определяются прежде всего как те, на кого можно рассчитывать: близкие родственники, старые друзья, давние товарищи по работе, в деревне — соседи. “Чужие” — не просто “не свои”, они — источник опасности, подвоха, обмана и насилия. “Кругом враги” — такова фактическая установка, которая, минуя уровень сознания, реально определяет повседневное поведение наших сограждан. Притом подобная установка характерна отнюдь не для одних лишь действительно бедных, озабоченных выживанием в прямом смысле слова. Эту же установку разделяет огромное число граждан, остро ощущающих свою относительную бедность, психологическим эквивалентом которой является острое чувство незащищенности. Поэтому враги подстерегают нас везде — в метро, в очереди к врачу в поликлинике, на рынке, в многоэтажном доме и в приемной любого муниципального учреждения.
“Богатые” не воспринимаются массой не только в качестве лидеров, но и вообще в качестве людей, способных на позитивное действие. Если NN заведомо очень обеспечен, а то и богат, то массовое сознание отторгает замечания типа “NN — яркий человек и талантливый организатор”. Миллионер — сволочь “по определению”; причем в массовом сознании этим его сущность исчерпывается. Когда в разговоре с давним знакомым — отнюдь не бедным столяром — я уважительно упомянула своего приятеля и коллегу NN, который при Ельцине некоторое время занимал высокий государственный пост, мой собеседник посмотрел на меня с откровенной жалостью, как на “блаженную”.
Недавно депутат К., обсуждая на радио “Эхо Москвы” наглое поведение милиционера, сказал: “Попробуйте быть честным за семь тысяч рублей зарплаты”. Депутат не может не знать, что доцент вуза, библиотекарь или воспитательница детсада зарабатывают вдвое меньше. Значит, фраза, которая у него вырвалась, выдает даже не его убеждения, а что-то близкое к инстинкту. В милицию, как известно, идут добровольно. В депутаты — тоже. Кстати, депутаты наши откровенно богаты: достаточно сравнить “депутатские” зарплаты и привилегии с зарплатой учителя обычной школы или даже научного работника. Интересно, сколько стоит честность этого депутата. Потому что она, конечно, имеет прямое стоимостное измерение. Ну а честь его, на мой взгляд, не стоит ничего — он, поди, не знает, что это за штука такая.
Если в глазах бедных все богатые нажились неправедным путем, то с точки зрения богатых бедные сами виноваты в своей бедности. Это клише (в разных вариантах) восходит к глубокой древности и отражает свойственное человеку стремление объяснить и оправдать собственную участь, что невозможно сделать, не объясняя хоть как-то участь других людей.
Но, быть может, “бытовые” объяснения социальных фактов следует просто игнорировать? Однако современная наука об обществе придерживается других позиций. Если большинство социальных агентов считает, что общество, в котором они живут, состоит прежде всего из богатых и бедных, то следует ожидать и действий, основанных на этих представлениях. И без учета этих представлений многообразные социальные действия — от бытового поведения до электорального — не удастся ни объяснить, ни прогнозировать.
Меня, в частности, продолжает впечатлять убежденность “богатого” (по нашим меркам) человека в том, что купить можно все и всех, вопрос — за сколько. Персонаж, убежденный в том, что жизнь устроена именно и только так, вовсе не представитель нашего фантомного “среднего класса”. Это браток. Браток в костюме “от ...”; с машиной “BMW” и аккуратным немолодым водителем; дети ходят в приличную частную школу, он умеренно курит и почти не пьет.
И вот этот приятный молодой человек слегка за тридцать приходит ко мне за советом: стоит ли переводить дочь в гуманитарный класс известной московской школы? Ситуация, казалось бы, обыденная. Однако слово за слово, и я начинаю понимать, что посетитель мой ни в каком совете не нуждается: он просто хочет узнать, кому и в какой последовательности надо дать, чтобы девочку приняли . Для начала он с осторожностью, достойной Штирлица, пытается выяснить, готова ли я сама взять, — никаких слов таких, боже упаси, — но нельзя ли помочь девочке написать такой вступительный реферат, чтобы с гарантией?
Аккуратно обходя острые углы, мой собеседник дает понять, что он знает, кто я (видимо, в графе прайс-листа “нужные люди — подраздел Дочь ” я занимаю одну из топ-позиций); он даже знает, что у меня учился N и что с упомянутым выше NN у нас были совместные работы. На нормальный русский язык его обходительные пассы переводятся просто: “назовите вашу цену”. С его точки зрения я, видимо, хоть и бедна, но хитра — набиваю цену (кругом враги), самонадеянна (полагаю, что он не найдет мне замену) и притом глупа — деньги, можно сказать, идут мне прямо в руки, а я хочу быть “владычицей морскою”...
И куда теперь мне вешать табличку “НЕ ПРОДАЕТСЯ”? Браток таких слов вообще не понимает — разве что табличка висит на памятнике Пушкину.
Я живу в старом многоэтажном доме, где почти никого не знаю. Резон прост — у меня нет ни машины, ни собаки, ни ребенка, играющего в песочнице. Деревья во дворе тоже очень старые. Однажды, вернувшись с дачи, я была поражена исчезновением почти половины из них: еще могучие липы спилили, а на их месте поставили металлическую ограду и разбили нечто вроде сквера с мощенными плиткой дорожками (говорят, что за деньги муниципалитета).
Вскоре ко мне явились две возбужденные дамы. С одной из них я была знакома — это наша соседка сверху. Дамы пришли требовать с нас деньги на охрану — но уже не подъезда (домофон мы давно оплачиваем), а двора и сквера. Предлагалось запереть на ключ наши огромные въездные ворота, а около них в будку посадить круглосуточную вооруженную охрану с телефоном. Я усомнилась в перспективности этой затеи. Мне казалось, что жильцы не вправе без разрешения муниципальных властей запирать двор, куда выходит 15 подъездов двух больших домов...
Развить эту мысль мне не дал муж, мгновенно схватывающий скрытый смысл такого рода ситуаций. Он заметил, что названная сумма никак не может покрыть расходы на охрану, которые будут расти в разы по сравнению с первым взносом, в силу чего нашей семье это просто не по карману. “Я тоже живу на пенсию!” — воскликнула дама, живущая над нами. “Но я не живу на пенсию, — сказала я, — я профессор и служу в Академии наук. У нас нет таких денег”. Дамы настаивали, а одна из них даже сказала нечто вроде “Как это нет денег?”.
А ведь в подобном контексте такая фраза совершенно немыслима нигде в мире! Я вспомнила, что лет тридцать назад прочла в “Reader’s Digest” статью о пользе выражения “I cannot afford this” (“это мне не по карману”), которое надо произносить не потупляя взоров, потому что данная позиция свидетельствует о вашем человеческом достоинстве: ведь вещи и услуги — для вас, а не наоборот.
