во всех объявлениях и таблицах, вывешиваемых железными дорогами, заменить слово «плацкарта» словом «билет на спальное место», а «плацкартный вагон» называть «спальным вагоном».
Н. С. Кузнецов, 8 июля
Всю дорогу летели мы рысью и намётом. Все деревни горят. Видно как днём, небо от пожара какое-то огненное. Скот ревёт. Впереди все деревни горят. Просто ужас! <…> Оказалось, наши остальные сотни были позади нас. Вот занялась деревня, через которую должны эти сотни идти. Стали слышны выстрелы. И эти бедные сотни поплелись уходить через горящую деревню. Много казаков и людей обожжено. Прямо ужас был, видя такую картину. Так и думали, что придётся Вислу вплавь ночью переходить. Подошли к Висле. Оказывается, здесь завозно. Наша сотня была самая последняя, повернулась лицом к противнику, а бригада начала переходить Вислу. Наконец, тронулась и наша сотня на мост. На мосту, по левую сторону, стояли бригадный и ком. полка, пропуская последних своих людей. На другом берегу стоял нач. дивизии. Слава Богу, перешли Вислу – вот самое главное, а то бы нас отрезали. Вот зажгли мост. Таков был наш отход за Вислу.
«Новое время», 9 июля
По всей России были совершены торжественные молебствия о даровании победы.
Высочайшим указом Государственная Дума и Государственный Совет созывается 19 июля.
Е. С. Топалова, 10 июля
Война еще продолжается и нет никакой надежды на то что она скоро кончится. Германия давно приготовлялась к войне и поэтому она сделала много пушек крепких и больших и она все-все приготовила и когда было все готова она объявила России войну. И только потому мы можем победить, что у Германии кончаются съестные припасы и она заключит мир.
Н. Ф. Финдейзен, 12 июля
Сказка про белого бычка повторяется. Русский гражданин имеет вместо прав только обязанности, да и то находится в вечном подозрении о степени своей благонадежности. По-видимому, сказка про белого бычка будет еще долго повторяться и по окончании войны, протекающей в тех же условиях, как и прежняя японская, хотя русские и пожертвовали на настоящую войну несравненно больше, кроме, конечно, чиновников и купцов. Любопытно отношение цензуры – чем больше дурнеет голова, тем больше нужно одевать розовых и белых очков. Избави Бог предложить кому-нибудь холодный компресс!
В. А. Меркушев, 13 июля
По случаю капитальной поломки родились нижеследующие вирши.
Вопль наболевшего сердца
Тяжела ты, жизнь подводная.
Сколько риска каждый день!
Так за что ж тоской безвыходной
Покрываешь нас теперь?
Вечно что-нибудь ломается,
Как ни бейся, ни смотри,
А начальство все ругается,
Его, Господи, прости.
То насосы, то компрессоры,
Тронки, скалки и валы,
Распылители, фундаменты…
Черти всех их побери!
Судовою что машиною
Боевого корабля
Называется… с кручиною
Я скажу вам – дизеля.
Хорошо бы с речки Карповки
Инженеров тех собрать
И скорейшими манерами
Кузьки мать им показать!
(«с речки Карповки» – один из рукавов Невы, возле которого находился завод Нобеля, поставлявший дизельные моторы – прим. авт.)
В. П. Кравков, 14 июля
Немцы переправились через Нарев; 37-й пехотный полк наш весь истреблен. С шавельских позиций мы отступили к Поневежу. По официальным телеграммам выходит, что произошла перегруппировка наших войск, в результате коей оставленные нами позиции потеряли для нас свое значение, мы-де под Шавлями осадили только свой центр, и план немецкий окружения наших войск рушился, а свелся-де лишь не к решительному удару, а только (хорошо это только!) к территориальному выигрышу! Значит – ура! Наша взяла! А территориальный выигрыш ведь скоро может дойти и до Смоленска! Это все – ничего… Неподражаема тонкость диалектической изощренности и изысканных софистических ухищрений нашей прессы!
А. А. Жданова, 15 июля
Нынче было молебствие о даровании победы. Крестный ход прошел от собора на Волгу. Городовые были расставлены один за другим. На пути оказалась куча навоза, лавочник стал подбирать её в решето руками, а городовой, не обращая внимания на свои белые перчатки, подмёл навоз метлой. Городовые долго ждали, когда начальство соблаговолит снять фуражки, и смотрели зорко друг за другом.
Показались, золотясь на солнце, хоругви, ряд за рядом прошли хоругвеносцы, певчие в польских синих поддёвках, с позументом, наконец попы и архиерей. В жарком пыльном воздухе жидко раздавалось пение. Молитва. О чём была она? Неужели все эти люди веруют ещё в какую-то силу, которую можно умилостивить этим пением, этими грубыми стягами и иконами? Какому богу они молились? Уж не тому ли, который говорил: «Не убий», огненным словом завещал: «Прощать врагам»? Нет, не ему, потому что слышалось в молитвах желание кровавой победы с рядами трупов перед ней. Они просто играли в веру, глупо и ненужно. Народу было мало.
«Вечерний курьер», 16 июля
С того момента, когда пьянство окончательно изгнали из ресторанов, продажу денатурата очень стеснили, когда, казалось, дьявол пьянства был уже повален, вдруг обнаружилось новое подозрительное явление. Микроб пьянства, изгнанный из бутылок ситро и ханжи, вдруг забился в одеколонных бутылках. Прилавки аптекарских и парфюмерных магазинов запестрили «лимонными», «вишневыми», «персиковыми» и прочими фруктовыми одеколонами. Публика повалила валом в аптекарские магазины.
Теперь обнаружилось, что эти одеколоны, очень доступные среднему человеку по цене, не столь приятны на запах, сколь и вкус. Проще говоря, полиция обнаружила в бутылках с названиями вроде «цветущая вишня» чистейшую водку.
Таким образом, если барин насыщается в ресторане, а «простак» лакает ханжу где-нибудь на Хитровом, то среднему обывателю доступно и легко было угощаться парфюмерными изделиями.
С. И. Вавилов, 17 июля
Сидим опять как на иголках, готовые «утекать». Сейчас армия отошла от Ново-Александрии, и временный фронт тянется приблизительно в 10 верстах от Баранова. Сейчас ночью на небе на юге зловеще пылает зарево многих пожаров. Через Вепш тянутся сотни повозок беглых панов. Война идет.
Жутко по-прежнему только за себя, а вообще ко всему происходящему отношусь безразлично (хотя и почти безнадежно). На Брест, так на Брест. <…> Хорошо только, что все перед немцами горит, паны со своим скарбом утекают, и немцев встречает пустыня. Тут есть романтика, а Польша становится и по духу русской.
А. В. Тыркова-Вильямс, 17 июля
Третьего дня вечером Милюков прочел во фракции проект своей речи. Холодно. Много мелких и старых пустяков, то
