«… командир, что там?» – ответил один из постов.
«… да ерунда какая‑то. Просто сходите, ребята, кто рядом. Посмотрите что там у них происходит. Тут у меня врач и медсестра. Несут какую‑то нелепицу… Пациент, вроде напал на них. Еще двое остались на месте. Говорят, что погибли… Да бросьте… Не буду пересказывать… Просто идите и разберитесь… И Ивана отыщите! Я его, сучоныша, на гаувхахту за осталение поста оттправлю…»
«Слуш‑ш‑ш‑аюсь, командир…» – ответили ему. И по этому специфически четкому и затянутому произношению буквы «ша» в слове «слушаюсь» он немедленно узнал знакомого сослуживца, с которым он ехал бок о бок в машине на задание.
Закусив губу и зажмурившись, подготовившись к реакции командира на его появление в эфире, он нажал на кнопку и вышел на связь.
«Командир. Четвертый пост с инфекционного отделения докладывает…»
«Мать твою» Где тебя носит?!! – перебив его, прогремел рык командира.
«Я на месте. Были неполадки с рацией…»
«Потом с тобой разберемся. Докладывай – что у тебя!!!»
«Я – в отделении. Веду обход «красной» зоны отделения. Слышал крики и шум. Сейчас со мной трое гражданских. Медсестры. Говорят, что на врачей было совершено нападение. Говоря, что один из пациентов очнулся после комы. Медсестры сбежали и спрятались. Продолжаю обход…».
Эфир в ответ замолчал. Секунда проходила за секундой. И он подумал, что рация снова случайно отключилась. Когда он уже дернулся, чтобы проверить все нужные кнопки, то рация ожила и раздался голос командира.
«Объявляю боевую тревогу. Всем постам. Первый, второй и третий посты – заходите в инфекционку с улицы. Пятый, шестой, седьмой – с внутреннего коридора. Иван! Тебе – ждать подкрепления и не высовываться.».
«Слушаюсь» – ответил он и отключил связь с эфиром.
– Слава богу! О‑о‑о!!! Слава богу!!! Спасибо вам! Спасибо!!! Подкрепление… – запричитали девушки, снова накинувшись на него, повиснув на шее, спозлая вниз к его ногам, обнимая его за бедра.
И тут в тишине отделения снова послышался знакомый скрипучий звук.
«Так‑так‑таак‑таак‑таак‑тааак‑тааак‑тааааак‑тааааак‑та‑а‑а‑а‑а‑а‑а‑к…» – заклокотало где‑то из глубины коридора, постепенно ускоряясь в темпе, и закончив безумное стаккато хлюпаньем и резким хлопком.
От услышанного звука, девушки, как одна, охнули и упали на пол, давясь в рыданиях и мелко трясясь всем телом.
– Ждать подкрепления и не высовываться? – повторил он приказ командира, – он меня за труса держит? За салагу? – пробормотал он себе под нос, отделавшись от девушек и подойди вплотную к закрытой двери, ведущей в коридор, за которой снова воцарилась тишина.
И тут он решил, что будет действовать. Что пойдет дальше, не ожидая подкрепления. Таким образом, может быть, он сможет искупить перед командиром свою оплошность, допущенную, когда он случайно позволил своей рации отключиться. И когда не успел отреагировать на первые сигналы о тревоге. Еще он вспомнил о Тане. Представляя в своем воображении, что находит ее в той палате. Без сознания. Спасает от некой опасности. А потом приводит ее в чувство, слегка хлопая по розовеющим щекам. Она просыпается. Осознает, что опасность миновала. И смотрит на него с благодарностью… И это будет началом их отношений…
К тому же, он был уверен, что ничего опасного там, в той крайней палате, не должно было быть. Никаких разорванных горл и животов. Никакого космонавта, превратившегося в облезлого волка. Никаких страшных сказок. Потому, что эти сказки давно закончились. В его далеком детстве. Ему было уже давно не пять лет и мать со своими россказнями уже не имела над ним власти. Вероятно, пациенту просто стало плохо, и он повел себя агрессивно, напугав персонал. А у него было его крепкое подготовленное тело, умеющее постоять за себя. И автомат, умеющий стрелять точно и в цель.
– Сидеть здесь и не высовываться! – прошептал он трем девушкам, поймав себя на мысли, что повторяет когда‑то услышанную шаблонную фразу из американского боевика.
Усмехнувшись этому обстоятельству, он осторожно открыл дверь и вышел в коридор.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
На первый взгляд, ничего в коридоре с того момента, когда он скрылся за дверью палаты, где прятались три медсестры, не изменилось. Те же грязно‑зеленые стены, ярко освещенные люминесцентными лампами. Та же открытая дверь в крайнюю палату справа. Но все же, чего‑то не хватало.
И через мгновение до него дошло, что не хватало того темного предмета, который лежал возле открытой двери. На этот раз, пол возле двери был пуст…
Он, осторожно передвигая ногами, крепко сжимая автомат в правой руке, слегка согнув колени и пригнув спину, направился вперед по коридору по направлению к открытой двери, решив на этот раз не отвлекаться на обследование других помещений.
По мере того, как он подходил ближе, ему открывался более широкий ракурс обзора за пространством, скрывающимся за открытой настежь дверью. И теперь, он снова заметил тот небольшой темный предмет. На этот раз сместившийся чуть дальше.
Подойдя ближе, он понял, что тем темным предметом был черный резиновый сапог. Такие сапоги надевали члены медицинского персонала перед тем, как пройти в «красную» зону отделения.
И к его изумлению, этот сапог не просто лежал на полу неподвижно. А весьма заметно дергался.
Иван остановился. Прищурился. И пригляделся получше.
Сомнений для него не оставалось. Сапог отчетливо дергался. Вероятно его владелец, который лежал дальше за дверью, в пространстве, все еще скрытом от его глаз, по какой‑либо причине подергивал ногой, обутой в сапог.
Вскинув автомат вперед, Иван подошел еще ближе. Стараясь не обращать внимания, на холодный пот, который собравшись из испарины на лбу, скатился через бровь и веко в его правый глаз. Обжигая слизистую. Заставив глаз заслезиться, мешая зрению и концентрации внимания.
Когда до двери оставалось не больше пятнадцати метров, ему, наконец, открылась вся картина.
За дверью лежало тело врача в медицинской экипировке. Иван узнал в нем заведующего отделением. Доброго, немного чудаковатого мужика, который относился к нему лучше всех в отделении, каждый раз, проходя через его пост, уделяя ему немного внимания, расспрашивая о службе, семье и других мелочах жизни.
И вот теперь он лежал там на полу. Навзничь. С мертвецки побледневшим лицом. С открытыми, уставившимися в потолок, ничего не видящими глазами в больших роговых очках, съехавших с нужного места и едва висевших на одной дужке. С пачкой сигарет, вывалившейся на пол из внутреннего кармана. Измазанный в алой крови, резко контрастирующей с белоснежным цветом врачебной экипировки.
В то время, как на его груди сидело голое, едва напоминающее человека, лишенное какой‑либо растительности на теле и голове, существо…
Битва
В ярком, беспристрастном, не оставляющем теней, свете люминесцентных ламп, он увидел то существо. Оно сидело к нему спиной. На груди бедняги доктора. Низко опустив голову вниз, которую Иван пока не мог разглядеть, за исключением облезлого затылка, который дергался вверх и вниз, заставляя тело доктора синхронно дергаться в ответ.
Он больше с изумлением, чем со страхом рассматривал то существо, настолько оно было не похожим ни на что, что он когда‑либо видел в своей жизни.
Спина чудовища, будто высохшая, потерявшая жировую прослойку, бугрилась и секлась мышцами, изредка, при движении рук, обнажая острые лопатки. Ноги и руки, такие же сухие и жилистые, дрожали от звериного возбуждения. Сероватая кожа, потерявшая растительность, была настолько тонкой, что просвечивала насквозь, обнажая плоть и аномально выделяющуюся лиловую сетку артерий.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Шли секунды. Одна за другой. Пока он стоял, словно вкопанный, все еще не осознающий смертельной опасности, нависшей над ним. Уставившись на зверя. Пытаясь определиться со своим положеним.
