И тут крик повторился. Еще более различимый, высокий и продолжительный.
Услышав его, он дернулся всем телом. И пружиной вскочил со стула, крепко сжимая в руках оружие. А потом схватил со стола во вторую руку рацию, подумав о том, что нужно передать сигнал тревоги другим ребятам на постах. Но потом передумал, зацепив рацию на поясе, опасаясь, что если крик окажется «ложной тревогой», то пацаны из роты засмеют его, сочтя трусом и паникером.
«Ну наконец‑то» – подумал он, – «хоть какая‑то развлекуха…, врачихи, видимо, веселятся у себя в отделении. Может выпили перед концом смены и начали отношения выяснять…» – ухмыльнулся он, представив в своем воображении картинку из когда‑то виденного порнографического фильма, где девушки, одетые в короткие халатики, чепчики с медицинскими крестами, со стетоскопами на шеях, заигрывали друг с другом, целовались и занимались дальнейшим непотребством.
«Может быть Танька там… Выпила… и стала подоступнее…» – фантазировал он, с нетерпением открывая дверь в «шлюз» и входя внутрь, ощущая как от навязчивых фантазий крепко набухает у него в штанах и чаще бьется сердце.
В помещении никого не было. И резко пахло хлором. Вдоль передней стены шеренгой стояли огромные пластиковые чаны для утилизации использованной медицинской спецодежды: «скафандров», масок, перчаток и бахил. Рядом – несколько тазов с темнеющим внутри растровом, видимо хлором, которым врачи обрабатывали обувь. А у другой стены – ряд шкафов для хранения личных вещей персонала.
На некоторое время он остановился возле шкафов, пытаясь определить, где могла бы хранить свои вещи Таня. Смакуя хулиганскую мысль о том, чтобы утащить с собой какую‑нибудь мелочь. Может быть, ее нижнее белье, если повезет…
Но его размышления прервались еще одним звуком, донесшимся из отделения. Вроде где‑то далеко на пол грохнулось что‑то большое и тяжелое. И, кажется, еще послышался звон разбитого стекла.
«Ого! Девки разошлись…» – плотоядно улыбнулся он, и решил, не теряя времени, двигаться дальше.
Перед тем, как прикоснуться к ручке двери, чтобы пройти в «грязную» зону отделения, он на несколько секунд замер, обдумывая правильно ли поступает, что пренебрегает мерами защиты, заходя в отделение в обычной одежде, а не в «скафандре», как это делали все врачи и медсестры.
– Да пошли вы со своим коронавирусом! Заманали!!! – грязно выругался он, стараясь быть верным своим убеждениям махрового «ковид‑диссидента», но все же не решаясь сделать решительный шаг внутрь.
– Что испугался что‑ли, чепушило? – пробормотал он себе под нос, задирая и подначивая самого себя, – будь мужиком! Ты же – спецназ! Вперед!!! Давай!!!
С этими словами, он дернул дверь на себя, впервые за время пребывания в больнице оказавшись внутри «ковидного» отделения.
За дверью же показалась обыкновенная, глухая, выкрашенная в знакомую грязно‑зеленую краску стена. Никаких радиоактивных излучений. Или слизи, свисающей с потолка, он, вопреки своим представлениям, не встретил.
Осмотревшись по сторонам, он обнаружил, что налево вдаль уходил длинный коридор, ярко освещенный люминесцентными лампами. С вереницей дверей по правую и левую сторону. Вероятно, ведущих в палаты с больными.
В отделении было тихо. Удивительно тихо. Неестественно тихо. Неправильно тихо. Как не должно быть тихо в работающем инфекционном отделении главной городской больницы. Во время пандемии.
Он хотел было громко окликнуть персонал, который должен был находиться внутри, согласно его журналу – двух врачей и пятерых медсестер. Но что‑то внутри него подсказало ему этого не делать. То ли навык профессионального военного. То ли некая интуиция.
– Что за муйня…, ‑ шепотом выругался он.
Неслышно перебирая ногами в бесшумных резиновых ботинках, он, отбросив прежнюю браваду и фантазии о пьяной вечеринке медсестер‑лесбиянок, направился в глубь коридора. Осторожно. Чуть согнув колени и пригнув спину. Контролируя каждое свое движение. Крепко сжав в правой руке автомат, приготовившись в любой момент вскинуть дуло и пальнуть по мишени.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
С правой стороны виднелись четыре двери, а слева – три. При этом все двери были плотно закрыты. Кроме самой последней справа. Которая была настежь отворена. И еще, он заметил, что возле той открытой двери на полу что‑то темнело. Вроде небольшого предмета. Но с его местоположения он не мог разглядеть тот предмет точнее.
Он подошел к первой закрытой двери справа, переложил автомат в левую руку и свободной правой рукой аккуратно надавил на ручку вниз. Которая с оглушительным щелчком, прогремевшим в тишине коридора, разблокировала защелку и позволила двери открыться в его сторону на несколько сантиметров.
Он выругался про себя и замер на месте, прислушиваясь к тишине. Убедившись, что шум разблокированной дверной защелки не создал для него проблем, он приоткрыл дверь еще немного, и, не заходя внутрь, рассмотрел скрытое за стеной помещение.
То, что он увидел, не вызвало у него подозрений. В больничной палате, освещенной неярким дежурным светом, виднелось несколько коек с лежащими на них пациентами. В основном – стариками. Их серые, отрешенные лица едва показывались за масками и связками трубок. Аппараты монотонно щелкали и мигали огоньками, поддерживая в пациентах медицинский сон и едва теплющуюся, словно фитилек свечи на ветру, жизнь.
С усилием надавив на ручку вниз, он закрыл дверь, и вернул защелку на место, не позволив той, на этот раз, издать ни звука.
«Хрень собачья тут происходит…, надо доложить ребятам…» – сказал он сам себе, ощущая вес рации на ремне, и борясь с желанием немедленно ею воспользоваться.
«Подожди… Сначала убедить, что кипишь того стоит… Если обосрешься на первом задании, то ребята тебя потом с говном съедят…» – тут же отговорил он себя.
Тем временем, он приблизился к следующим двум дверям. расположенным друг против друга. Немного помешкав, он решил начать обследование с левой. Повторив трюк с дверной ручкой и бесшумно открыв дверь, он обнаружил внутри помещение с диваном, креслами, стульями, микроволновой печью на тумбочке и шкафами с книгами и стаканами. В помещении никого не было.
«Ординаторская» – вспомнил он нужное название, несколько раз услышанное от врачей.
Помещение также не вызывало тревоги. За исключением того, что белый фарфоровый стакан с надписью «Лучшему Доктору» на столе был опрокинут. И белесая жидкость, вероятно – чай с молоком, разлилась по полу жирной неровной лужей.
И тут он услышал еще один звук. Странный неприятный скрип. Будто скрежет несмазанной деревянной двери. Который длился несколько секунд, поднявшись с низких нот на более высокие. А потом внезапно замолк, под конец отчетливо чавкнув…
Рация
Он медленно повернул голову в сторону коридора, в то время как звук еще несколько мгновений затихал гулким эхом, отражающимся от голых, выкрашенных в грязно‑зеленую краску стен. Его глаза прищурились, а губы оскалились в подобии улыбки, как всегда бывало с ним, когда он испытывал крайнюю степень напряжения.
Капля пота, собравшись из испарины на его лбу, сорвалась ниже, через висок к щеке, которую он смахнул нервным взмахом плеча. Рука, держащая автомат, слегка задрожала в треморе. И он, заметив это, усилием воли заставил ее успокоиться.
– Хрень собачья…, да пошло оно…, ‑ прошептал себе под нос он, обдумывая дальнейшие действия, и решив, что скроется в ординаторской. Чтобы оттуда все же связаться по рации с остальными постами. И сообщить, что в инфекционном отделении твориться неладное.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Этот жуткий неестественный звук пробрал его насквозь, растворив без остатка его пацанскую браваду. В одно мгновение вернув его в детство. В маленького, испуганного и беззащитного мальчика. Который долгими деревенскими вечерами его детства, когда солнце садилось и на степь опускалась ночь, превращая очертания знакомых предметов в пугающие призраки, сидел у матери на коленях. Пока та занималась шитьем. И слушал ее бесконечные истории. Умело рассказываемые. Смешивая народную мифологию и собственный вымысел. Про вампиров, вурдалаков, духов и чертей, населяющих ночь. Готовых выкрасть зазевавшегося ребенка.
