– Что вы имеете в виду? – побледнев, спросила Овалова.
– Обязательно объясню, – улыбнулся профессор и, показав глазами на прислушивающуюся кадровичку, предложил: – Может, поговорим где-нибудь в кафешке? Много времени я у вас не отниму.
– Хорошо, – после секундного раздумья согласилась девушка и обратилась к сотруднице кадрового отдела, видимо своей давней знакомой:
– Татьяна, я за дипломом зашла, на работу устраиваюсь.
– Ты же еще три дня назад звонила, мы все подготовили. Куда ты делась?
– Долго рассказывать, – отмахнулась та. – Потом как-нибудь.
– Ладно, – обиженно замкнулась кадровичка и передала ей объемистый конверт.
Овалова расписалась везде, где надо – и еще через пятнадцать минут они с профессором Береславским уже сидели в прикольной забегаловке, необычной прежде всего тем, что она была вегетарианского толка.
– Давайте открытым текстом, – предложил Ефим Аркадьевич, вгрызаясь в бурую фальшивую котлету из фальшивого зайца. – Я выкладываю все, и вы выкладываете все.
– Давайте, – без энтузиазма согласилась девушка, деликатно отъев край негусто смазанного сметаной блинчика.
– Ваш друг Вадим Оглоблин, – начал Береславский, – замечательный художник.
– Знаю, – хмуро сказала Лена.
– Он отлично тачает фальшаки.
– С чего вы взяли? – У едва успокоившейся девушки от такой прямоты выпала из руки вилка.
– Я купил одну его работу, – успокаивающе сказал Ефим Аркадьевич. (Чего, мол, нервничать? Эка невидаль, фальшаки.) – Подделку под Ивана Шишкина.
– Он вам ее продал? – Руки девушки предательски дрожали. – Вы можете доказать?
– Могу, конечно. Но зачем?
– Что «зачем»?
– Зачем доказывать? Он же мне не как мастер по фуфелам нужен. Я хочу промотировать замечательного художника Оглоблина. С его собственными, а не скопированными работами.
– Вы меня напугали, – тихо сказала девушка. – Он же не по своей воле их делал.
– Извините, – смутился Береславский. – И не волнуйтесь. Меня несколько дней назад тоже сильно напугали. Думаю, у нас с вами общие враги. И еще думаю, что время работает не на них.
– В каком смысле? – уже с надеждой спросила Лена.
– Есть у меня информация, что этот бизнес долго не проживет.
Береславский, похоже, уже понял расклад. Если Оглоблин писал фальшаки не по своей воле, то, скорее всего, по воле Велесова. Неужели и в него, Береславского, стреляли по воле этой сволочи? Впрочем, кто бы ни играл на стороне злодеев, если Мильштейн сказал, что причина устранена – значит, устранена.
Так он и поведал девчонке:
– И у меня из-за этих гадов были проблемы. Так что ничего страшного. Предлагаю перевернуть страницу и начать новую жизнь.
– А вы думаете, они не будут его искать? – теперь уже с серьезной надеждой спросила Овалова.
Она явно начинала видеть в Ефиме Аркадьевиче союзника. И даже более того – пропуск в эту самую, только что упомянутую вслух, новую жизнь.
– Думаю, не будут, – вновь вспомнив Мойшу, уверенно сказал Береславский. – Поехали к Вадиму, начнем серьезный разговор.
– Может, лучше, завтра? – устало сказала девушка, посмотрев в окно: там явно начинало смеркаться.
– Почему завтра? – не понял увлеченный Ефим. – Время-то детское!
– Потому что он сейчас в деревне живет.
– Ну, так поехали в деревню! – Ефим Аркадьевич не терпел промедлений, если дело пошло в правильном направлении.
– А деревня эта – возле Онежского озера, – наконец решилась Овалова. – Тысячу километров пилить. – Теперь она полностью доверяла Береславскому.
Ефим Аркадьевич с минуту переваривал новость. Но запал был силен, и он предложил выезжать немедленно – все равно эту тысячу километров надо проехать! Соответственно, чем раньше маршрут начнут, тем быстрее закончат.
Теперь уже думала Лена. И тоже не более минуты.
– Ладно, поехали, – сказала она. – Но там сначала поезд, потом – два автобуса.
– Нет уж, – не согласился рекламист. – Сначала и до конца будет мой «Патрол».
– Хорошо, – легко согласилась девушка.
Она доела свой блинчик, аккуратно вытерла ротик салфеткой – она вообще делала все интеллигентно и аккуратно, – после чего путешественники вышли из кафешки и прошли до заслуженного вездехода Береславского.
Ефим сел за руль и выслушал нехитрую исповедь девчонки: от появления у ее нищего любимого денег до пленения ее самой какими-то странными и опасными людьми. И такого же странного – без каких-либо объяснений – последующего освобождения. («Понятно, – подумал Ефим. – Мильштейн устранил главную проблему, потому девчонку и освободили». Да, не хотел бы он, Ефим, стать когда-нибудь главной проблемой Мильштейна.)
Так, за разговорами, беспробочно миновали пол-Москвы. Но уезжать путешественникам было пока еще рано: следовало завершить кое-какие дела в столице – побывать в «Беоре» и заехать к Ефиму домой. Тем не менее путешествие фактически началось.
Глава 28
Своя игра Жоржа Велесова
Место: Москва.
Время: три года после точки отсчета.
Как же быстро все в этой жизни меняется!
Только что Велесов холодел от страха перед всесильным и безжалостным Глебом Петровичем. Только что трясся в предвкушении провала аферы с «шишкиными».
Только что до него опаснейшим образом докапывался толстый паскудный рекламист, а прикормленный и обласканный Георгием Ивановичем молодой пачкун Оглоблин, столь замечательно изобразивший из себя академика Шишкина, подло бежал в неизвестные края, прихватив свою девку.
Все это действительно было только что.
Но было, да сплыло.
Сейчас Георгий Иванович Велесов находился в полнейшем шоколаде. И перспективы у него – самые светлые.
Однако по порядку.
Перво-наперво – ситуация с мастерски исполненными Оглоблиным фуфелами. Казалось бы, ужасная ситуация: похоже, секрет фирмы вылез наружу. По крайней мере, Агуреев во время очередного разговора в грубой и презрительной форме отказался выплачивать оставшиеся суммы и, более того, потребовал вернуть ранее выплаченный задаток – сто «штук» «грина». Одно это уже могло стать фатальным для легкоуязвимого бизнеса Георгия Ивановича да и для его легкоуязвимого здоровья тоже.
Не успел Велесов пережить этот ужас, как нахлынул следующий.
Жорж позвонил своему страшному покровителю. А что оставалось делать? Кроме того, судя по реакции Агуреева, покровитель сам не сдюжил с хитрожопым Береславским – с чего бы иначе у шефа «Четверки» появилась крамольная информация о подделках? Звонил Велесов своему боссу с полным замиранием сердца, даже валидольчик предварительно пришлось принять. А ответил вовсе не Глеб Петрович. Точнее, ответила какая-то заплаканная дама, может, родственница, может, последняя любовь. Сообщила, что нет больше дорогого Глеба Петровича. Умер, так сказать, в расцвете лет: какой-то, скорее всего обкуренный, безумец выстрелил в ветерана во время его ежеутренней пробежки. И Глеб Петрович уже похоронен на Николо-Архангельском кладбище.
Поохал-посочувствовал «друг детства», как он даме представился, и трубочку побыстрее положил. Черт его знает, не станут ли потом заинтересованные лица вычислять звонивших покойному?
Положивши трубочку, вытер испарину со лба.
Как ни странно, после сообщения о внезапной смерти страшного босса и покровителя в одном флаконе Велесову стало даже спокойнее.
Да, требуется возвернуть задаток Агурееву. Или не возвращать, но нырнуть на дно так, чтобы не смогли найти сотрудники службы безопасности. Однако даже эти две возможности не напрягали Велесова так, как весьма серьезная вероятность стать отсеченной «веткой» во множестве проектов ныне убиенного чекиста. Агуреев его точно не станет отсекать, Велесов в людях разбираться научился.
Хотя, с другой стороны, кто ж тогда «разобрался» с Глебом Петровичем, если не агуреевские парни? Не профессор же, с трудом собственное тело влекущий? Хотя Ефим Аркадьевич, надо отдать ему должное, оказался непрост, и недооценивать его, если не дай бог, еще придется свидеться, Велесов уже не станет.
Итак, буквально в одночасье Велесов лишился перспектив получения крупных сумм от Агуреева, защиты Глеба Петровича и своего рукастого мазилы Оглоблина, приобретя требования к возврату долга от такого серьезного товарища, как Агуреев. Все вроде плохо, даже ужасно.
Однако человек предполагает, а судьба располагает.
Оставшись без единственного клиента на фальшаки, Велесов по известным ему каналам просунул освободившееся предложение. Но, с учетом своего кризисного положения, просил уже не по двести тысяч евро за картину, а по тридцать тысяч долларов.
И… продал все пять за два дня!
