первого и второго годов, а затем – в свою спальню. Это был длинный зал с двумя десятками кроватей, отделенных друг от друга высокими тумбочками. Спальня сейчас стояла пустой, лампы под потолком не горели, отчего углы комнаты были темны.
– А где Свойский? – спросил, оглядываясь, Макаров.
– Неважно, – отмахнулся Зернов, проходя в глубь комнаты. – Должно быть, еще бегает по лесу! Что ж, – он обернулся к другим юнкерам, раскинув руки на манер магистра масонской ложи. – Звери, сугубые звери, хвостатые, пернатые, мохнатые! Земля трескается, камни лопаются, воды выходят из берегов при виде вас! Помните, звери, что, вступив под своды славной Школы, вы становитесь жалким подобием ее юнкеров! Но сегодня вы сделали первый шаг к тому, чтобы стать господами корнетами!
– А я бы сказал, что экзамен вы провалили, господин Зернов, – раздался голос из темного угла. Юнкера испуганно вскрикнули и обернулись к говорившему. Из тени выступил неприятно ухмыляющийся Корсаков. – Предположим, я поставил бы вам «удовлетворительно» за изобретательность. Но воплощение даже на «балл душевного спокойствия» не тянет!
– О чем вы, Владимир Николаевич? – попытался изобразить неведение Зернов.
– Полагаю, услышав, что Свойскому было поручено проводить меня до могилы Авалова, вы решили организовать оригинальную пакость, в продолжение ваших историй о призрачном юнкере. Не скрою, на более нервическую личность задумка могла бы и подействовать. К сожалению, я еще в первую ночь догадался, что меня хотят напугать. Весь этот топот, хлопающие ставни ночью, вроде как катающиеся по коридору головы. Кстати, вы же использовали ядро для учебной пушки. – Он резко повернулся к побледневшему юнкеру: – Не так ли, господин Макаров?
– Да! – машинально ответил юнкер.
– Молчать! – запоздало рявкнул Зернов.
Владимир удовлетворенно кивнул.
– На случай, если бы глупый сугубый преподаватель ничего не понял, вы разыграли передо мной спектакль на первом занятии. А уж когда подвернулась возможность подкараулить меня у могилы…
Корсаков начал расхаживать вдоль замерших юнкеров, самодовольно улыбаясь и лениво жестикулируя. Он явно наслаждался тем, что, в отличие от занятий, сейчас внимание слушателей безраздельно принадлежало ему.
– Предположу, что план оформился сразу, как вы услышали приказание Чагина проводить меня до могилы. Перед уходом вы шепнули Свойскому, чтобы он повел меня туда как можно позже. Судя по реакции бедного юноши – о своей задумке вы его не предупредили.
– Что с ним? – подал голос Карпов.
– Натерпелся, конечно, но сейчас с ним все хорошо, он под присмотром доктора Красовского. Вернемся к плану господина Зернова. Вы возвратились в училище раньше назначенного срока, пробрались в конюшни и подождали, пока Свойский поведет меня к пруду. Очевидно, один из вас, предположу, что сам Зернов, намазал лицо и морду коня чем-то черным. Он верно догадался, что в темноте будет казаться, что у скакуна и всадника нет головы. Особенно если заранее напугать зрителя легендой, ржанием из леса и скакать достаточно быстро. Повторюсь, как показывает пример бедолаги Свойского, с нервической личностью план мог бы сработать. Увы, это не первый подобный трюк, с которым я столкнулся, и уж подавно – не самый изобретательный и не самый качественно разыгранный. Хотя сабля меня действительно несколько напугала – мало ли, как вы ею будете махать, – Владимир издевательски изобразил в воздухе несколько фехтовальных пассов. – Так что пришлось брать Свойского за шкирку и возвращаться обратно в училище. Поэтому ваше роскошное тактическое отступление от конюшен я имел удовольствие лицезреть лично, так что не отнекивайтесь, пожалуйста.
– Что с нами будет? – спросил Капьев.
– Оставлю это решение полковнику Панину. Я доложил ему о вашей выходке менее получаса назад, дальше дело за ним, – пожал плечами Корсаков, прежде чем повернуться к Зернову и угрожающе сощуриться. – Но вот на вашем исключении, молодой человек, я буду настаивать!
«Майор» открыл было рот, чтобы ответить, но в это время с лестницы донеслись чьи-то торопливые шаги. На пороге спальни возник ротмистр Чагин. Всегдашнюю невозмутимость сменила неподдельная обеспокоенность.
– Господин Корсаков? Беда! Идите за мной!
XII
24 декабря 1880 года, вечер, Лефортовская полицейская часть, Москва
К вечеру жизнь в Лефортовской полицейской части, монументальном двухэтажном доме с пожарной каланчой, начала затихать. Потихонечку расходились по домам чиновники, получив и распределив меж рядовыми сотрудниками праздничные подношения окрестных купцов и промышленников. Никаких взяток, боже упаси, исключительно добровольные дары бравым сыщикам за неусыпную охрану покоя и правопорядка. Погода портилась. Вновь пошел снег, да с такой силой, что грозил скрыть из виду возвышавшуюся над частью пожарную каланчу.
Благостному предпраздничному настроению не поддавался поручик Постольский. Ему выделили маленький стол в углу общей комнаты на втором этаже, где он и разбирал в свете лампы с зеленым плафоном стопку документов, присланных из Петербурга. Еще в первый день по приезде Павел отбил телеграмму своему непосредственному начальнику, ротмистру Нораеву, и запросил сведения по офицерам и учащимся, которые находились в училище в ночь убийства. Сегодня запрошенные бумаги наконец прибыли в сопровождении хмурого молчаливого фельдъегеря, который исчез так же быстро и тихо, как появился. Высланные Нораевым сведения содержали как официальные документы, так и откровенные сплетни, собираемые III отделением, что называется, «про запас».
Чтобы упростить свою задачу, Постольский вооружился чистым листом бумаги, на который вписал всех девятерых обитателей Дмитриевского училища. Постепенно вычитывая присланные бумаги, он вносил рядом с каждым именем необходимые пометки, добавлял стрелочками связи, года, должности. Павел обладал необычайно аккуратным и разборчивым почерком, поэтому, несмотря на обилие комментариев, вскоре у него на столе лежала вполне удобочитаемая схема, смахивающая немного на изображение сложного девятиугольного созвездия.
Меньше всего связей и заметок досталось юнкерам. Карпов, Макаров, Свойский и Капьев поступили в училище из самых разных военных гимназий – кто из Нижнего Новгорода, кто – из Орла, и так далее. Их отцы все как один были военными, но при этом также служили в разных подразделениях и в разных уголках империи. Особняком стоял юнкер Зернов – он приходился младшим сыном чиновнику военного министерства, который начинал службу в полку генерала Сердецкого, однако их пути тоже довольно быстро разошлись.
Кавалерист Чагин, 27 лет, из смоленских уланов. Оказался личностью интересной. Блестящий офицер и знатный бонвиван имел виды на карьеру в гвардии после войны с турками, однако, судя по всему, несколько переоценил свою значимость после головокружительных успехов на личном фронте, закрутив роман с замужней дамой. Отправка его в Дмитриевское училище была то ли ссылкой, то ли тихой гаванью, дабы пересидеть бурю, начатую возмущенным и могущественным супругом.
Вахмистр Белов, недавно отпраздновал 28-й день рождения. Сирота, сведений о родителях не сохранилось, однако в возрасте 8 лет был определен в Александровский
