Аналогичные неясность и неопределённость царят в правилах о применении мер пресечения: меру пресечения допустимо применять в отношении подозреваемого, но и подозреваемым становятся в случае применения меры пресечения (смотри статьи 46.1.3, 97, 99, 100 УПК). Более того, три основания для установления, определения статуса «подозреваемый» перечислены в Законе через союз «либо». Это означает строгое разграничение и не совместимость этих трёх позиций, в отличие от формул, если бы основания давались через союзы «или» или «и». То есть Закон не приемлет одновременное использование сразу двух или трёх оснований.
Выноска на обсуждение таких проблем позволяет оспаривать законность процедур, следствие и суд вводит в ступор. Они вдруг оказываются не способны разрешить противоречия за рамками сложившихся и устоявшихся стереотипов, а следом затрудняются правильно просчитать правовую ситуацию на предмет наличия нарушений и путей их устранения. При любом решении властей, их решение окажется спорным. После чего непременно обнаруживается повод для обращения к конституционному судопроизводству (средство защиты), втянуть их в обсуждение и разрешение правовых вопросов, не связанных напрямую с основными обстоятельствами доказывания по уголовному делу (способ защиты).
Теперь возвращаемся к тому, что подозреваемый – это только предполагаемый нарушитель уголовного закона и только вероятный виновник торжества. Тогда все собранные против подозреваемого доказательства, на основании которых следак строит свои догадки, по существу сами считаться на то время должны предположениями. А это означает, что все добытые доказательства причастности и виновности в отношении подозреваемого являются сведениями предположительного характера. И такое свойство эти доказательства будут влачить вплоть до предъявления обвинения. Так? Но ведь одно и то же доказательство в отношении того же лица и при тех же обстоятельствах не может как гермафродит менять своё обличье по усмотрению пользователя – оно либо предположение, либо категоричное утверждение (либо баба, либо кобёл). Отсюда следует вывод об обвинительной ничтожности всех доказательств, собранных в своё время в обоснование самих подозрений против подозреваемого, включая показания его. Такими доказательствами (предположениями) неприемлемо обосновывать обвинение в ходе дальнейшего производства преследования. И если решилась необходимость обвинить и предать суду, то все доказательства причастности и вины следует собирать новым объёмом сведений об этих обстоятельствах или обновить их, возможно даже переоценив в корне. Эти условия не касаются сведений о событии преступления, которые остаются стабильны по свойствам и независимы от наличия и процессуального положения преследуемых лиц. Но органы расследования эти аспекты не учитывают, глаза закрывают на эту лабуду, и доказательства по причастности подозреваемого свободно перекочёвывают в обвинительную базу. Такими доказательствами легко обосновывают даже виновность в Приговорах, например, когда ссылаются на показания подозреваемого. И правильно поступают, так как не находят возражений этому ни от защиты, ни от суда. Впрочем, и здесь и вновь напарываемся пузом на рифы противоречий нормативного характера, уж в который раз позволяющих обвинителям толковать правила в искажённом значении. По статье 171 УПК, следак выносит постановление о привлечении в качестве обвиняемого только при наличии достаточных доказательств, дающих основание обвинять. То есть обвинительные доказательства-основания должны бы существовать в природе ещё до предъявления обвинения, но на время, когда ещё действуют подозрения. Вновь перед нами двойственный характер одних и тех же доказательств на один расчётный период времени. А такое положение, как мы уже выяснили, неприемлемо для объективного расследования, так как влечёт неоднозначность правового статуса преследуемого, процедурную кашицу. Кто-то скажет: «Демагогия всё это». Пущай выговорится.
Ну, прости, громоздкие примеры привожу. Но этим хочу показать, что осмысливая всякий раз ситуации, ты не раз столкнёшься с подобными вывертами, и из их анализа обнаружишь «иные» средства и способы защиты. Как в самом последнем случае, – средство старое: изыскание и исключение недопустимых доказательств, а способ новый: опровержение законности получения этих доказательств ввиду ложного толкования и применения Закона.
Всеми уже перечисленными правами и возможностями подозреваемый может пользоваться активно и широко на грани «злоупотребления». Такая активность, кроме собственно реализации правовых интересов, принуждает следака к дополнительным усердию и вниманию по делу. Зная об активности подозреваемого, он при всяком своём действии и решении будет озираться на возможные реакции со стороны защиты, станет дополнительно напряжен этим положением. Период стадии подозрений относительно краток. В это время следак и так интенсивен в проводке следственных действий и выполнением массы формальностей. Работа забирает все его силы и время, знаете ли, сроки поджимают. А тут ещё этот подозреваемый (мать его!) со своими ходатайствами и жалобами по любым поводам…. На каждое такое обращение требуются всё новые усилия, как минимум для подготовки ответов. Покой следаку не светит. На эти времена забыть ему о семье, доме, бытовухе, отдыхе, и секса лишён он будет, кроме половых отношений с материалами дела. Такие напряги могут привести к истерикам-психозам, вынуждают ошибаться и нарушать законный порядок. А этим можно воспользоваться в свою очередь, не правда ли? Вывод: завали следака работой. Если стресс, то обоюдный, если нервяк, то каждому. Пиши бумаги, даже если повода ясного не видишь, обращайся с любыми требованиями и по всяким основаниям, пусть даже они и надуманными видятся. В неограниченном числе и объёме.
Побегушки, побегушки, побегушечки мои…. Тех, кто скрывается, уклоняется от участия в судопроизводстве именуют в народе «побегушниками». Почему-то наравне с теми, кто совершил побег из-под стражи. Однако существует очевидное различие. Не явиться на встречу – не одно, что слинять с неё. Побег из-под стажи является уголовно-наказуемым деянием, преступлением, за которое наказывают. Только в единственном латиноамериканском государстве такие побеги преступлениями не считаются, если они не сопряжены с насилием или другими противоправностями. В государстве том умно признаётся, что стремление к свободе естественно и нормально для любого здравого человека. Россия, симпатизируя псевдо-гуманитарным идеям, не только согласна с суждениями о наказуемости, но и практику этого доводит до абсурда. От нас с тобой искренне ждут скотской покорности и добровольных восхождений на плаху или в пыточные. Прикольно.
Андрюша П. совершил дерзкий побег из ИВС. С кем не бывает? Дёру дал он потому, что опытом своим знал о беспределе мусорском, что упакуют на срок за делюгу, в которой не замешан. По ночам взломал Андрюха стену фомочкой, и был таков…. Чуть позже Андрюху изловили и вновь под замок швырнули. Но чудо случилось – его оправдали за основное преступление, из-за которого изначально под стражей оказался. Но при этом через самостоятельное обвинение в побеге осудили на реальный срок. Хотя само такое заключение под стражу являлось не законным. То есть этого парня фактически осудили за уклонение от Незаконного лишения свободы.
Забавно?
Побегушки же в форме уклонения от явок и участия в разбирательстве по делу собственно побегом-то и не являются, пусть даже чел и в розыск объявлен в связи с такой пассивностью и признан подозреваемым (обвиняемым). Прямого запрета на данное бездействие, неактивное противодействие УПК не содержит. В отличии от других участников, подозреваемый (обвиняемый не предупреждается об обязательстве явки (до задержания), а если предупреждение делается при применении меры пресечения, то всё равно ответственность не наступает. Не наказуемо подобное для подозреваемого. Что формально в общем-то дозволяет такую меру, как уклонение от явки, отнести к «иному» средству защиты. Да, именно защиты. Ведь мы осознаём и обнаруживаем твёрдое оправдание такому поступку: защита от произвола и беззакония (которые, быть может, только прогнозируются); защита от ограничений в собственноручном сборе доказательств; защита от пристрастий и пыток, защита родных и близких от потери кормильца и от переживаний за его судьбу в неволе; защита от несправедливого осуждения и лишения свободы. В этом есть весомый контраргумент в ответ на упрёки в трусости или несознательности дурацкой.
С другой стороны, никто не обязан считать своё участие в судопроизводстве наиболее важным, долговым обязательством в жизни. Государи так считают? Ну, мало ли что желают они считать правильным для овец! У нас могут быть дела и проблемы значимые и неотложные, с отлучкой далеко и надолго, и без посвящения в планы кого-либо, включая знакомых, близких, тем более каких-то там мусорят. Так ведь и родственники наши не обязаны ни перед кем отчёт давать о нашем месте пребывания и состоянии, удовлетворять чьё-либо любопытство в личной жизни, включая такие интересы со стороны властей. Частная жизнь и свобода гражданина выше любых интересов государства. Кто нам внушил, что мы должны в ущерб своей свободе безмерно уважать чаяния беспринципных мусоров и сопереживать их должностным побуждениям? Тем более в условиях животного к нам отношения. А находясь в срочной длительной отлучке, человек может добросовестно (да к чёрту эту совесть «добрую»!) не знать о вызовах, розысках его и о своём статусе «подозреваемый». Это только Их обязанность – обеспечить наше непосредственное участие, если таковое считают необходимым. Тогда сами пусть и решают свои проблемы. Мы Им своим отсутствием в этом не мешаем. Никто ещё не отменял институт представительства перед лицом органов расследования и суда. На всё время отлучки «подозреваемого» его интересы по делу может защищать адвокат (защитник) по всем мыслимым инстанциям, как это, например, происходило по уголовным делам в отношении Б. Березовского. А связь с защитником может быть вполне эффективной и при одностороннем контакте. Через того же представителя возможно осуществлять любые процессуальные полномочия. Поверь, наблюдать процесс своей казни со стороны много приятнее, чем личное участие в той же экзекуции в роли жертвы. Впрочем, никогда не поздно явиться и отдаться полюбовно.
