— Эй. — Соседка толкнула старшую дочь Беляевых локтем могучей привычной к тяжестям руки. — Эй! Ты будешь есть или что?
И так всё время — ни секунды покоя, даже посидеть наедине с собственными мыслями толком нельзя. И бросить одежду на пол нельзя, даже если очень устала. И остановиться перевести дух, когда вывез три тачки дерьма по солнцепёку, тоже. И жаловаться нельзя. А что потом, дышать заставят по расписанию?
— Рада! — Соседка говорила с укоризной, до боли напомнившей бабулину.
Возможно, Рада смогла бы это стерпеть, не будь соседка на два года младше неё. Резко вскочив на ноги, она хотела отшвырнуть вилку прочь, но, сдержавшись, медленно положила её рядом с полупустой тарелкой.
— Что-то живот прихватило, — быстро проговорила девушка. — Ой, плохо… совсем плохо… — Соседка хотела что-то сказать, но Рада спешно выбралась из-за скамейки и, не давая той вставить ни слова, протараторила: — Я пойду в медпункт загляну, если что — скажи Петровичу, что со мной.
Она сбежала, не дождавшись слов возражения, не обернулась, не желая видеть лицо, полное разочарования и досады. Что-что, а сбегать Рада умела. Вместо медпункта она направилась к своему любимому месту на берегу реки, села, свесив ноги с обломка моста, глубоко вдохнула свежий живительный воздух. Беляева долго смотрела на лес, пока её одиночество не было прервано русалкой.
— Что мне делать? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросила Рада.
Ей хотелось назад, но не просто домой, а в те времена, когда всё было иначе. Когда её сердце полнилось надеждой и верой в светлое будущее, а тяжёлые мысли не задерживались в голове так надолго.
Русалка игриво плеснула хвостом. Когда-то она тоже была человеком, и человеком несчастным. Она пришла на берег реки и позволила тяжёлому сердцу утянуть её на глубину, туда, где её приняли водяной и новые сёстры. Русалка ни о чём не жалела. Может быть, Раде стоило последовать её примеру? Отринуть былую жизнь, чтобы обрести новую, потерять всё, чтобы обрести себя. Только придётся искать другую реку: в этой не осталось места для новеньких.
— Спасибо за совет, — буркнула Рада.
Будь у неё возможность бухнуться в мир нечисти и пройти его путями, не теряя человечности, она охотно отдала бы если и не руку, то палец — точно.
— Ты знаешь Каму? — спросила Рада русалку. Та кивнула, немного подумав. — Если я хочу добраться до одного маленького поселения около Камы, как я могу это сделать?
Русалка не поняла вопроса. Она знала, что у людей есть свои способы путешествий, так почему бы Раде не воспользоваться одним из них?
— Потому что никто меня не повезёт, — сердито пояснила Беляева хвостатой деве. — Никто не захочет мне помогать. Я чужая здесь, я чужая дома, я везде чужая. Но быть чужой дома, где остальные не чужие мне, всё-таки лучше. Наверное.
Что будет, если Рада вернётся домой и скажет, что провалилась? Как отреагируют Дмитрич и Старый Пёс, если она признает: не стоило ей уходить из родного поселения, а работа на пароме в сути своей вполне неплоха? Что скажут родители? А бабуля? Смогут ли они простить её, или клеймо непутёвой окончательно скроет от всех её личность? Всё существо Рады сжималось от протеста, стоило ей только представить, как она выходит из чужой машины и делает шаг в сторону родных стен.
От воспоминаний о стенах заныли виски. Рада отвыкла от них слишком быстро, легко приняла как должное кишащую вокруг нечисть и свободу там, где раньше чувствовала только давление и стыд.
— Не хочу назад, не хочу здесь, — процедила она сквозь зубы. — Хочу…
Её взгляд остановился на раскинувшемся по ту сторону Пышмы лесе. Молодая берёза, склонившаяся над берегом сильнее других, тянула желтеющие листья к пляшущим на неровной поверхности воды солнечным бликам.
— Скажи, а у тебя нет знакомых леших? — медленно, не сводя с берёзы взгляда, спросила Рада.
С лешими у русалки не сложилось. Поросших мхом хозяев чащоб водные девы не любили, но русалка не сомневалась, что, стоит Раде войти на их земли, они сами выйдут навстречу. Она не понимала одного: зачем повязанной те, у кого головы набиты грибами да лишайниками?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Рада не стала объяснять. Благодарственно кивнув своей собеседнице, она вскочила на ноги и со всей дури припустила к общежитию.
Улицы были пусты. В этот жаркий послеобеденный час все были заняты работой, и, не встретив никого по пути, Рада вскоре ловко проскользнула в окно комнаты, которую делила с тремя занудными соседками. Сумка, раньше казавшаяся громоздкой и тяжёлой, вдруг оказалась непростительно маленькой. Чтобы поместить туда тонкое шерстяное одеяло, пришлось достать папину камуфляжную куртку; к счастью, других вещей у Рады было немного. Сумка поглотила запасную майку, большую бутылку воды, сменное бельё, складной швейцарский нож, слегка проржавевший на стыке лезвий, карандаш, от которого остался огрызок размером с фалангу мизинца, и блокнот, после чего неохотно сомкнула зубы молнии.
Разойдётся? Рада с сомнением ткнула пальцем в раздутый бок сумки и, воровато оглядываясь по сторонам, прокралась в общую ванную в конце этажа. Чтобы отцепить шторку от одной из душевых, пришлось подтащить табурет из угла, благо, что потолки в здешних зданиях не отличались высотой. Критически оглядев сумку и наскоро смятое непромокаемое полотно, Рада вздохнула и, кое-как накинув его сверху, вернулась в комнату.
Пододеяльник пришлось пустить под нож. Разрезав его на длинные полосы, девушка кое-как прикрепила шторку снаружи сумки. Пододеяльник было жалко. Совсем не старый, из мягкой ткани, не испорченный заплатками, он наверняка мог прослужить долгую службу. Раде хотелось иметь бы такой у себя дома, но, увы, из-за её ошибки пришлось лишить приютившее чужачку поселение такой ценной вещи. Или не такой уж ценной? Для местных-то.
Отогнав сожаления о неодушевлённом, Рада вырвала лист из успевшего исхудать блокнота и быстро написала записку соседкам. Пускай они найдут её в конце рабочего дня и сами передадут, кому надо: Рада больше не придёт. Она извиняется и просит за неё не волноваться, но остаться не может.
Закинув сумку через плечо и повязав куртку на пояс, всё так же через окно Рада выбралась наружу и потрусила к больнице. Окна первого этажа здания оказались закрыты крайне неудобными для подъёма решётками, и Раде не оставалось ничего кроме как воспользоваться дверью. Спрятав сумку за крыльцом, она непринуждённо вошла внутрь, назвала дежурному своё имя и номер комнаты и, изо всех сил стараясь делать вид, что так и надо, прошла в палату Славы.
Тот по-прежнему спал. Опутывающие его трубки и провода делали тело Кота ещё более усохшим.
— Помнишь, как ты сказал? — спросила она, оглядывая комнату в поисках его вещей. — Ты сказал, что жить в лесу совсем легко, нужно только уметь. Пусть я оказалась не слишком способной ученицей, но кое-чему я всё же научилась. Не только от тебя, но вообще. — Она открыла небольшой узкий шкаф в углу палаты и нашла чёрный походный рюкзак и стопку аккуратно сложенной одежды. — И знаешь, кто стал лучшим учителем для меня? — На стопке одежды лежал аккуратно сложенный листок бумаги. Осторожно взяв его в руки, Рада различила до отвращения знакомый почерк Макса и едва сдержалась от того, чтобы не скомкать записку. — Жизнь стала. Уроки, которые я получаю от жизни сама — лучшие уроки в моей жизни. Пусть, наверное, и самые тяжёлые. — Положив записку на место, Рада вытащила рюкзак и, воровато оглядываясь на дверь, принялась разбирать его содержимое. — Я верю, что мы ещё встретимся с тобой. Встретимся, поговорим об этом, и я верну тебе всё твоё.
Отложив в сторону помятую тетрадь с колдовскими печатями, Рада засунула остальные вещи обратно в рюкзак. Бессовестный Макс не оставил тому, кого называл напарником, ни одного баллона с газом, ни даже его кошачью толстовку с очками. Вернув рюкзак на место, повязанная спрятала тетрадь Славы в собственной сумке и, достав из неё карандаш, снова взялась за записку Макса. Демонстративно не глядя на написанные им строки, она наскоро набросала приписку от самой себя, извиняясь за грабёж и обещая непременно вернуть тетрадь при встрече. «Я иду назад, в своё поселение, — написала Рада. — Если захочешь найти меня, ищи там. Если же меня там не будет…» С силой впившись ногтями в карандаш, она старательно зачеркнула последнюю фразу и, возложив записку обратно на стопку одежды, так же беспрепятственно покинула больницу.
