рядом.
– О-о, – говорит он, обхватив себя руками. – Это же «Ротманс». Можно украду одну?
– Конечно, можно, – говорит она.
Он закуривает, вдыхает, совместив выдох с зевком и потягиванием, откидывается на локти и сквозь дым глядит на нее из-под челки. У него такое породистое лицо, которое остается мальчишеским, даже когда его владельцу переваливает за тридцать или за сорок, так что угадать его истинный возраст становится сложно. После ночной смены на телефоне отец Тим выглядит уставшим, но вместе с тем в каком-то глобальном смысле нетронутым, как человек, который грациозно плывет через Бексфорд и через годы. И тем не менее все знают, что и ему, и отцу Луису, с которым они делят обязанности и сан, можно позвонить в любое время суток. Проблемы с агентом по вопросам арендной платы, сын попал под арест, исключение из школы, судебное заседание, внезапная смерть – в любой ситуации, где пригодится спокойная, образованная речь, кто-нибудь из них обязательно появится без единой жалобы и будет в полицейском участке как рыба в воде – неважно, состоишь ты в приходе или нет. Майк возненавидел бы их обоих, это уж точно. Но ненависть Майка – она давным-давно это поняла – по большей части была бы просто завистью. Отец Тим, предпочитающий мужчин, был, пожалуй, таким же нарушителем правил собственной церкви, насколько она их знает, как и Майк, чьи желания противоречили бексфордской банде, и бексфордским скинам, и всем нацистам Южного Лондона. Только отец Тим был в состоянии разобраться с этим без насилия, без необходимости нападать на мужчин, чтобы оказаться к ним поближе, пиная, ломая и раздирая, ведь, в сущности, он хотел трогать и ласкать их. В сущности, он просто хотел их трахнуть, – думает она, удивляясь, как легко эта мысль сейчас пришла ей в голову. «Бедный Майк. Бедная я».
– Будете меня отчитывать? – спрашивает она.
– Нет, – отвечает он. – Всем периодически попадаются звонки, которые задевают за живое. Так бывает, это неизбежно. Да, ты определенно перешла черту, но ты сделала это не из жалости к себе и не за ее счет. Ты хотела ей помочь, и в итоге все вышло хорошо. Если хочешь знать мое мнение, с чаем была очень рискованная идея. Ты могла сразу ее упустить.
– Я просто подумала, что ей надо чем-то себя занять, чем-то совершенно обыденным, чтобы она могла сосредоточиться на действиях, а не на своей панике.
– Да, и это сработало. Но ты предложила ей отложить телефон.
– Больше так не буду.
– Правда? Жаль. Я просто хочу сказать, оценивай ситуацию и будь начеку. Вот и все.
– О’кей.
– М-м-м, – произносит отец Тим.
Он выдыхает дым, и они смотрят на пробуждающийся Бексфорд: грузовики доставки отправляются по маршрутам, грохочут жалюзи, откуда-то долетает запах жареного бекона.
– Значит, если вы не пытаетесь меня взгреть…
– Эм-м, нет. Это скорее, так сказать, религиозное наблюдение, – говорит отец Тим, изучая тлеющий кончик своей сигареты и, кажется, впервые смутившийся. – Я не так много говорю о Боге, но в чем Он действительно хорош, так это в исповеди. Я слышал конец вашего разговора, и мне показалось, что тебя что-то сильно тяготит и уже очень долго. И я подумал, что смогу убедить тебя присоединиться к нам в воскресенье и посмотреть, вдруг станет легче.
– Мне? Обратиться в религию? – говорит Вэл.
– О-о, звучит не очень-то соблазнительно, да? Как какая-то неприятная штука, которую надо на себя надеть. Или как болезнь. «Бедняжка, обратилась в религию». Нет. Для меня это скорее… способ подумать о том, что с тобой происходит.
– Очень мило с вашей стороны, святой отец, но я не думаю.
– Многое теряешь. Мы, конечно, теряем тоже.
Он не настаивает, и они докуривают остатки сигарет в благодушной тишине. Затем появляется отец Луис в своей престарелой машине и размахивает ароматным пакетом.
– Круассаны! – восклицает отец Тим и подскакивает с холодных ступенек, словно двадцатилетний. Открывая дверь, он оглядывается. – Не хотите к нам присоединиться? Луис всегда берет с запасом.
– Нет, спасибо, – отвечает она. – Я сегодня завтракаю с сестрой.
Верн
Смокинги похожи на школьную форму. В них все мужчины выглядят одинаково. Невозможно понять, по крайней мере, на расстоянии, чей смокинг из «Маркс энд Спенсер», а чей из «Савиль Роу». Сплошная демонстрация, сплошные соревнования, но отличить масштабы состоятельности можно лишь по нарядам женщин. Бархатное синее платье и неброская нить жемчуга, которые явно надеваются на все официальные мероприятия, – рассудительные, старомодные, зажиточные жители округа. Итальянский жакет из муара и платок «в огурцах» – Хэмпстед. Легкое платье с заниженной талией цвета слоновой кости, прекрасная копия, а может, и правда, винтаж – денежные мешки из Сити. Пурпурное сатиновое платье в форме песочных часов и шляпка в тон – жуткий промах недавно добившихся успеха; такое лучше бы смотрелось на скачках. Верну нравится разглядывать все это, но рядом с ним нет женщины, которая определяла бы его. Он проплывает по террасе, монохромной громадине, окруженной фуксиями, и никому вокруг невдомек, что его смокинг и вправду сшит на заказ (что неизбежно, учитывая, что с годами его фигура приобрела форму яйца), но сшил его Мэнни Перлстайн в пассаже за бексфордским вокзалом. Он спускается по каменным ступенькам, медленно переставляя ноги, и в самодостаточном одиночестве направляется через газонную лужайку туда, откуда доносится смех. Жены рядом с ним нет – после Кэт у него не возникло желания жениться снова, и последние пару лет он предпочитал вести все эти дела за простой наличный расчет. Дочери тоже нет. Ни Салли, ни Бекки; он уже давно оставил попытки пригласить их с собой. Зато за ним на почтительном расстоянии следует официант. И стоит Верну выбрать местечко под большим цветущим деревом с видом на Даунс и новый оперный театр, тот тут же устанавливает для него садовый стул, раскладной столик, расстилает скатерть, раскладывает приборы и удаляется за первым из многочисленных блюд.
– Приветствую, – добродушно здоровается Верн, заправляя уголок салфетки за воротник.
Компания рядом с ним решила устроить более традиционный déjeuner sur l’herbe[45]: мужчина и две женщины средних лет из отряда пригородных богатеев расселись на ковре вокруг корзинки и распивают «Моёт» из пластиковых фужеров. Они завороженно наблюдают, как официант на серебристой спиртовке готовит Верну омлет. В свете июньского дня голубое пламя почти невидимо, но воздух напитывают ароматы сливочного масла и дикой петрушки. Верн потягивает белое вино «Пуйи-Фюиссе».
– Надо сказать, – говорит мужчина на ковре, – выглядит роскошно.
– Ну, а к чему мелочиться, скажу я вам, – отвечает Верн.
– Я думала, мы и не мелочимся, – говорит одна из женщин. –
