Этот человек показался ей интересным. Длинные черные волосы, смуглая кожа и хищный взгляд черных, как дикий паслен, глаз очень отличались от привычных рыжих косичек зеленоглазых и светлокожих сородичей, а на груди его висел красивый амулет, так и манящий дотронуться. Баль очень хотелось поговорить с человеком: мать рассказывала о людях совсем не то, что остальные мислет. К тому же отец ведь выбрал в жены маму. Значит, люди — это не только опасные хищники, вроде пум или болотных гулей?
Любопытство её и сгубило.
Черноволосый красавец был не против поговорить. И не только поговорить — его поцелуи будоражили кровь и тешили самолюбие. Но герцогский егерь, хоть и с удовольствием валял её по траве, считал эльфов чем-то вроде говорящих собак: он выманил доверчивую девочку из родного леса, увез за десяток лиг и посадил на цепь.
В комнату, где он держал Баль, частенько приходили его дружки. Посмотреть на диковинку, пощупать и не только. Из их разговоров Баль поняла, что егерь не просто так оказался в Удолье с дорогим амулетом-манком и заговоренным ошейником. За мислет ему дали бы много золота, к тому же он поспорил с дворецким герцога, что сумеет поймать лесного духа.
Сколько золота предлагают за эльфа, Балуста узнала много позже, потому как до герцога егерь её не довез. В придорожной таверне, напившись кислого вина, азартный егерь проиграл её в кости владельцу бродячего цирка.
Тиссек, к несчастью, оказался не только жаден и похотлив, но и достаточно умен. Он не пожалел империала на заговоренный ошейник. С ним Балуста не могла ни убежать, ни причинить хозяину вред.
Поначалу она пыталась. Когда ехали через Удольский лес, Баль ночью выбралась из фургона и попыталась уйти или хоть позвать на помощь. Но стоило только подумать: вот она, свобода! — и руны сработали. Она еле доползла обратно, на указанное хозяином место, и только там смогла вздохнуть, не теряя разум от боли. Обнаружив её поутру не способной пошевелиться, Тиссек обо всем догадался и добавил плеткой.
Больше сбежать она не пыталась. Единственной возможностью было заполучить ключ — она не знала, что ключ можно только купить. И хорошо. Если бы не было никакой, пусть призрачной, надежды, Балуста бы попыталась разозлить хозяина или кого-нибудь из труппы настолько, чтобы её убили. Потому что даже умереть сама она не могла, как и сойти с ума — Зеленый Дракон сотворил своих детей слишком живучими.
Шуалейда
Отсутствия Шу никто не заметил. Она проскользнула на место, когда артисты заканчивали последний номер. Похлопала в ладоши, кинула в подставленную акробаткой тарелку монету. Только напоследок одарила раскланивающегося клоуна обещающим взглядом — на всякий случай. И, уловив намерение Кея прямо сейчас потребовать эльфийку себе в подарок, наступила ему на ногу и зашипела: «Тише! Все уже».
Слава Светлой, Его Догадливое Высочество сообразил, что не стоит показывать бурную радость при Бертране. Правда, на то, чтобы шествовать к замку чинно и неспешно, как подобает принцу, его уже не хватило, ну и пусть.
Едва пройдя через расступившуюся толпу, дети бегом припустили вперед, оставив полковника, гувернантку и ученого наставника качать им вслед головами. Шу неслась впереди — никуда не сворачивая, прямо к себе. Ей хотелось как можно скорее увидеть Балусту, расспросить. Это же такая удача, настоящая мислет ире!
Чуть не добежав, Шу притормозила и вытянула руку, остановить мальчиков. Врываться вот так, табуном жеребят, показалось ей неправильным. Она бы и брата с Заком пока не пускала, чтобы не пугали мислет ире зря. Но разве этих настырных мальчишек отгонишь?
Эрке с Балустой сидели за столом и разговаривали. Едва услышав шаги, оба одновременно повернулись к двери. А Шу застыла на пороге: всегда ровное, мягкое сияние Ахшеддина бурлило и вспыхивало протуберанцами в одном ритме с зеленым. Потоки смешивались, оттеняли друг друга, и светлая лазурь казалась много ярче обычного. Эрке злился. Не как на детские шкоды или олухов подчиненных. Он злился опасно — до холодных мурашей по коже.
— Эрке? Ты…
Шу запнулась. О предполагаемой жертве можно было не спрашивать: злость пахла белилами и марками в потной ладони клоуна. А всего через миг на Шу обрушился поток образов. Лес, охотник, цепь, золото, ошейник, снова циркач… промелькнуло ещё несколько картинок весьма непристойного содержания… и трепещущая, щекотная ярость. Сразу и голубая, и зеленая. В ответ из тех уголков, куда Шу предпочитала не заглядывать вовсе, поднялось нечто темное и голодное, отдалось дрожью и холодом.
— Тише, Шу, спокойно! — Ахшеддин вскочил и одним прыжком оказался рядом, придерживая её за руки.
— Не волнуйся. — Шу загнала обратно ненасытное нечто и повернулась к мислет, пока мальчишки не влезли вперед. — Балуста, ты можешь пока остаться здесь? Немного отдохнешь. Уйдешь, когда пожелаешь.
— Спасибо, Ваше Высочество. — Эльфийка всматривалась в Шу, словно хотела потрогать, но боялась.
Повисло молчание. Шу пыталась придумать, что же сказать Бертрану. Мальчики выжидали, не решаясь вмешаться — хоть они и не видели взбесившегося эфира, но достаточно хорошо знали и Шу и Эрке, чтобы понимать серьезность ситуации. Сам Ахшеддин тоже напряженно обдумывал нечто — и, судя по режущим глаз вспышкам ауры, результат его размышлений обещал кому-то прийтись не по вкусу. А Балуста ждала. Как голодный волчонок, готовый в любой момент укусить или сбежать, но все равно подбирающийся к вкусному мясу.
Решать надо было быстро. Ещё несколько минут, и вернется полковник.
— Ладно. Что сказать Бертрану, придумаем потом. А пока мы… — Шу обвела притихшую компанию взглядом, спрашивая: все ли готовы следовать за ней. Четыре кивка были ей ответом. — Никто не смеет надевать на шера ошейник!
Тиссек, хозяин цирка
Левое колесо скрипело, вторя ворчанию Тиссека. По-хорошему, следовало остановиться, но стоило только вспомнить тех двоих, и вожжи сами собой щелкали, подгоняя уставшую конягу.
— Да чтобы я… да ещё раз! Провались они в Ургаш!
Узкоглазый Убри внимательно слушал, чем сердил хозяина ещё больше. Рассказывать, как его напугали безусый лейтенант и девчонка, было стыдно и мерзко.
После представления Тиссек не стал ничего объяснять, просто прикрикнул на всех скопом, чтоб немедленно собирались. А вопросы «почему да зачем» пропустил мимо ушей. Видимо, бездельники еще не пропили последние мозги — догадались, что приставать к нему выйдет себе дороже. Только дочка заикнулась было: «где рыжая, постирать надо». Но, получив сердитое: «продал! Сама стирай, чай, не шера», — отстала.
