— Не бойся.
Она отбросила охапку одежды, которую держала в руках, шагнула к нему. Стрижа качнуло навстречу, обдало жаром, руки сами потянулись — схватить, сорвать платье, впиться в губы, коснуться сладко пульсирующей сонной артерии…
Он не смог завершить движение: в шею впились змеиные зубы, яд мгновенно разлился по венам, сковав мышцы болезненной судорогой.
«Щассс… — прошипели призрачные змеи, обвившие его руки. — Только попробуй, и умрешь!»
Осколок обжег льдом, впился в ладонь. Паралич отпустил — Стриж едва смог сохранить равновесие и отшатнуться от колдуньи, но она поймала его за руку. Стриж вздрогнул, вскинул глаза на Шуалейду, готовый увидеть свою смерть: чешуйчатые кольца лишь слегка ослабели, готовые в любой момент раздавить его, укус горел — еще немного, и зубы прокусят артерию.
— Не бойся, Тигренок, — повторила она ласково, коснулась его шеи. — Ты не сильно поранился, сейчас все пройдет.
Она отняла ладонь, испачканную красным, и, сочувственно улыбнувшись, разжала его кулак. Осколок упал — но она не обратила на него внимания, провела по ладони пальцем, заживляя порез, и глянула ему в глаза…
Стриж смотрел в упор в колдунью и не мог понять, что происходит? То она чуть не убила его, то лечит и говорит «не бойся». Бред и наваждение. Если бы не рана на шее, он бы поклялся, что змеи ему привиделись — не может же она так играть недоумение! Или может? Но зачем?
Ни до чего додуматься он не успел. Колдунья вдруг опустила глаза, вспыхнула румянцем, словно смущенная девчонка.
— Одевайся, Тигренок. — Она отвела взгляд и отступила. — И спускайся к ужину.
«Слушаюсь, Ваше Высочество», — хотел ответить Стриж, но голос отказал.
Тем временем Шуалейда сделала сложный жест кистью, собирая осколки в целый флакон и отправляя его на полочку, и убежала, оставив Стрижа смотреть ей вслед.
«Придурок, чуть не попался. Но почему не попался? Она же все поняла… Или нет? Играет? Проклятье, проклятье…»
Стриж бессильно прислонился лбом к зеркалу, зажмурился. Попытался выругаться вслух — но голос снова отказал. От страха? А, шис! Она же сказала: «молчи». Наверное, это хорошо… Молчать проще, чем врать в глаза менталу.
Отлепившись от зеркала, он глянул на отражение: менестрель, юный, наивный, влюбленный и перепуганный до смерти. Неплохой образ. Если она верит.
* * *
Через пару минут Стриж спускался вниз, одетый в рубаху с кружевами и панталоны, но босиком — про обувь колдунья забыла. В гостиной ждал накрытый на две персоны стол, а Шуалейда стояла у окна, и лучи заходящего солнца мешались с сине-лиловым переливом магии, придавая ей вид старинной камеи: темный тонкий силуэт, парящий в потоках света.
Она обернулась и улыбнулась.
— Прошу к столу. Надеюсь, ты любишь жареных перепелок.
Стрижа вдруг разобрало шальное веселье. Какая разница, верит или нет? Хотите играть — так поиграем, Ваше Высочество! Припомнив уроки придворного этикета, что регулярно давал маэстро Клайвер вдогонку гитаре, скрипке и клавесину, он поклонился, как заправский граф, и отодвинул даме стул.
Весь ужин он ухаживал за Шуалейдой, накладывая на тарелку деликатесы, подавая салфетку и то и дело мимолетно касаясь её пальцев — всякий ткач умеет не только убивать, но и дарить наслаждение одним касанием. Сначала она удивлялась, явно не ожидая от купленного с виселицы раба манер, розовела и путала вилки с ложками. А потом забыла о еде и смотрела на него — так смотрела, что Стриж перестал понимать, что он ест, и продолжал изображать из себя благовоспитанного шера из чистого упрямства, хотя единственное, чего ему хотелось, это схватить её и уложить прямо тут, между блюдами с пирожными и фазаньими крылышками.
Вполне возможно, что он бы так и поступил, но помешала отворившаяся дверь.
— Ваше Высочество, послание от Его Величества, — раздалось с порога.
— И что желает Его Величество? — Шуалейда подхватила порывом ветра записку из рук гвардейца и развернула на лету. — Так, с Фломом… шер Блум? — Прочитав записку, Шуалейда глянула на Стрижа и покачала головой. — Нет, пока рано. Заканчивай без меня, Тигренок. Спать ложись в кабинете, на втором этаже. И не выходи!
В ответ на приказ башня Заката зарокотала низко, за пределами слышимости, вспыхнула синим и белым: если у Тигренка и был шанс сбежать, то он его благополучно прозевал.
Он склонил голову, пряча глаза. Флом. Который из них? Если, упаси Светлая, нашелся генерал Флом — а ведь тогда, в лагере пророка, он оставил Флома живым — игры вмиг закончатся, а он окажется в магическом круге колдуньи. Говорил Наставник: ткач не имеет права на жалость. Она слишком дорого обходится.
Шуалейда ушла, а Стриж все сидел, играя столовым ножом, достаточно острым и тяжелым, чтобы пробить девичье горло, и думал: если бы Наставник считал, что дело безнадежно, он бы не стал посылать Стрижа. Или стал?
Рональд шер Бастерхази
436 г. 17 день Журавля. Роель Суардис.
Закат застал Рональда лежащим на кушетке с мокрой тряпкой на лбу. От головной боли не помогало ничего — как ничего не помогало от тошного страха, скребущегося изнутри висков, словно дюжина отборных сколопендр.
— Ссеубех, хватит увиливать! — сказал Рональд, не открывая глаз. — Вспомнил?
— Вы меня переоцениваете, патрон. Подобные эксперименты были запрещены, когда я еще не родился.
— Поздно прибедняться.
— Патрон, не буду врать. Я знаю еще два заклинания из тех самых. Но только два! Не думаете же вы, что Ману разбрасывался секретами направо и налево? Я сумел добыть лишь самые простые. Увы.
— Ты зря боишься. — Наплевав на раскалывающуюся голову, Рональд открыл глаза и сел, обняв себя за колени. — Я обещал тебе тело и свободу, и ты их получишь, если поможешь мне. Или ты еще не понял, что никакого другого мага не будет? Подумай головой, или что там у тебя есть. Ты же пил мою кровь.
От столь длинной фразы боль вспыхнула с новой силой, перед глазами заплясали радужные пятна, но Рональд сдержал желание немедленно сунуть мертвяка в огонь и полюбоваться, как он будет корчиться. Слишком велики ставки.
— Я бы рад, патрон. Но этого не умел и сам Ману. Как вы знаете, он мертв, его имя проклято, а Одноглазая Рыба из символа мудрости стала пугалом для малышей.
— Может я и не так хитер, как Паук, но и не совсем дурак. Как-нибудь сумею отличить кусок души, запрятанный в артефакт, от полноценной личности, сохранившей дар. И не пой мне про везение, особенности расположения звезд и недогляд Двуединых. Хочешь жить, рассказывай. И не как с Линзой.
— Я уже жалею, что помог, — тон Ссеубеха похолодел окончательно, а про «патрона» он и вовсе забыл. — Вы слишком многого хотите, ничего не давая взамен. Я прекрасно знаю, чего стоят обещания темных.
