— Потому что Ширли ушел и не может принести их вам, — сказал он; у него всегда была такая забавная манера говорить одновременно робко и с грубоватой прямотой.
— И ты вспомнил об этом, дорогой, — сказала Аня; губы ее дрожали, когда она смотрела на коренастого, чернобрового мальчугана, который стоял перед ней, засунув руки в карманы.
— Я написал сегодня Джему в письме, чтобы он не волновался, что вы останетесь без перелесок, — сказал Брюс очень серьезно, — потому что я беру это на себя. И я написал ему, что совсем скоро мне будет десять, а значит, остается не так долго ждать, когда мне исполнится восемнадцать. Тогда я приеду помогать ему сражаться, и, может быть, он получит отпуск, чтобы съездить домой и отдохнуть, пока я заменю его на фронте. Я написал и Джерри. Он уже поправляется.
— Правда? Вы получили от него какие-нибудь хорошие новости?
— Да. Мама сегодня получила письмо, и там говорится, что его жизнь вне опасности.
— О, слава Богу, — почти шепотом пробормотала миссис Блайт.
Брюс взглянул на нее с любопытством.
— И папа так сказал, когда мама рассказала ему о письме. Но, когда я сказал так на днях, когда увидел, что пес мистера Мида не убил моего котенка… понимаете, я боялся, что пес затряс котенка до смерти… папа посмотрел на меня ужасно строго и сказал, что я не должен никогда больше так говорить о котенке. Но я так и не понял почему, миссис Блайт. Я был ужасно рад, и это, наверняка, именно Бог спас моего Полосатика, ведь у пса мистера Мида громадные челюсти и, ох! до чего страшно он тряс бедного Полосатика. Так почему же мне нельзя было поблагодарить Бога? Хотя, — добавил Брюс задумчиво, вспоминая случившееся, — возможно, я сказал это слишком громко… потому что я был ужасно рад и взволнован, когда увидел, что с Полосатиком все в порядке. Я почти прокричал эти слова, миссис Блайт. Может быть, если бы я сказал их шепотком, как вы и папа, ничего плохого в этом не было бы. А знаете, миссис Блайт, — Брюс понизил голос до «шепотка», придвинувшись чуть ближе к Ане, — что я хотел бы сделать с кайзером, если бы мог?
— Что, дружок?
— Норман Риз сказал сегодня в школе, что он хотел бы привязать кайзера к дереву и натравить на него свирепых собак, — сказал Брюс серьезно. — А Эмили Флэгг сказала, что она хотела бы посадить его в клетку и тыкать в него чем-нибудь острым. И все они говорили что-нибудь такое. Но я, миссис Блайт, — Брюс вынул руку из кармана и, для убедительности, положил маленькую квадратную ладошку на колено Ани, — хотел бы превратить кайзера в хорошего человека… очень хорошего… в один миг, если бы мог. Вот что я хотел бы сделать. Вы не думаете, миссис Блайт, что это было бы самым страшным наказанием из всех?
— Помилуй, малыш, — удивилась Сюзан, — с чего ты решил, что это будет каким-то наказанием для этого изверга?
— Неужели вы не понимаете? — сказал Брюс, глядя прямо в лицо Сюзан своими иссиня-черными глазами. — Если бы он превратился в хорошего человека, он понял бы, какие страшные дела творил, и ему стало бы так ужасно тяжело от этого, что он был бы несчастнее, чем в любом другом случае. Он чувствовал бы себя просто ужасно… и он чувствовал бы себя так вечно. Да, — Брюс сжал кулачки и выразительно кивнул головой, — да, я сделал бы кайзера хорошим человеком… вот что я сделал бы… и так ему и надо!
Глава 26
Сюзан получает предложение выйти замуж
Над Гленом св. Марии летел аэроплан… летел, словно громадная птица, парящая на фоне западного неба… такого ясного, бледного, серебристо-желтого неба, что оно казалось необъятным пространством свободы. Несколько человек, стоявших на лужайке перед Инглсайдом, смотрели в небо, как зачарованные, хотя в то лето увидеть парящий в воздухе аэроплан было самым обычным делом. Прежде Сюзан в каждом таком случае испытывала необычайное волнение. Кто знает? А вдруг это Ширли вылетел из Кингспорта и теперь, высоко в облаках, летит над островом? Но теперь Ширли уже перебросили в Европу, и потому Сюзан не испытывала прежнего живого интереса ни к аэроплану, ни к его пилоту. Тем не менее она смотрела на летящую машину с благоговейным трепетом в душе.
— Интересно, миссис докторша, дорогая, — сказала она с глубокой серьезностью, — что подумали бы старые люди, которые лежат там, на кладбище, если бы они могли на миг подняться из могил и увидеть это зрелище. Я уверена, что мой отец отнесся бы к аэропланам неодобрительно. Он не любил всяких новомодных идей и до самой смерти жал свою пшеницу обычным серпом. Даже косилку не захотел купить. Он всегда говорил: что устраивало моего отца, устроит и меня. Надеюсь, я не нарушу дочернего долга, если скажу, что, на мой взгляд, насчет косилки он заблуждался, но я не уверена, что готова одобрить появление аэропланов… хоть оно, возможно, и диктуется военной необходимостью. Если бы Всемогущий хотел, чтобы мы летали, он создал бы нас с крыльями. А раз Он не дал их нам, то, очевидно, хотел, чтобы мы обеими ногами стояли на надежной почве. Во всяком случае, вы никогда не увидите меня, миссис докторша, дорогая, резвящейся в воздухе на аэроплане.
— Но вы ведь не откажетесь прокатиться в папином новом автомобиле, когда его привезут, правда, Сюзан? — поддразнила ее Рилла.
— И никаким автомобилям я также не собираюсь доверять мои старые кости, — резко отозвалась Сюзан. — Но я смотрю на них иначе, чем некоторые узколобые люди. Луна с Бакенбардами призывает отправить правительство в отставку за то, что оно вообще позволяет им ездить по нашему острову. Говорят, он весь кипит от злости, как только увидит автомобиль. На днях какой-то автомобиль проезжал по узкой боковой дороге, идущей мимо пшеничного поля Луны, так Луна, едва лишь его завидел, тут же перескочил через изгородь и встал с вилами прямо посреди дороги. Человек в автомобиле был каким-то торговым агентом, а Луна ненавидит торговых агентов не меньше, чем автомобили. Машине пришлось остановиться, так как невозможно было объехать Луну ни с какой стороны — не мог же агент переехать прямо через него! Тогда Луна поднял свои вилы и заорал: «Убирайся отсюда со своей дьявольской машиной, а не то вилами тебя запорю!» И поверите ли, миссис докторша, дорогая, этому бедному агенту пришлось ехать задом до самой дороги в Лоубридж, почти милю, а Луна следовал за ним, потрясая своими вилами. Такое поведение, миссис докторша, дорогая, я называю неразумным. Но все равно, — добавила Сюзан со вздохом, — с этими аэропланами, автомобилями и прочим наш остров уже не тот, что был.
Аэроплан парил, нырял, кружил и снова парил, пока не превратился в далекую точку над темнеющими на фоне заката холмами.
— Я спрашиваю себя, — сказала мисс Оливер, — станет ли человечество хоть немного счастливее благодаря аэропланам. Мне кажется, что общая сумма человеческого счастья остается приблизительно одной и той же из века в век — как бы ни разнилось его распределение — и что все многочисленные изобретения не уменьшают и не увеличивают эту сумму.
— Несмотря ни на что, «Царствие Божье внутри вас», — сказал мистер Мередит, глядя вслед исчезающей точке, которая символизировала самую недавнюю из побед человека в старой как мир борьбе за прогресс. — Оно не зависит от материальных достижений и триумфов.
— И все же аэроплан — удивительная штука, — заметил доктор. — Мечта о полетах всегда была излюбленной мечтой человечества. И вот мечта за мечтой становятся реальностью… или, вернее, их упорным трудом превращают в реальность. Я сам хотел бы совершить полет на аэроплане.
— Ширли написал мне, что был ужасно разочарован, когда полетел в первый раз, — сказала Рилла. — Он ожидал, что почувствует себя птицей, отрывающейся от земли… а вместо этого у него возникло ощущение, будто он совсем не движется, а просто под ним куда-то падает земля. И в первый раз, когда он поднялся в воздух совсем один, без инструктора, он вдруг ужасно затосковал по дому. Он никогда прежде не испытывал ничего подобного; но тут вдруг, по его словам, почувствовал себя так, словно плывет в бесконечном пространстве, оторванный от всего и всех… и у него возникло безумное желание вернуться домой, на добрую старую планету, к человеческому обществу.
Аэроплан исчез вдали. Доктор со вздохом опустил голову.
— Каждый раз, проводив взглядом одного из этих летунов, я возвращаюсь на землю, ощущая себя жалким ползающим насекомым. Аня, — сказал он, обернувшись к жене, — помнишь, как в Авонлее я первый раз взял тебя прокатиться в кабриолете… в тот вечер, когда мы отправились на концерт в Кармоди? В ту осень ты стала учительницей в авонлейской школе. В мой блестящий новенький кабриолет я запряг тогда маленькую черную кобылку с белой звездочкой во лбу… и не было в мире более гордого, довольного собой парня. Наверное, наш внук будет так же запросто брать свою девушку на вечернюю прогулку по небу на своем аэроплане.
