свои места.
— Что именно?
— Она просто-напросто пытается дать понять, что смерть Левита — дело рук какого-то маньяка, и стоит она всего лишь в ряду его преступлений. И поэтому я не удивлюсь, если в скором времени мы станем свидетелями еще какой-нибудь провокации. Надо только повнимательнее поглядывать за этими девочками, и все будет нормально.
— То есть они могут быть в сговоре? — уточнил я.
— Почему нет? — пожала плечами Рябинина. — Они же, кажется, подруги?
— Подруги, подруги, — рассеянно кивал я, обдумывая сказанное.
Рассуждения были в чем-то стройными, но почему-то они меня не устраивали.
— Я что-то не понимаю, — сказал я. — Она убила Левита, устроила сердечные приступы этим двум — Калачеву и Ольге, а потом прокрутила ленту. Так?
— Я понятия не имею, как это было сделано технически, — призналась Рябинина. — Но уверена, что если мы за отправную точку возьмем мою версию, то можем очень скоро разобраться, что же все-таки здесь произошло.
— Что произошло, понятно, если верить твоей версии, — проговорил я. — Непонятно другое — как это произошло? Каким, собственно говоря, образом, они смогли бы все это устроить?
— Надо думать, — развела руками Рябинина.
— Это точно, — потянулся я. — Надо думать. Думать, а не гадать. Пока все эти предположения — не более чем необоснованные, бездоказательные рассуждения. Мисс Марпл была бы очень недовольна.
— У тебя есть другие предположения? — спросила Рябинина. — Доказательные?
— Нет, — покачал я головой. — Но поверить в то, что эти девочки стали организаторами хорошо продуманного преступления я тоже не могу. Идти по этому пути — это значит терять время.
— Уверена, — усмехнулась Юлия, — что если бы эту версию высказала не я, ты бы ухватился за нее.
— Чушь! — категорическим голосом произнес я.
Мне уже было не до шуток. Я просто до крайности взволновался, но всеми силами старался оставаться спокойным.
Кажется, мне это удавалось.
— Чушь, — повторил я более спокойным голосом. — Дело совсем не в этом. Во-первых, я не согласен с тем, что объявление составляла обязательно женщина. Оно достаточно продуманное, и в нем присутствует, я бы сказал, мужская логика. Во-вторых, если это маньяк, то будет трудно классифицировать его стиль как мужской или женский. Прищипенко тоже мог бы создать что-либо подобное. Честное слово, если бы в тексте присутствовало слово «однозначно», я бы не сомневался, кто автор этого объявления.
— А может, он маскируется, — подал голос Костя, усмехнувшись.
— Вот, — обрадовался я и кивнул Рябининой. — Можешь взять за очередную рабочую версию. Тем более, что он познакомился с покойным непосредственно перед смертью. Это дает пищу для размышлений, но ничего не доказывает. Впрочем, это твой стиль.
— Дурак, — сказала Рябинина.
— Взаимно, — откликнулся я и продолжил. — Пошли дальше. Если бы сердечные приступы у Ольги и Калачева были бы до смерти Левита, то с грехом пополам можно было твою версию признать правдоподобной. Их могло озарить, этих девочек, и тогда они могли бы разыграть всю эту лабуду. Но слишком много сослагательного наклонения, тебе не кажется? И это не противоречит здравому смыслу. Левит умер первым — и это, как ни парадоксально это звучит, делает нашим знакомым девушкам алиби.
— Вашим знакомым, — поправила меня Рябинина с изрядной долей злости в голосе.
— Пусть так, — согласился я. — Тем более, я лучше их знаю, а значит, могу предполагать, на что они способны, а на что нет.
— У тебя есть хоть какие-нибудь мысли по поводу того, что происходит? — спросил меня Костя.
— Есть, — кивнул я.
Рябинина смотрела на меня, и было видно, что зрачки ее чуть расширились, что было свидетельством крайнего интереса.
— И что же у тебя есть? — спросила она.
— Немного, — ответил я. — Совсем немного, но кое-что. Вот только некоторые цитаты из известного вам текста: «Началась… забавная игра.» «Это будет весело, по-настоящему весело». Э-э, вот еще, одну минуту. «В живых останутся лишь те, кому повезет». Вот.
— Ну и что? — смотрел на меня Сюткин.
— Я же говорю — женщина писала, — снова вскинулась Рябинина.
— Не обязательно, — покачал я головой. — Это мог быть и мужчина. Но кое-что отличает его от, допустим, Кости и меня.
— Что? — спросил Костя.
Рябинина выжидающе на меня смотрела — говори, мол, не томи душу.
— Тот, кто писал этот текст, — заявил я, — можно сказать, не мужчина и не женщина.
— Как это? — подняла Рябинина бровь.
— Вот так, — твердо говорил я. — Он — Игрок. Игрок с большой буквы. Он не воспринимает жизнь без игры. В старину таких людей называли авантюристами.
2
Через некоторое время три авантюриста вошли в зал развлечений «Нирвана».
А как еще можно назвать людей, которые вознамерились обнаружить преступника исключительно визуальным способом, то есть смотреть на тех, кто играет, и выбирать, кто из них может быть потенциальным преступником? Предприятие, заранее обреченное на неуспех.
То есть — авантюра.
Но что-то, согласитесь, в этом было. Во всяком случае это лучше, чем гадать на кофейной гуще.
Едва я снова увидел пассажиров, которые бессмысленно, на первый взгляд, толпились в этой осточертевшей мне «Нирване», я понял, что и пяти минут здесь не выдержу.
— Послушайте, — сказал я, — вы посмотрите тут, ладно? А я пойду поброжу. Мне нужно кое-что обдумать.
— Куда ты? — спросила Рябинина.
— Не знаю, — честно ответил я. — Но мне надо.
Надеюсь, сказано это было достаточно твердым голосом, потому что спорить она не стала. Только пожала плечами и отвернулась.
Я мигнул Сюткину и вышел на зала. Спиной я чувствовал, как он недоуменно смотрит мне вслед. Его проблемы.
Я действительно не имел какой-то конкретной цели. Просто меня чуть не стошнило, когда я увидел эту толпу. Ну что такое, в самом деле! Каюта — «Нирвана», каюта — «Нирвана»! И никаких развлечений!
Рябинина удостоила меня внимания — это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что не люблю, когда хорошенькие женщины долго на меня дуются, даже если они и правы. Вернее, тем более, если они правы. А плохо, потому что она может начать свою волынку сначала, а я к этому, мягко говоря, не готов и вряд ли когда-нибудь готов буду. Не хочу я их браков. Как говорил мой незабвенный друг Серега Истомин, хорошее дело браком не назовут.
Итак… Что мы имеем? Труп, пару сердечных приступов, дурацкое объявление на всю подводную лодку и толпу обуянных ужасом пассажиров. Кому это надо?
Стоп, Лапшин, ты о чем-то подумал, но эта ситуация с Рябининой не дает тебе сосредоточиться. Остановись, подумай серьезно, что-то такое ты нащупал.
Мне действительно не давала покоя какая-то мысль, точнее, даже не мысль, а воспоминание о ней. Будто промелькнуло что-то и
