тут же исчезло в глубинах сознания. Что-то неуловимое, легкое, воздушное.
А может быть вполне, что это было грубое, тяжелое, материальное, но ты забыл, Лапшин, потому что ты Лапшин, и этим все сказано. Рябинина может тебе развить эту тему, если ты, конечно, захочешь ее об этом спросить.
Ну ладно. Пойдем с другого конца. Итак, мы знаем, что один из самых ярых игроков этой лодки — это Петр Петрович Петух. Личность во многом замечательная. Проиграл больше двадцати тысяч долларов — не хило для одного вечера.
Мог бы он стоять за всем этим? Не факт, как говорит Костя Сюткин, не факт. Но подумать стоит.
Зачем ему поднимать панику на лодке, которая, в сущности, принадлежит ему и его людям? Чтобы взять пробы грунта? Смешно. Похож он на маньяка? Если он псих, то явно в другой области. Похож он на игрока? Разумеется, если проигрывает по двадцать тысяч баксов и даже больше. Но это эпизод в его жизни. Он, кажется, просто перенервничал. Поругался с командиром, с Туровским, лодка его получила повреждение, вот он и запсиховал. Рулетка вообще-то неплохо снимает напряжение, вот он и пошел играть, и проиграл, он же не профессиональный игрок.
Я чувствовал, что хожу вокруг и около, что еще немного, и я приближусь к чему-то такому, после чего отгадка будет видна как на ладони, но мне не хватало, все время чего-то не хватало. Может быть, одного звена в этой цепи, может быть, двух, может, нескольких.
А может, Лапшин, ты не ту цепочку рассматриваешь, а? Может быть, тебе нужно с другого конца попробовать?
В расстроенных чувствах я вернулся в «Нирвану».
— Ну? — бросился ко мне Костя. — Что?
— Что? — удивился я.
— Нашел?
— Кого?
— Как — кого? — смотрел он на меня своими по-детски открытым взором. — Убийцу!
Нормально, да?
— Ах, — убийцу, — протянул я. — Нет, не нашел. Он вышел куда-то.
— Кто вышел? — не понял Костя.
— Убийца, — невинно смотрел я на него.
— Куда вышел?
— Не знаю, — пожал я плечами, — покурить, наверное.
Только сейчас до него дошло, что над ним откровенно смеются.
— Веселишься? — ухмыляясь, спросил он.
— Причитаю, — ответил я. — Пошел ты к Аллаху со своими расспросами. За кого ты меня принимаешь? Отошел, прикинул кое-что к носу, вернулся и указал перстом: вот он. Что я тебе — Вий?
— Ладно, не злись.
Я кивнул.
— Где мисс Марпл?
— В смысле Рябинина? — переспросил он и мотнул головой в сторону рулетки, — там. Следит.
— Понятно. На боевом посту, значит?
— Вроде, — снова ухмыльнулся Костя.
— Одобряю, — кивнул я. — Вечером сверим наши наблюдения.
Еще некоторое время я все-таки походил, присматриваясь к игравшим, но ничего такого экстраординарного не видел. Люди как люди. Играют и играют. И в подавляющем большинстве своем — проигрывают. Причем немалые, нужно сказать, суммы. Безумие какое-то.
Безумие.
— Ну что? — сказал я, когда под утро мы вернулись в каюту. Какие будут мнения?
Рябинина лежала на кровати и взглядом изучала потолок. Костя помолчал, а потом сказал:
— Лично я ничего не понял. Можно подумать на всех без исключения. Все они ради сотни баксов и убьют, и мать продадут.
— Костя, — поморщился я. — Без эмоций, пожалуйста. Только факты.
— Да какие факты?! — возмутился он. — Какие могут быть факты? Я никогда в жизни не видел в одном месте столько отвратительных харь. Даже если кто и спокоен, все равно, если последить за ним, видно, как он переживает. Переживать из-за денег — непристойно!
Я даже ахнул.
— Эва! — проговорил я. — А зарплату свою в фонд помощи беженцам не пробовал отдавать?
— Это разные вещи.
— А когда месяцами выплаты задерживали — не переживал, что ли, бессребреник ты наш?
— Не передергивай, Гриша, — как-то беззащитно попросил Костя, и мне стало стыдно.
Он был искренен в своем негодовании, я первый кто должен был это понять.
— Ну хорошо, — сказал я и обратился к Рябининой. — Ну, а что скажет уважаемая сыщица?
Все так же глядя в потолок и не меняя выражения лица, Рябинина произнесла:
— Гасите свет. Спать хочется.
3
Все было без изменений до той самой поры, пока не объявились эти открытки.
Туровский уже просто смеялся.
— Нет, это же верх безвкусицы! — восклицал он. — Да еще с Новым годом поздравляет! Что за мудака земля носит, а?
— Не земля, а лодка, — возразил я ему.
— Один хрен — мудак! — махнул рукой Туровский.
Я зашел к нему в каюту, чтобы спросить, что он думает об этих открытках, которые получили Вероника с Вячеславом Сергеевичем, Абдулов и Блудов. Последний рассказал об этом Косте, а тот — нам с Рябининой.
— Ну, что ты думаешь об этом? — спрашивал я распорядительного директора.
— А что мне об этом думать? — вздыхал тот. — Ничего я не хочу об этом думать. Я не я и лодка не моя. Слышал, что власть переменилась?
— Максим, — пытался я его как-то урезонить. — У кого лежали эти открытки? Я так понимаю, что это те самые открытки, которыми вы в числе прочих подарков хотели поздравлять участников круиза. Я прав?
— Прав, — ответил Туровский. — Но их мог взять кто угодно. Дверь моя открыта все время, и лежало это все время здесь. Я не держу в каюте ничего такого, что могло бы привлечь чье-то высокое внимание. Любой может зайти и взять — от горничной, которая убирает, до Прищипенко.
Едва он успел произнести знаменитую фамилию, как ее обладатель вырос на пороге.
— Что это такое?! — не успев войти, заверещал он, потрясая открыткой. — Что это такое, я вас спрашиваю?!
Туровский устало вздохнул:
— Это открытка, — ответил он.
— Это у вас шутки такие?! — продолжал метать молнии депутат.
— Послушайте, — поспешил я на помощь Максиму. — Вы же понимаете, что Туровский здесь не при чем. Он сам в недоумении. Вы могли бы помочь расследовать все эти странные дела, что у нас творятся, а не нагнетать обстановку.
— Не вам меня учить, Лапшин, что мне делать, а что нет, — заявил этот государственный деятель, но тут же сориентировался. — Ладно, как я понял, вы не в силах мне что-либо объяснить, это ежу было понятно с самого начала, и я действительно готов вам помочь.
Я выругался про себя последними словами. Надо же было так лохануться. Теперь он просто житья не даст.
Прищипенко стал мерить каюту Туровского длинными, несоразмерными с его ростом шагами. Мы молча за ним наблюдали.
Наконец, он остановился и в недоумении посмотрел на нас:
— Ну? — сказал он. — Что же вы молчите?
Мы с Туровским переглянулись. Затем Максим осторожно спросил его:
— А… что мы должны
