– Да… Он мстит за все, что против его воли! Да, их надо было убить! Они несли зло, их уже нельзя было исцелить! Их надо было убить, чтобы хоть души их вырвать у него!
«Ты сам не ведаешь, что сказал, Финве. Траву рвут с корнем – и то ей больно. А когда душу вырывают с корнем… даже если это не твоя душа, но ты пророс ею… Теперь ты знаешь, как это бывает».
– Это все из-за него… Не будь его, Арда была бы подобна Аману, и не было бы – этих… И Мириэль была бы со мной навеки! Может, нам и не пришлось бы уходить из Эндорэ… Ирмо. Я хочу, чтобы его освободили. Я вызову его на поединок, и я убью, убью его!
Ирмо молчал. Эльф тоже умолк. Затем опять посмотрел на Владыку Снов. Лицо его вновь стало скорбным, и черты смягчились.
– Прости меня, Владыка, я был неучтив. И – благодарю тебя. Позволь мне остаться одному. Я должен проститься с нею… – голос его понизился до шепота, он закрыл лицо руками.
Ирмо поднялся и тихо отступил в тень, словно растворившись в ней. На поляне остались двое – Мириэль в непробудном сне и застывший, словно изваяние, Финве – на коленях; белая прозрачно-светлая рука Мириэль лежала в его ладонях, словно он надеялся, согрев ее, вернуть возлюбленной жизнь.
«Может, ты и вернул бы ее, – подумал Ирмо, – если бы назвал истинным ее именем. Но ты не захочешь знать его. А захочешь – не сумеешь произнести…»
Словно мерцающий язычок пламени свечи – зыбкая фигурка на пороге. Бред? Или воистину Тьма породила на его глазах живое? Но для этого нужна была мысль. А он давно уже не думал о том, чтобы создавать – слишком страшно представить, что это опять убьют… Да и бессилен он здесь – в Земле-без-Тьмы, Земле-без-Света. Нет, здесь есть Свет, но они никогда не узнают ни силы его, ни красоты, вырвав у него Тьму…
А фигурка не исчезала. Кто это? Он с трудом различал лицо, неверное, как ускользающее воспоминание. Лишь когда узнавание нахлынуло горько-соленой волной, лицо стало более определенным, и он понял, кто пришел к нему. Бесконечно печальное лицо, сплетенные тонкие пальцы, серебристые волосы, окутывающие фигурку, как саван… Склоненная голова, глаза полуприкрыты длинными темными ресницами. «Снова здесь… За кого же ты теперь пришла просить, девочка? Хорошо, что ты не помнишь…»
Глухо – как против воли – тихий горький голос:
– Прощай, Учитель. Я ухожу.
Боль полоснула когтем по сердцу, заставив задрожать и задохнуться. Какую-то долю мгновения слепота застила глаза, а когда сумел прозреть, вокруг только тихо колыхалась тьма, и таяло беззвучное эхо:
– Учитель… Учитель… Учитель…
«Зачем, зачем ты вспомнила? Зачем?!»
– Зачем, Тайли-и-и!!..
ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ ГОД 802
В Книге Намо появились записи о Людях. Это были непонятные существа. Зачастую грубые, жестокие и дикие, они тем не менее понимали то, что не было дано ни Эльфам, ни Валар, ибо им была ведома смерть. Как бы ни было порой трудно распознавать добро и зло, Люди были способны не только в этом разбираться, но и исправлять зло. И при этом их век был так недолог!
Эльфы, сколько бы времени ни прошло, всегда были одни и те же. Их мудрость словно застыла навеки. Люди же, проходившие перед ним, раз от разу становились все мудрее, и Намо с удивлением видел, что многие из них разумом выше не только Эльфов, но и Валар, и, говоря со многими, он иногда слышал от них те же слова, что и от Мелькора… А потом они уходили неведомо куда… Он мучительно захотел узнать путь Людей, тем более, что по обычаю Возлюбивших Арду он добровольно взял на себя все тяготы и страдания этого мира, чтобы лучше понимать Детей Илуватара. Он еще не знал, что большинство из Валар втайне давно отказались от этого бремени, сочтя его слишком тяжелым и унизительным для Могуществ Арды. Намо жаждал ответа. Он не пошел к Манве – он вновь воззвал к Эру. Но тот не ответил ему. Не ответил ему и Мелькор – только сказал с затаенной печалью: «Я ведь не человек…»
А потом окончился срок заточения Мелькора, и Король Мира вновь собрал Валар, дабы решить, освобождать ли мятежника. И Ниенна умолила вернуть ему свободу. И Намо спустился в подземелье, и радость освещала ему путь в темноте.
– Мелькор! – крикнул он; эхо его голоса прокатилось по темным коридорам, словно обвал.
Он распахнул дверь каземата. Мелькор сидел на полу, склонившись над страницами Книги Намо. Хрустальный светильник отбрасывал мягкий холодный свет на его исхудавшее лицо. Он поднял голову, явно удивляясь радости Намо.
– Мелькор, ты свободен, – сказал тот, переводя дух. Странно, но Черный Вала не обрадовался, по крайней мере, внешне.
– Вот как, – негромко промолвил он, вставая. – Свободен? И что же сделают со мной теперь? Будут держать на поводке, как собак Ороме? Или приставят надсмотрщика, чтобы, упаси Эру, мерзкий бунтовщик не вздумал, что ему вновь дозволено быть самим собой? – он говорил ядовито и жестко.
Намо вздрогнул. Он ожидал другого. Слова Мелькора больно ранили его – ведь и он был среди тех, кто осудил его. Тюремщик. И все же – как позабыть все то, что было между ними? Ведь он открыл Мелькору сердце, доверился ему – и теперь так ударить в незащищенную душу… Намо было больно и тяжело. Он стоял молча, закусив губу. Видимо еще урок – не верь никому. Не открывайся никому.
– Милостивые Валар, – с расстановкой, с брезгливой гримасой на лице произнес Мелькор. – Милосердный Манве, мудрый Тулкас, добросердечный Ауле, гостеприимный Ман…
«Мандос», – добавил про себя Намо, опуская голову.
Мелькор вдруг осекся.
– Намо, – после недолгого молчания дрогнувшим голосом произнес он. – Прости… Я не хотел… Я не думал о тебе, прости!
Намо с трудом ответил:
– Все верно. За что мне прощать тебя? Все верно. Я тюремщик. Я судил тебя. Ты во всем прав, – он не мог заставить себя смотреть в лицо Мелькору.
– Намо, умоляю тебя, прости! Неужели ты хочешь еще добавить мне боли? Я знаю – я виноват, мой гнев ослепил меня, но неужели из-за одного неосторожного слова ты покинешь меня?
Он положил руки на плечи Намо, глядя ему в глаза. Меньше всего на свете он хотел бы обидеть его. Такая боль была в глазах Владыки Судеб, что Мелькор медленно стал опускаться на колени.
– Нет, не надо, пожалуйста! – крикнул Намо, хватая его за руки. – Если нужны слова – то я прощаю, прощаю, только не унижайся! Не смей…
У него в душе была странная сумятица, он почти не воспринимал того, что делает. И когда, наконец, вновь стал видеть, то первое, что он увидел – это цепь Ангайнор в своих руках. А потом изумленный, растерянный взгляд Мелькора. Тот смотрел на свои руки, словно никак не мог осознать того, что цепь уже не соединяет наручники, что ее – нет. Искусство Ауле и заклятье Варды не устояли перед волей Намо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
