руку и сжала вдруг с неожиданной силой.
— Вы так же одиноки, как и я, не так ли?
— Если не больше.
— Мы с вами не привыкли быть счастливыми!
— Счастье! Я всегда считал, что его надо искать где-то в другом месте.
Он освещал ей путь, пока она спускалась, удивленный этим неожиданным признанием. Когда он вернулся в комнату, он открыл ставни «чтобы проветрить мозги», по его выражению. Рейн лежал внизу, как огромная серебряная рыба на траве. Над головой блестел серп луны. По воде медленно двигалась лодка под парусом. Шевалье долго следил взглядом за ее темным курносым профилем. На корме под лампой на тюках сидел человек с рулем в руках. И больше не было ни огонька вокруг. Не было ничего, кроме черного неба и холмов, покрытых лесом. Ландро лег в постель, но не смог заснуть. Он слышал, как Виктория поднималась по лестнице, открыла дверь своей комнаты. «Ох! Черт возьми! Мы рядом. Она в соседней комнате. Выйди, дубина… Я не могу… Потуши свечу…» Он не потушил ее. Виктория за стенкой ходила по комнате. Она открывала ящики шкафов, наливала воду в чашку, звенела флаконами. «Погаси огонь ради Бога!» Он услышал, как скрипнула кровать. «Она сейчас легла». Внизу часы пробили три раза. Он встал, подошел к окну. Река была пуста. Одна глупая луна продолжала висеть среди звезд. Они были даже бледнее, чем жемчужные капли водопада. За стеной опять скрипнула кровать. Послышались шаги босых ног по полу, стук открываемого окна. Тогда он резко закрыл свое окно, решительно пересек комнату и постучал в дверь Виктории. Она появилась перед ним в длинной ночной рубашке, с распущенными волосами, которые казались чернее ночи. Он хотел заговорить, но не нашел, что сказать, и протянул руки. Она не сделала попытки освободиться. Напротив, прижалась к нему, поднялась на носки и подставила губы.
«Яблоко от яблони…»
Когда первые лучи солнца робко пробились через жалюзи, он проснулся. На его плече лежали густые мягкие волосы. От них исходил немного горьковатый аромат ириса и перца. Он почувствовал под рукой нежную кожу ее щеки, а рядом горячее и свежее тело, осторожно откинул покрывало. Виктория казалась еще желаннее в объятиях сна, по-детски улыбаясь. «Чему ты радуешься, бедняжка? Счастью? Нашей будущей жизни? Хорошенькая будет у нас жизнь при моем-то характере! Эх, шевалье, какую же ты глупость совершил. И ты знал это! Человек с твоим характером, целый день и целую ночь наедине с прекрасной девушкой!.. Что случилось, то случилось».
Когда мастер утром пришел за распоряжениями, он едва кивнул Ландро, но пристально и с подозрением посмотрел на Викторию.
— Извините за беспокойство, мадемуазель, — сказал он, — но я постучал два раза, и мне никто не ответил.
— Да, я сегодня разоспалась.
— Все зависит от того, как провести ночь…
Шевалье направился к нему, взгляд его уже потемнел, усы топорщились по-боевому.
— Что за тон, господин! Мне кажется, мадемуазель не обязана отчитываться перед вами.
— Юбер, я прошу вас! — сказала Виктория.
— Может быть, этот господин ваш родственник?
— А тебя это касается? Невежа!
Мастер не был похож на мальчика из хора. Это был высокий и крепкий мужчина, и руки его, висевшие вдоль тела, смахивали на валик для выбивания белья, которым пользуются прачки.
— Я тебя не боюсь, иностранец. Если хочешь, давай подеремся.
«Действительно, надо мною висит какой-то рок», — подумал Ландро. Но тут вмешалась Виктория.
— Прекратите ваши провокации. Возвращайтесь в цех. Я приготовлю ваш расчет.
— Да, я прошу рассчитать меня, мадемуазель. Потому что теперь… для нас…
— Разве мы были обручены? — оборвала Виктория.
— Нет, но…
— Вы обручились с мельницей и всем остальным! Хотели, хотели, а потом…
Он встрепенулся, как петух на заборе.
— О! Не думайте, что я очень огорчился. Непокорные и своевольные женщины не по мне. Вы гордячка. И не надо попрекать меня, мне не нужно ваше богатство.
Виктория рассмеялась:
— Да, конечно, вам это было совсем неинтересно.
Когда они остались вдвоем, Ландро, задумавшись, почесал затылок и спросил:
— Его действительно трудно заменить?
— Понадобится недели две, может, месяц или больше. Я напишу объявление в «Журналь де Страсбург». А пока бригадир рабочих будет руководить всеми работами. Да и у меня прибавится немного работы.
— А сложно управлять лесопильней?
— Совсем нет. Надо только распределять работы и следить за рабочими. С бумагами я справлюсь сама.
Завтракали они в молчании, но сидели уже не как вчера, каждый на своем краю стола, а рядом, соприкасаясь локтями.
— Почему вы такой грустный, Юбер?
— Нет, я не грустный, просто задумался. Мне никогда не бывает грустно.
— А!
— Да, как это ни покажется странным, я не знаю, что такое грусть.
— Вам понравилась рыба?
— Да, все очень вкусно, но должен признать, что у нас в Вандее блюда попроще, но и полегче. Месяц такого режима, и у меня был бы живот, как у бюргера.
— Как, вы уже хотите уезжать? Но я могу готовить пищу, как вы любите.
Не зная, как скрыть охватившее его волнение, перехватившее горло, он наклонился и поцеловал ей руку.
— Мне казалось, что в вашем обществе не целуют руку девушкам.
— Но теперь вы женщина.
Он едва не произнес «моя женщина». Она заметила его заминку, но не подала виду.
— Поскольку вы из-за меня потеряли управляющего, я не могу вас оставить на милость первого попавшегося работника, хотя бы и бригадира лесорубов. Как вы думаете, я справлюсь с его обязанностями?
Она почти закричала от радости:
— Ну конечно же, Юбер!
— Для этого дела моих способностей достаточно?
— Мы будем помогать друг другу.
— Как только вы найдете достойную замену, я освобожу это место.
В этом был весь он! Едва подарил человеку радость, как тут же часть ее ревниво забрал обратно. Он не взял на себя никаких обязательств на будущее, кроме этой сиюминутной помощи. С ним счастье не могло быть ни длительным, ни прочным. Однако Виктория любила его так сильно, что уже одно то, что он почти месяц будет рядом, переполняло ее радостью. «Он будет со мной!» — думала она. А он в это время: «Почему бы и нет? Что я теряю? В конце концов, это только эпизод. После сабли почему бы не поработать топором и пилой?» Он посмотрел на Викторию. В простом домашнем платье она показалась ему еще привлекательнее. Он наклонился и чмокнул ее в щечку. Она повернулась к нему и подставила губы.
— Нет, моя дорогая, или, скорее, да. Я начну работать с завтрашнего дня, а сегодня мадемуазель
