впаривать мне свою одежду для беременных – эластичные платья с катышками на локтях и легинсы, которые натягивались до самой груди, так что их постоянно приходилось одергивать.
Нет, я не могу сказать об этом Билли. Но Адриану сказать придется. Он разрыдается, упадет на колени и бросится нацеловывать мой живот. Нет, пока я даже думать об этом не могу. Пока не выясню, кто стоит за записками и что им от меня нужно.
Я смываю треклятую мочу, выкидываю тест и направляюсь к раковине, чтобы помыть руки. И только тогда поднимаю глаза и вижу надпись на зеркале – аккуратные буквы, выведенные густой алой помадой.
«Останься – это твой долг перед ней».
Руки у меня висят, как плети, свеженакативший страх приковывает к месту. Находясь в кабинке, я вроде бы не слышала, чтобы кто-нибудь заходил, – но сколько я там просидела, пялясь на тест и молясь, чтобы он как-нибудь взял и изменился? Или послание на зеркале дожидалось меня все это время?
Надо сказать Адриану, что мы уезжаем. Придется объясняться, что делать. Всего я ему, конечно, не открою. Но скажу достаточно, чтобы он сел в машину и Уэслиан навсегда остался в зеркале заднего вида.
Я бегу по коридору в нашу комнату, на ходу придумывая, что скажу. «Мне нужно кое-что рассказать тебе о Флоре Баннинг. Много рассказать. Я перед ней очень виновата…» Понятия не имею, как я облеку это в удобоваримую форму. Но когда я распахиваю дверь, меня встречает дружный хохот. Адриан и Салли. Они сидят на нашей кровати, склонившись над чем-то, волосы у Адриана мокрые – после забега он принял душ.
– Что это вы делаете? – Я начинаю теребить подол сарафана.
Салли, покрутив головой, подмигивает мне:
– Я показываю Адриану наши старые фотки.
Тут и Адриан оборачивается:
– Ну и горячая же ты была штучка! Вряд ли бы я тогда решился к тебе подкатить – пускал бы слюнки издалека.
В руках у Салли альбомчик вроде того, что Тони сделала для моих родителей, когда родилась Лейла. Я нависаю над Адрианом, пытаясь оценить ущерб.
– Вы прям как сестры, – говорит Адриан. На снимке мы с Салли – две диснеевские принцессы, больше ног, чем платья. Флоры в кадре нет – она фотографировала. «Девочки, улыбаемся!» – велела она, а я терпеть не могла морщинки, которые появлялись в уголках глаз, стоило мне улыбнуться.
Я хватаю альбом и листаю его. На большей части фотографий Флора присутствует – Спящая Красавица в розовом, на лице – напускная веселость. Какая же она была грустная в тот вечер! Не стоило ей с нами идти…
– Хорошенькая она была, – мягко говорит Адриан.
– Откуда ты взяла эти фотки? – Я резко захлопываю альбом.
– Позаимствовала, – говорит Салли. – Собираюсь вернуть и все никак. Вот, думала захватить их на вечер памяти. Лорен говорила, что можно приносить фотографии и всякую прочую памятную ерунду.
Я таращу глаза:
– Но как же… Это же…
Я не могу закончить фразу при Адриане. «Это мерзость. Это извращение». Но это Салли.
Салли встряхивает головой. Вот как знает, что мне позарез нужно поговорить с Адрианом, и пытается не дать мне такой возможности. Ее губы изгибаются в улыбке. Какие они у нее красные. А что, она вполне могла оставить послание на зеркале…
И снимки эти у нее есть. Может, и телефон она мне подсунула. Она знала, какой рингтон стоял у Флоры на номер Кевина, – всегда крутила пальцем у виска, когда его слышала.
– Джастин предлагал сходить выпить, но я ему сказал, что мы собираемся на вечер памяти, – сообщает Адриан. – Мы ведь идем, так? Вроде как неловко не пойти. Элла сказала на забеге, мол, встретимся там.
«Что еще тебе Элла сказала на забеге?»
Единственное место, куда мне хочется, – это Астория, с реющими в дымке небоскребами, с греческим рестораном, где можно взять еду на вынос, с говенным музончиком в «счастливый час» и нашей квартиркой, где нам вечно не хватает места. Но кто-то упорно не дает мне туда вырваться.
– Вообще-то уже пора выходить, а то опоздаем. – Салли поднимается – глаза Адриана чуть дольше, чем надо бы, задерживаются на ее формах, – натягивает джинсовую куртку и останавливается на пороге. – Вы идете, ребят?
Она распахивает дверь, и мы видим на пороге Эллу. Та изумленно вскидывает брови. В руке у нее карточка – толстый кусок кремового картона. Точно так же выглядят наши записки.
– Ой, всем привет! – говорит она. – А я думала, вас нет никого! Хотела оставить приглашение на аперитив, который устраиваю у себя в комнате сегодня перед ужином. Повспоминаем Баттс-С, выпьем за Флору.
Я вскакиваю и выхватываю карточку у нее из рук. Ни завитушек, ни тиснения – обычная записка черной ручкой, словно походя черкнутая на паре. Я передаю карточку Салли.
– Вот спасибо, – говорит Адриан, застегивая куртку. – Я только за!
Элла улыбается. Она настоящая красотка – живое доказательство того, что не у всех расцвет приходится на студенческие годы. А может, она и тогда была красотка, а я этого просто не замечала, потому что видела перед собой одну цель: как бы отмежеваться от нее и нашего общего провинциального бэкграунда. Теперь я сама не могу взять в толк, с чего так на нее взъелась.
– А ты разве не должна сейчас сажать дерево или что-то в этом роде? – осведомляется Салли.
Лицо у Эллы остается невозмутимым, лишь глаза чуть сужаются.
– Я просто хотела раздать приглашения до того, как все определятся с планами на вечер. Конечно, я поздновато спохватилась… Просто вдруг подумала: когда еще мы все сможем собраться в одной комнате?
«Никогда! – хочется гаркнуть мне. – Никогда такого больше не будет!»
– Не думала, что кто-то до сих пор делает настоящие бумажные приглашения, – говорю я вместо этого. В моем голосе проскальзывает издевка. Я веду себя, как будто мне опять восемнадцать, но виновато в этом не место, а люди. Вот эти самые люди.
На лице у Эллы по-прежнему играет улыбка:
– Флора вешала листочки нам на двери, когда звала на киноночи, помнишь? Я делаю это в память о ней.
Я делаю это в память о ней.
– Киноночи! Круто! Похоже, вы тут хорошо время проводили! – радуется Адриан.
– Ну, не то что бы это была сплошная развлекуха… Амброзия не даст соврать, – отвечает Элла.
– Сплошной развлекухи, конечно, не было, – Салли сует карточку в карман куртки. – Но иногда поразвлечься удавалось.
Она вылетает в коридор, и мы с Адрианом следуем за ней. Бросив взгляд через плечо, я успеваю заметить, что у Эллы на губах тоже красная помада.
– Особенно если никакими развлечениями не гнушаться! – говорю я, повысив голос.
Салли оборачивается.
