с ди
рективами Ген
штаба и НКВД, сос
тавляла 600 грам
мов ржа
ного хле
ба в день. Для мно
гих сол
дат ар
мии Па
улюса плен дей
ствительно стал из
бавлением». * * *
Однако не следует забывать, что Великая Отечественная война была войной не столько техники, сколько войной непримиримых, антагонистических идеологий. На Западе и сейчас, к сожалению, живёт достаточное количество людей, в том числе и бывших военнопленных, которые негативно относятся ко всему, что связано с Россией и русскими.
Боль утрат и бесконечные ряды могил жертв минувших войн зовут сегодня к примирению и согласию. В наши дни, когда мир полон кровавых конфликтов, эти могилы заставляют вспомнить слова немецко-французского мыслителя Альберта Швейцера, известного в прошлом веке своими антивоенными выступлениями: «Солдатские кладбища — великие проповедники мира, значение их как таковых будет возрастать с течением времени».
16 декабря 1992 года президенты России и Федеративной Республики Германии подписали договор о военных захоронениях, который в качестве документа международного права создал основу для защиты военных захоронений второй мировой войны, для достойного ухода за ними, для выяснения судеб павших. Подписанный документ внёс решающий вклад в дело взаимопонимания, примирения и развития добрососедских отношений между народами двух стран.
С 1992 года в России и Германии начались работы по сохранению и благоустройству военных кладбищ, по перезахоронению останков погибших. Все иностранные граждане — и известные, и безызвестные, погибшие во время войны в Германии, уже давно захоронены. Наши партнёры в этом, как всегда, педантичны и аккуратны. За могилами обеспечен должный уход. Это делается за счёт средств добровольных пожертвований, помощи спонсоров, отчасти — финансирования государством.
В России, где захоронено подавляющее большинство погибших немецких солдат и военнопленных второй мировой войны, за этот период Немецким союзом в 56 регионах страны было восстановлено или оборудовано более 160 мест немецких захоронений. Восстановлены или открыты вновь кладбища иностранных солдат и военнопленных под Новосибирском, в Перми, Тамбове, Твери, Рязанской, Ленинградской, Новгородской, Волгоградской, Московской и ряда других областей.
23
Часы показывали без четверти два, закончился обед, а вагон с грузом, которого дожидался Вячеслав Шмель, ещё не подошёл. Пришлось идти к заместителю начальника станции. Железнодорожный чиновник, молодой, но «понявший службу», паренёк с ведомственными погончиками на форменной голубой рубашке, убрав денежные купюры в ящик стола, с готовностью «пошёл навстречу», пообещав ускорить процесс.
— Вагон подадут на четвёртый товарный путь, так что можете подождать там. Только будьте осторожнее, под вагоны не лезьте, обойдите по виадуку, — предупредил он Вячеслава. — Там сейчас заканчивают разгрузку мороженой рыбы. Составители утянут рефрижератор и притянут ваш.
— И сколько ждать?
— Буквально полчасика. Можете пока прогуляться. К половине третьего будет полный ажур.
— Спасибо!
— Не за что, — железнодорожный чиновник бодрячком проводил клиента до двери, предусмотрительно выглянув, на всякий случай, в коридор.
Вячеслав переждал тронувшийся состав и нырнул под стоявший на соседних путях другой товарняк.
В глубине станционной развязки шла разгрузка. Четверо человек сноровисто освобождали рефрижераторный вагон от коробок. Их грузили на грузовичок, уместившийся на пятачке бетонной площадки. Наполненный доверху коробками, грузовичок съехал с площадки и стал выруливать к выходу через переезд. На смену ему подоспел другой, такой же, приземистый китайский грузовик, именуемый в народе «головастиком».
Шмель приблизился. В одном из грузчиков, со спины, показалось что-то знакомое. Роста небольшого, крепко скроенная фигура. Военный? Трое остальных грузчиков больше смахивали на захиревших бомжей. Тяжесть коробок клонила их к земле. Но видно, что стараются, нога за ногу от усталости едва не заплетается, но торопятся. Время поджимает. Шмель подошёл совсем близко, и тот, который выделялся среди остальных выправкой, обернулся.
— Товарищ подполковник! Что ли вы?! — первое, что невольно вырвалось у Шмеля.
— Капитан? — удивился тот и добавил: — Что ли я…
— Так точно! Вот так встреча!
— Неожиданно, да?
— Не то слово. Если сказать удивлён, значит, ничего не сказать, — Вячеслав подошёл вплотную, разглядывая командира. Тот протянул ладонь. Рукопожатие, как всегда, крепкое и мужское. — Как так? Почему? Здесь? — Шмель обвёл взглядом окрестности станционных путей.
— Да, капитан, время такое, что уже удивляться, действительно, ничему не приходится, — мужчина вытирал пот со лба грязной шапочкой, обнажив русые волосы.
— Что произошло, товарищ командир?
— Какой я теперь командир? Был командир, да вышел весь…
— И давно вы здесь?
— Нет. Поговорили бы, да не время. Надо заканчивать выгрузку.
— Мороженая рыба?
— Да. Из Владивостока. Скоропортящийся товар. Хозяин дал на выгрузку полтора часа.
— Хозяин?! — удивлённо воскликнул Шмель. При всём личном раскладе и миролюбивом отношении к рыночной экономике, капитану трудно было поверить, что этот человек в поношенном и выцветшем камуфляже и кирзовых сапогах, с трёхдневной щетиной на впалых щеках и есть боевой офицер — подполковник Самойлов. Тот самый орденоносец, участник войны в Афганистане, командир полка занимавшего призовые места на боевых стрельбах, выигрывая первенство ГСВГ. Тот самый Самойлов, которому многие сослуживцы пророчили генеральские лампасы. И даже ушло в Москву представление на «полковника» перед самым началом печальных событий, связанных с выводом и роспуском ГСВГ, самой мощной группировки из всех четырёх Варшавского Договора. ГСВГ считался не щитом, а мечом Договора, защищая Советский Союз с западного направления. Самойлов с отличием окончил Благовещенское танковое училище и бронетанковую академию. Подумывал об академии Генштаба, в связи с чем командующий армией твёрдо заверил: «Получишь полковника, подготовишь себе замену, и отпущу учиться дальше».
— Дивизию вывели из Германии в декабре 90-го. В Белоруссию. В район, где находились только две казармы для солдат. Жилья для двух тысяч семей не было. Предложили жить в казармах, которые собирались разгородить на двести комнат и два туалета, а солдат предполагалось разместить в палатках. Ни школ, ни детсадов, ни больниц. Словом, приехали с семьями, со скарбом в чистое поле… Чуть позже дивизию перевели в разряд кадрированных, то есть определили, как ты понимаешь, на отстой в автопарк. Жёны-бабы дико взвыли от такой перспективы. Привыкли в Германии копаться в магазинах, как куры в навозе… Люди начали писать рапорта и разбегаться кто куда. И это бы всё ничего, но пришло сверху новое указание, полк, точнее, дивизию расформировать, и началось массовое сокращение.
— А вы?
— Что я?
— Почему сокращение коснулось вас, ведь такая перспектива светила? И командование ценило. Два звания подряд досрочно — не шуточки…
— Командование в такой ситуации выбрало позицию — каждый за себя. Ничего личного. Хотя я в душе надеялся на командующего нашей танковой армии, но генерала самого отправили в отставку. На грядки в огороде. Морковку выращивать.
— Вовремя я, значит, заменился из Германии. Сначала переживал, что попал в Забайкалье, но теперь всё нормально.
— До каких чинов дослужился?
— Так и остался капитаном. Ушёл из армии в должности заместитель командира полка по тылу.
— Должность-то подполковничья. Почему же уволился?
— Долго рассказывать.
— И что сейчас?
— Что сейчас, что сейчас…
