Потом была опять тайга со всеми ее тайнами и загадками. Ночью они слегка замедлили ход, но продолжали двигаться, каждый из них хотел оказаться как можно дальше от Ежа. Внезапно машина зафыркала и сделала несколько конвульсивных движений, потом вовсе остановилась, дернулась, громко чихнула и затихла.
— Приехали! — без энтузиазма сказал Седой, он открыл пассажирскую дверь, за рулем был Тимофей Степанович, и выбрался наружу, в черноту ночной тайги. Вспыхнул яркий фонарик и зашарил по окружающим деревьям.
— Как это приехали? — Женька с трудом разлепила глаза и непонимающе уставилась на Степаныча.
— Да так, приехали, — он усмехнулся, — горючка кончилась, дальше ножками пойдем. — Он тоже открыл дверь и выбрался в прохладу дикой ночи. Юлька и Женька выскользнули из вездехода, ежась от непривычного холода.
— Почему так холодно? — Юля пыталась нашарить в рюкзаке свой фонарь, но тот почему-то никак не хотел ей попадаться под руку.
— Кто его знает, циклон это или антициклон… — Степаныч весело усмехнулся. — А вообще, в тайге всегда ночью прохладно, вы, поди, в это время уже нежились в теплых спальниках, когда к Ежу-то топали. Теперь вот вкушайте все радости после дневного пекла.
— Долго вкушать не придется. — К ним подошел Сергей. — Степаныч, может, заночуем в вездеходе, а завтра утром выдвинемся?
— Почему бы и нет? — Он огляделся и, не найдя ничего, кроме темноты вокруг, снова посмотрел на напарника. — Куда мы сейчас попрем, только заплутаем. Места мне знакомые, я тут еще в детстве каждую веточку облазил, но ночью леший любит шалить, а с ним лучше не связываться, уведет туда, откуда нет возврата.
— Ты говорил, что и из Ежа выхода нет! — Сергей усмехнулся, глядя на товарища. — А оно вон как обернулось.
— И не говори, — Степаныч потер щетину на подбородке, — не иначе как чудо или везение, ни разу не слышал от бабки, что кому-то удалось уйти от Ежа вот так запросто, а она у меня сведуща была в этих вопросах, ты сам знаешь.
— Знаю, знаю! — отмахнулся Седой.
— Что ты за человек такой, вспомни, как зубик твой она заговорила, а? — Тимофей Степанович бросил окурок под ногу и тут же затоптал его. — Тоже ведь не верил, месяц маялся, да еще меня просил пассатижами его тебе вынуть, было?
— Не заводись, все помню, и за зуб до сих пор благодарен и верю всем рассказам про Еж, только смотрю на все со своей точки зрения. Но я рад, что Ежу наше мяско показалось жестковатым и он отпустил нас.
— Все те шутки шутить! — Степаныч махнул рукой и, кряхтя, взобрался в вездеход. — До завтра, я спать. — Он не стал даже расправлять спальник, просто улегся на широкий пол вездехода, подоткнул руки под голову и сделал вид, что спит уже битый час. Остальных не надо было уговаривать, день был длинный, и сон буквально валил их с ног. Минут через пять их маленькая группка погрузилась в тихое, глубокое забытье, и лишь Степаныч изредка похрапывал, нарушая тишину.
Первой по обыкновению проснулась Юлька. Ей мнилось что-то бредовое, и оттого сон был беспокойный. Вначале она бежала по тайге и ее преследовал огромный волк, как в сказках, что читают на ночь непослушным детям. Потом она повстречала Мишу, все хотела его о чем-то спросить, но мысли растекались в голове, как манная каша по тарелке, потом снилось что-то еще, что — она уже не помнила, а потом она проснулась, резко, словно по будильнику. Дышать было тяжело, в наглухо запертом вездеходе почти не осталось воздуха, окна запотели, но было видно, что уже наступило утро. Голова от недостатка кислорода трещала, будто накануне она клубилась до потери пульса.
Она выбралась из спальника, чувствуя, как крупные капли пота скользят по липкой коже, неприятно щекоча ее. Хотелось выбраться из машины и глотнуть свежего утреннего воздуха. Тихо, стараясь никого не разбудить, она открыла заднюю дверцу и шагнула наружу. Глотка воздуха не получилось, вместо него на волю вырвался истошный вопль отчаяния. В мозг рвалась суровая реальность, и она пыталась отгородиться от нее, не воспринимать то, что окружало ее, забыться, вернуться во вчерашний день и остаться в нем навсегда. Она стояла посреди площадки, которую они покинули еще вчера утром, все то же запустение, все та же трава, разрывающая асфальт, все та же лесопилка, все тот же город…
Из вездехода, перепуганные ее криком, высыпали остальные, они недоуменно озирались вокруг, не в силах произнести ни слова.
— Твою ж, налево! — выругался Степаныч, он смачно плюнул на асфальт и посмотрел на Сергея. — Приехали, выходит.
— Приехали… — как-то обреченно повторил тот. Он отказывался верить, он не хотел ничего понимать, они были в шаге от спасения, всего пара часов пешего хода, и Еж остался бы лишь неприятным воспоминанием, а через несколько лет и вовсе страшной байкой, в которую мало кто поверит.
Женька просто опустилась на колени, обдирая кожу о грубый асфальт, и зарыдала, зарыдала, как маленький ребенок, который внезапно узнал, что Деда Мороза вовсе нет, что Снегурочка — это вымысел, а сказки не более чем плод фантазии взрослых. Они были сломлены, Еж медленно и верно перекраивал их, играя, как злой маленький ребенок, фантазии которого хватало на маленькие жестокие пакости. Подарить надежду и тут же отнять ее, зло посмеиваясь над беспомощными людишками.
Юлька просто стояла, пытаясь отрешиться от реальности, ей хотелось верить, что вчерашний день был не просто плодом их воображения, не просто коллективным психозом, она хотела оказаться там, в тайге, рядом с вездеходом, в котором просто кончилось горючее, и им осталось сделать последнее усилие для того, чтобы добраться до цивилизованных мест. Как там говорил Сергей? Егеря, связь с Большой Землей — все это сулило скорое избавление от этого кошмара, который никак не желал закончиться.
— Надо возвращаться в лагерь! — Седой говорил спокойно, пытаясь выглядеть уверенно, и это у него неплохо получалось, словно у них был еще шанс на спасение, надо было только отдохнуть немного и собраться с силами. Он не хотел, чтобы они задавали вопросы, и больше всего он боялся, что кто-то из них спросит: «А что дальше, что им всем делать дальше?» Но никто не стал задавать глупых вопросов, и он облегченно вздохнул. Он пытался продумывать варианты исхода из Ежа, но все они разбивались о простейшую фразу Степаныча, Еж решил прибрать их к рукам, прибрать всех без исключения, он сгреб в свои огромные ручищи их маленькие фигурки, решая, что сделать с каждым из них. Кто был следующим? Он сам, Юля, Женя или Степаныч, в каком порядке он будет лишать их всех жизненных соков?
…Они шли по широкой центральной улице, собственно говоря, это была единственная улица этого проклятого города, стоящего то ли на проклятой земле, то ли на проклятой реке. Слева тянулись пятиэтажки, справа частные домики. До клуба, или уж теперь, вернее говорить, лагеря, оставалось всего несколько десятков метров.
Сергей первым заметил его, несмотря на то, что было ясное утро и солнце уже достаточно высоко поднялось, разогревая землю после прохладной ночи, он не мог разглядеть его лица, он даже не мог понять, одет ли незнакомец или нет. Фигура казалась сгустком темноты посреди ясного дня, которая то и дело подергивалась дымкой. Он, молча, остановился, медленно снял с плеча карабин и щелкнул предохранителем. Только теперь все остальные заметили незнакомца, они остановились за спиной Седого, и тот услышал, как Тимофей Степанович снял с предохранителя своего верного друга калибром семь шестьдесят два.
— Что надобно? — говорил он все так же спокойно, было видно, что незнакомец не вооружен и причин для волнения нет, в случае чего он продырявит его в нужных местах и глазом не поведет.
— Странно как-то он выглядит, — Юлька тоже говорила спокойно, полагаясь на опытных охотников.
— Как мираж, — поддержала подругу Женька. — Или это испарения от асфальта.
— Черт его разберет! — Седой поднял карабин и прицелился. — Уйди с дороги! — гаркнул он так, что, будь на месте незнакомца даже медведь, он постарался бы убраться подальше, но темная фигура не шелохнулась.
— Я буду считать до трех, потом продырявлю твою дурью башку. — Тон его голоса должен был убедить любого в серьезности намерений, Женька даже невольно потянулась к ушам, для того чтобы вовремя их заткнуть и не слышать выстрела. — Раз!
Фигура оставалась на месте, если это и был человек, то он был под два метра ростом, достаточно худощавый, и имел чертовски крепкие нервы.
— Два!
Юлька видела, как палец Седого привычно улегся на курок карабина и слегка потянул его, она поняла, что он будет стрелять в любом случае, стрелять на поражение, только ради того, чтобы выпустить пар.
— Три! — Одновременно с этими словами он нажал на курок, не давая шансов незнакомцу. Прогремел выстрел, на миг мелькнуло пламя, любовно охватывая дуло.
