Юлька во все глаза смотрела на темную фигуру, потому не сразу поняла, что произошло, что-то липкое, усеянное тысячей острых иголок, брызнуло ей на лицо, залепило глаза, от неожиданности она дернулась в сторону, смазывая с лица непонятную субстанцию резким движением рук. Она посмотрела на свои ладони, они были покрыты чем-то буро-красным, с неприятными, плотными, почти черными комками. Только потом она услышала Женькины вопли и непрекращающуюся канонаду выстрелов. Все еще ничего не понимая, она посмотрела туда, где совсем недавно стоял Седой с взведенным карабином. Вместо уверенной фигуры Сергея она увидела какую-то дурацкую куклу с оторванной головой, из шеи которой все еще хлестала фонтанчиками кровь. Кукла стояла с обвисшими по бокам руками, карабин валялся рядом с ней, она была даже одета, как он, но в ней не было его воли, не было его силы, готовой смять все на своем пути. Колени куклы подкосились, и она шлепнулась об асфальт, будто мокрая тряпка, набитая костями.
Мурашки побежали от основания позвоночника к затылку, роясь на темечке, сжимая кожу, на миг она потеряла зрение, дикий, первобытный ужас охватил ее разум и тело, остались лишь инстинкты первобытного человека, который увидел, как его сотоварища только что разорвал взбешенный ягуар. Она бросилась куда-то в сторону, все равно куда, лишь бы подальше от этого места. Сделав два шага, она почувствовала сильную руку на плече, она удержала ее, через секунду в голове зазвучал голос Степаныча. Он кричал, перемешивая обычную речь с отборной бранью, он убеждал ее остаться на месте, иначе стоит ей скрыться из поля его зрения, Еж приберет ее к рукам или водам, хотя разницы уже не было, что у этого монстра вместо рук. В другой руке Тимофея Степановича билась Женька, видимо, она тоже пыталась бежать, но он удержал ее.
Юлька успокоилась и дала понять, что ее уже незачем удерживать. Вскоре успокоилась и ее подруга, она просто безвольной куклой повисла на руке Степаныча, который и сам не знал, что ему делать с ними там, где и свою-то жизнь сохранить нелегко.
— К лагерю, — он отпустил их обеих, ожидая от них полного повиновения, — бегом!
Степаныч вскинул карабин на плечо и кинулся в ближайший проулок, пригибаясь так, будто по нему ведется пулеметный огонь. Девчонки последовали за ним.
Глава 15
На миг я оторвался от чтения. Все это походило на чью-то злую шутку, как она могла знать про кота, откуда она знала про темную фигуру, что преследовала меня? Этого просто-напросто не могло быть. Эта маленькая группка покинула город, уехала от него на несколько сот километров и на следующий день оказалась в точке отправки. Что это, игры всемогущих или массовый психоз, сопровождаемый серьезными галлюцинациями? Я попытался вспомнить лесопилку и центральную площадку, вокруг которой сгрудились ангары. Стоял ли там вездеход? Помнится, я его даже похлопал по ржавому борту, представляя себе его славное прошлое, когда он преодолевал серьезные препятствия, лишь натужно ревя двигателем. Вездеход все-таки был, я даже мог вспомнить его модель, если бы напряг память, но это второстепенно. Что-то очень важное неуловимо проскальзывало в моем сознании, что-то, что могло послужить ответом на все загадки этого проклятого места.
Я посмотрел на кота, который мирно спал под массивным стулом, попытался вспомнить, а видел ли я хоть раз, как он ест, и сколько времени прошло с тех пор, как этот пушистый комок сопровождает меня? Могла ли кошка не есть неделю?
Я закурил, стряхивая пепел прямо на пол, мысли лихорадочно вращались в голове, пытаясь собрать эту головоломку в одно единое целое. Тысяча ярких частей была заботливо перемешана и выложена передо мной.
А может, девочка, писавшая дневник, и вовсе страдала шизофренией или чем-то там еще, вызывающим серьезные галлюцинации, в которые больной верил безоговорочно? Она все это придумала и с особым тщанием записала, сопровождая собственными скупыми комментариями. Но в этом случае болен был и я, пусть частично, я видел то же, что видела и она, а этого уж никак не могло быть. Нас разделял не один год, и я был уверен в том, что экспедиция, за гибелью которой я наблюдал на этих пожелтевших страницах, была в Еже как минимум лет пять назад, а то и больше.
А может, болен я? Я затравленно осмотрел комнату, ожидая увидеть, как из-за печки вылазит домовой с большим окровавленным топором в прескверном настроении. А если это все придумал я и сейчас лежу в какой-нибудь клинике, Юлька — это моя медсестра, которая колет мне ежедневно лекарства, Степаныч — завхоз, а Седой — доктор? Остальным придумывать роли в этом шизофреническом бреду не хотелось, хотелось выбраться из этого города и оказаться дома.
Дом, дом, дом, он у меня есть или я его придумал, или его придумали для меня, или мне о нем кто-то рассказал? Слишком идиллическая картина, я поехал в прощальный турпоход, жена дома беременна, а я, конечно, должен почтить память своего друга, который героически сгинул в аналогичном походе. Может, он вовсе не ломал ногу, а так же прострелил ее, или от кого-то удирал и неудачно приземлился, а может, я и Славку придумал, как и всех остальных?
Я не был уверен в том, что у меня была хоть какая-нибудь жизнь до Ежа, и я хотел одного, чтобы этот непрекращающийся кошмар закончился.
До конца дневника осталось всего несколько страниц, я был уверен, что он должен дать ответы на мои вопросы, в этих страничках был ключ к моему спасению, ключ к реальности. Я снова углубился в чтение, не обращая внимания на то, какое время суток стоит за окном, я даже не помнил, когда последний раз пил или ел…
…Они вернулись во дворец культуры. Степаныч провел их в уже знакомый зал, закрыл дверь и обмотал ручки веревкой, которую выудил из своего рюкзака. Сил восстанавливать баррикаду не было, да и чувствовал он, что толку от нее никакого, стоило лишь вспомнить паренька, который исчез из намертво замурованного зала.
— Что? — Юлька задала вопрос, который не нуждался в расшифровке, она хотела знать, что только что произошло, что они будут делать дальше и еще много «что». Но Тимофей Степанович лишь устало мотнул головой и присел рядом. Он достал свою пачку «Беломора», привычно щелкнул, но на этот раз папироса не выскочила, как чертик из табакерки.
— Закончились! — констатировал он. — Ты, поди, сигареты куришь?
— Да, — Юля вытащила почти полную пачку из кармана и протянула ее Степанычу.
— Жуткая гадость, эти ваши сигареты, ну да ладно. — Он сноровисто достал из ее пачки одну, щелкнул зажигалкой и погрузился в свои мысли, давая понять, что ни на один вопрос он и сам не может дать ответа.
Из-за длинного ряда кресел показалась смешная головка котенка, увидев Юлю, он смешно, вприпрыжку бросился к ней, со всего размаху врезался в ее ногу, обнял ее передними лапками, потом повалился на бок и стал кусать кроссовок.
— Чертяка! — Тимофей Степанович старался держаться подальше от животины, по-прежнему полагая, что тот носит при себе черную метку и в любую секунду готов выхватить ее из-за пазухи.
— Ваша теория развалилась! — Юля посмотрела на охотника слегка укоризненно. — Тем утром он действительно спал рядом с вами, а Еж забрал Сергея.
— Бабка почем зря болтать не станет, — многозначно произнес он и как-то недобро усмехнулся. — Она знала толк в таких вещах.
— Значит, у вас знали про все это? — Женька развела руки в стороны, пытаясь охватить все, что их окружало. — Почему же вы не огородили тут все, почему пропускаете людей внутрь, они же тут все гибнут!
— Вы, городские, простые, как пять копеек при союзе. — Степаныч ухмыльнулся. — Кто тут в тайге заборы городить будет да еще сторожить тут всяких приезжих?
— Но вы должны были хоть что-то сделать! — не унималась она.
Охотник промолчал в ответ, он молча бросил окурок под ногу и притушил его.
— Люди много чего должны, но мало кто что-то делает, особливо, если это не несет личной выгоды, — продолжил он после долгой паузы. — Мы вот вам с собаками помогли, болтались бы сейчас по желудкам, кто где, а могли и не вмешиваться, больно оно нам сдалось. Могли вообще сюда не забредать, если б не одна дурья башка. А все отчего? Оттого, что перестали верить в то, что исконно наше, русское.
— По-вашему, река, которая ест жизни людей, — это наше? — вмешалась Юлька.
— А как же? — он искренне удивился. — Наше конечно.
Они еще долго спорили, пытаясь хоть как-то отвлечься от мыслей о завтрашнем дне, который не сулил ничего хорошего, от мыслей о минувшем дне, который забрал жизнь еще одного члена их группы, забрал бесцеремонно и жестоко. Еж жадно утолял свой голод, не зная жалости. Он давил людей, словно букашек, как маленький мальчик, заливающий муравейник водой, только ради того, чтобы посмотреть, а что будет дальше, как поведут себя муравьи, оказавшиеся в затопленных переходах. Только Еж вел себя не в пример маленькому мальчику, искуснее, для каждого из них он определил свою смерть. И смерть ли вообще? О Боре они ничего не знают, он просто вошел в сросшуюся тайгу и не вернулся, Миша исчез из запертого помещения, очевидно, Еж хотел напугать их этим. Сергею снесли голову, вот он-то уж точно отдал душу богу или дьяволу. Они ложились спать, не зная того, что будет завтра, Еж был непредсказуем, как река с ее бегущими водами, в которые невозможно войти дважды. Но каждый из них знал — аппетиты реки непомерно растут и следующего сюрприза ждать недолго…
