него стал доходить смысл Гретиных слов.
Назавтра пришло второе письмо, еще через сутки – третье. Далее последовали подробности едва ли не каждого дня Лили. Страницы, как и прежде, полнились словами, но теперь описания перемежались крохотными изображениями женского лица: Лили в шляпке с приколотым букетиком засушенных фиалок; Лили читает газету; Лили смотрит вверх – взгляд ее круглых глаз устремлен на небо.
– Потом Грета начала присылать мне наброски из альбомов, эскизы к портретам Лили. Например, Лили в лимонной роще, Лили на свадьбе. – Карлайл сделал паузу, глядя на подачу американки. – Рисунки были прекрасны. Она прекрасна, Эйнар.
– То есть ты знаешь.
– Я быстро догадался, – сказал Карлайл. – Разумеется, мне известно не много. – Маленькая коричневая птичка села на перекладину бокса и завертела головой в поисках семян. – Но я хотел бы помочь. Познакомиться с Лили, выяснить, могу ли я что-нибудь для нее сделать. Понимаешь, это обычный для Греты способ действий – письма, рисунки. Она никогда не попросит напрямую, хотя я вижу, что помощь ей нужна. Грета явно считает, что и ты нуждаешься в помощи, причем в более серьезной, чем может предложить она сама. – Помолчав, Карлайл добавил: – Ей сейчас трудно. Так же трудно, как тебе, не забывай.
– Она так сказала?
– Грета ни за что об этом не скажет, но я вижу.
Эйнар и Карлайл продолжали следить за игрой. День был жаркий, теннисистки вытирали лица полотенцами.
– Ты обращался к врачу? – спросил Карлайл.
Эйнар рассказал о докторе Хекслере. Стоило ему произнести это имя вслух, и к горлу подкатила тошнота. Его чуть не затрясло.
– Не вижу смысла ходить по терапевтам, – произнес Карлайл. – Не лучше ли рассказать врачу о том, что ты чувствуешь, что думаешь? Тебе стоит показаться специалисту. Я тут кое-кого нашел и собираюсь отвести тебя к тому, кто действительно поможет. Поможет разобраться с этим раз и навсегда. Не волнуйся, Эйнар, я все продумал.
Вот что запомнилось Эйнару острее всего: вытянутые ноги Карлайла, которые он видел краем глаза, при этом больная нога нелепо торчала под углом. Еще запомнилась потеющая американка, на блузке у которой, прямо под грудью, расползалось темное пятно. Ее лицо – смуглое, некрасивое; ее крупная голова и длинные руки; и общее ощущение чего-то неправильного вроде тонкой жилки, пульсировавшей на предплечье, или тени над верхней губой. И то, как весь стадион желал ей неудачи – тем сильнее, чем очевиднее становился ее перевес над блондинкой из Лиона. Казалось, весь мир был настроен против нее, за исключением Карлайла, который склонился к Эйнару и шепнул:
– Разве не хочешь, чтобы она победила? Так ведь куда интереснее!
* * *
Сначала Карлайл повез Эйнара к доктору Макбрайду, американскому психиатру, приписанному к посольству и принимавшему пациентов в клинике на Тильзитской улице[64] недалеко от паспортного стола. У доктора Макбрайда были копна курчавых волос, черные, с проседью, усы, толстые шея и живот, и он носил белые рубашки, накрахмаленные до состояния картона. Он был из Бостона и в разговоре с Эйнаром называл себя «черным ирландцем»[65]. Когда он улыбался, в глубине рта поблескивали золотые зубы.
Офис Макбрайда скорее напоминал юридическую контору, нежели кабинет врача. На двух массивных опорах покоился письменный стол с прямоугольной вставкой из зеленой кожи. Стену занимали стеллажи с книгами и картотечные шкафы из дуба. На книжной стойке у окна лежал раскрытый медицинский словарь. Пока Эйнар рассказывал о Лили, доктор сидел с непроницаемым лицом, то и дело поправляя очки на переносице. Зазвонил телефон, однако Макбрайд проигнорировал звонок и велел Эйнару продолжать.
– Назовите самый долгий период, в течение которого вы жили как Лили, – сказал он.
– Месяц с лишним, – ответил Эйнар. – Прошлой зимой она задержалась надолго. – Он вспомнил ту зиму: ложась спать, он чаще всего не представлял, кем проснется утром. Однажды вечером, когда Грета и Лили возвращались домой из оперы, на них напал уличный грабитель с ножом – щуплый человечек в черной тужурке. При свете зимней луны ножик не выглядел особенно опасным, однако грабитель размахивал им, требуя кошельки. Он был небрит, все время топал ногой и повторял: «Дамы, я не шучу! Не думайте, что я шучу!»
Лили уже протягивала ему сумочку, но Грета перехватила ее запястье со словами: «Лили, не надо».
Тогда грабитель выхватил у нее сумочку и накинулся на Грету.
«Нет, не смейте!» Взвизгнув, она побежала по улице обратно к театру, светившемуся золотистым светом.
Лили, зажатая грабителем у стены, осталась на месте. Он снова топнул, видимо, соображая, что делать дальше. Грета пробежала почти целый квартал, затем обернулась. Лили различала только ее силуэт: руки на бедрах, ноги расставлены. Неожиданно Грета направилась обратно к Лили и грабителю. Тот нервно хихикнул: «Чокнутая!»
Он вывернул запястье так, что острие ножа, больше похожего на обычный столовый прибор, теперь смотрело в землю, а потом побежал прочь от Греты.
– Вы думаете об Эйнаре, будучи Лили? – задал вопрос доктор Макбрайд.
– Никогда.
– Однако, будучи Эйнаром, думаете о Лили, так?
– Да.
– И о чем конкретно вы думаете? – Доктор снял с ручки колпачок и занес ее над чистым листом бумаги.
– В основном это просто мысли о ней.
Эйнар пояснил: если, к примеру, он угощался яблочным пирогом с корицей, то ему хотелось оставить кусочек и для Лили; если спорил с мясником,
