[Непейпиво]
До моего коменданта был подполковник один. Как раз полгода прошло, как он умер. Дембеля его помнили. Он здоровый был, говорят: все бегали от него, прятались.
Гарнизон же закрытый. Едет машина. И чтоб заехать туда торговать — мешок картошки ему разгружают. Тогда: «Всё, заезжай». Никого просто так не пропустит.
И фамилия у него была — Непейпиво. И пиво не пил он. Зато водку много пил. А пиво — нет, не пил никогда.
[Новая Земля]
Командир был добрый у нас... кричать тоже любил. Кто-нть один натворит — а кричит на всех: «Всех на Новую Землю сошлю!»
А Новая Земля, мне рассказывали: мишки ходят. Белые. И вокруг море. И никуда не денешься.
Мишки бегают маленькие — но их трогать нельзя. Если мама учует запах твой, придёт в село — ну, туда, где служат, — найдёт. По запаху почует. Нельзя трогать медвежат этих, ни в коем случае.
Рассказывал прапорщик.
Они были на Новой Земле, ехали на уазике. С ними ящик сгущёнки. И тут мишка бежит! Там же снег, это... Надо от него как-то уехать: они — сгущёнкой в него кидаться. Он смотрит — банка. А силы-то сколько: он её раз! и сплющил. Сгущёнка у него по морде, сладенькая... так он за ними и бежал. Пока они всю сгущёнку-то не повыкидывали.
Целая коробка была сгущёнки — пришлось отдать всё медведю.
Был тоже случай: дембеля уволились, уже два месяца сидят, домой хотят. Самолёта нету и нету. И они решили пойти на паром. Ушли. И не дошли до парома, замёрзли все.
Ну нельзя там ходить. Там, когда снег пойдёт, — вообще не видно. В туалет по канату ходят: держишься и пошёл. Отпустил — всё, сам виноват. Там либо на технике на какой-нибудь гусеничной специальной, либо на самолёте только выберешься оттуда.
[Летнее утро]
Вот ещё мне в армии что запомнилось.
Утро раннее было...
Тогда ещё лето было жаркое. Я ещё молодой боец был. Рано утром мы приходили в штаб убираться. Подмести плац там, всё, чтоб чистота была...
И выходим мы на крыльцо покурить — старшина (он ночь в штабе дежурил), я и второй матрос со мной. Только солнышко встало, никого нету.
Вдруг грохот: я вообще не понял сначала, чего за грохот такой. А это вот такой заяц, прямо с аэродрома бежит на нас. Он так топает сильно — ну, по асваль-ту — и мимо нас: чуть свернул, и к гостинице побежал. К офицерской гостинице, там была. И никто даже не среагировал. Посмотрели, как он побежал, и всё.
[Форма]
Я с армии вышел — побольше был, чем сейчас. Сейчас я уже как-то уменьшился, всё обвисло...
А там-то я накачался, домой приехал в белой парадной форме красивой... Меня соседка увидела — захотела со мной сфотографироваться.
Специально для читателей books4iphone.ru
*
[Девушка]
У меня была девушка, я с ней жил. У неё ребёнок родился, но не от меня. Я его два года воспитывал.
Он прибегал, «па-па-па-па»... потихоньку учился уже говорить. Мать его вообще обожала.
Но она была эпилептик. Попала в больницу.
Ребёнка у меня забрали: бабушка забрала, та бабушка. С детской комнаты мне говорят: «Ты его не усыновил, ты ему никто».
А она месяц в коме пролежала и умерла.
[Помянули]
Я даже не мог домой приходить: я думал, приду — я не выдержу, слёзы пойдут. Когда она умерла, я уехал оттуда.
Приехал к дядьке в Костромскую область. А дядька тоже сына недавно похоронил. Ну, мы с ним и помянули... Так помянули, что...
Обратно денег хватило только до Ярославля. А с Ярославля пошёл до Москвы пешком.
Но домой не дошёл. Меня милиция загребла, загремел в больницу.
Ну, такая больница... кто с алкоголем там... у кого последствия белой горячки. Там очень много. Там почти весь Ярославль перележал.
[Санитаром]
Меня вывели из состояния, я говорю: давайте я санитаром у вас останусь. Хоть заработать немножко. Чтоб дальше ехать-то.
Поработал два месяца — насмотрелся!
[На вязках]
Поначалу, когда их только привозят — вот такие бывают маленькие, худенькие — а сил! Не знаю, откуда силы берутся. То ли адреналина у них в крови много...
Крутим, вертим, на вязки привязываем: руки, ноги к кровати, грудь, голову даже привязывали иногда. И капельницу с реланиумом, снотворное, чтоб засыпали. Если не засыпают — они сами себе хуже делают. Не уследил чуть-чуть — дёрнулся, и начинает вена вздуваться. Я быстро капельницу перекрываю, вызываю уже медсестру.
Кто-нибудь выступать начинает, ещё привязанный: «Я сейчас отлежусь — я тебя, — говорит, — убью!» Я говорю: «Ну ничего, поспишь — завтра придёшь меня убивать». Привяжем его посильнее, чтобы не отвязался. Утром приходим, смотрим — вроде пришёл в себя, адекватен. Отвязываем, чтобы он в туалет мог сходить... Уже не помнит, что он говорил вчера. А даже и если помнит — он не признается.
Потому что такое наговорят, такое наслушаешься от них...
[Интересно ]
Один с птичками разговаривает. «Птицы, — говорит, — прилетают и разговаривают со мной».
Другой в вентиляцию смотрит и разговаривает там с кем-то.
Кто говорит: «Отрезайте мне руки!» «Зачем?»
Он говорит: «У меня что-то с руками плохое, отрежьте мне руки!»
Кто-то просто орёт. Кто чего. Интересно работать. [Молодой]
Один парень лежал вообще молодой — семнадцать лет. И вот тоже туда загремел.
Мне-то было уже двадцать два, я армию прошёл — а он ещё даже не знал, что такое армия. Ещё несовершеннолетний. Вот это меня удивило, конечно.
[Палаты]
Получается, первая палата общая, кто на вязках. Потом двое-трое суток они ничего не понимают: как зомби ходят.
Потом приходят в себя, и их переводят в другую палату. Большие такие палаты.
[Второй этаж]
На втором этаже дураки лежали — вот это кошмар. К ним вообще посещение даже было запрещено. Это мы — вышли, пошли-погуляли, нам легче.
[Женское отделение]
Напротив у нас было женское отделение — здание двухэтажное.
Мы туда женщину занесли на носилках. Ну, туда-то мы нормально зашли.
А обратно пошли — как они все с палат прибежали! Парень со мной, санитар — он вперёд успел к двери, а меня к носилкам прижали, и всё. И мне не выйти. Они лежат — по три - по четыре месяца мужчин не видят. На улицу не выходят, никто их не выпускает, они одичали там... Каждая ухватить, попотрогать хочет мужчину... кошмар.
Хорошо, с нами старая санитарка была: она дёрнула за носилки — и меня на улицу за носилки за эти вытащили. А то всё, затоптали бы...
Я думал, больше туда никогда не пойду.
[Перчатки]
Меня утром будят: «Давай одевай перчатки, пошли». Ну, перчатки одевать — это я уже понял: что-то не то. Захожу в палату — а он там уже накрыт, и носилки подкатаны.
Положили его, отнесли.
Вечером ещё видел его: человек разговаривал, курить ходил, всё... переодевался... Лёг и ночью умер.
Но нас ночью не стали уже поднимать — его просто накрыли. Два часа он должен как-то там закоченеть. В течение двух часов нельзя трогать. Через два часа можно уже уносить.
Я не знал, научили.
[Вернулся]
Два месяца там поработал — вернулся снова домой.
*
[Выстрел]
Отец был прапорщик, получил квартиру тут в городке. У нас прямо с кухни часть видно.
Однажды я в окно выглянул — и слышу выстрел. А вечером мне рассказывают. Там один отнял у часового автомат, нацелился в него: «Щас, — говорит, — застрелю».
Он говорит: «Да застрели». А часовой передёрнул затвор и забыл. Ну, он нажал на курок — и плечо ему прострелил. Случайно просто.
Но ничего, парень выжил. Суда не было, ничего не было.
[Где мы живём]
Мы в квартире с отцом, а мать сейчас не живёт с нами. Она с другим человеком живёт, напротив. Прибегает навестить нас.
Городок небольшой: пять пятиэтажных домов и пять двухэтажных. Остальные, в общем, бараки одноэтажные, на четыре квартиры. И всё. Скучно жить. Как будто в болото попали, и больше не выберешься оттуда. Те, кто туда попадает, «лучше, — говорят, — мы бы сюда не приезжали».
III.
Заяц
— Ах, как они в этом живут, невероятно... — проговорила Анна, озабоченно всматриваясь в ноготь своего безымянного пальца — может быть, изучая царапину или дефект окраски.
Федя попытался двинуться — и почувствовал (точнее, осознал то, что чувствовал уже какое-то время): от долгого неподвижного сидения нога затекла так сильно, что он не мог её переставить, и даже шевельнуть ею не мог.
Самым правильным сейчас было бы сильно, обеими руками, растереть эту затёкшую ногу — от колена до ягодицы — но он постеснялся. Вместо этого Федя, пытаясь выглядеть непринуждённо, кое-как перевалился на правую сторону кресла, и, опершись правым локтем на подлокотник, напряг левую ногу, чтобы усилить кровообращение. Попытался напрячь. Безуспешно.
