С такой лёгкостью — типа, ничего страшного, ну выкидыш и выкидыш.
Тогда я уже поняла, что это был не пузырь, а голова ребёнка. Я вспомнила, что при первых родах схватки были каждые три минуты. И сейчас, даже по времени, у меня через каждые три минуты схватки, роды! Вот как сто лет назад люди рожали... вот как в лесу оказаться родить, так же я — без уколов, без всякой помощи, сама у себя принимаю роды!
Когда голова вылезла, самое основное — уже боли у меня прошли, полегчало — потом я почувствовала ручки, ножки... и всё упало туда, в судно это. Оно же там глубоко. И, кажется... я не знаю, то ли это у меня шок был... даже почувствовала сердцебиение у ребёнка. Пару раз стукнуло, остановилось и всё.
После этого уже не та врач пришла, которая ночью смотрела: пришёл тот первый мужчина.
Я у него спрашиваю: «Что у меня?»
Он ничего не сказал, даёт сразу листок мне — подписывай. Я не читала, сразу всё подписала и всё. Ну, в такой ситуации что ты сделаешь? не откажешь... И сразу меня повезли в реанимацию.
*
После наркоза я долго не приходила в себя.
И в первую очередь — я в сознание даже толком ещё не пришла, в первую очередь звоню мужу. Он даже не знал, что я в больнице. Я звоню, говорю: «Я в больнице!» Он: «Что случилось?» — мне: — «Что случилось?..» А я ещё от наркоза не отошла. Я говорю: «Нету нашего ребёнка!»
Напугала его: он подумал, что я про первого... Он мне: «Успокойся...», так, сяк... Он и сам-то не может ещё разговаривать, не то что меня успокоить... ему самому тяжело...
Я ему не сказала, конечно, что мальчик. Он меня спрашивал, но я сказала, не знаю. Скажу, что девочка. Потому что иначе такой будет шок... Будут думать, что всё из-за этой поездки...
Вот я сейчас вам рассказываю, и не верю, что это случилось. Как будто это во сне было со мной, или в книге я прочитала...
Просто очень мало времени прошло: может, я пока ещё в шоковом... в шоке, можно сказать. Прошло всего лишь три дня. Это сейчас я ещё с вами спокойно, а вот когда иду в туалет, вижу койку — там эта койка как раз — мне настолько больно смотреть...
Мне все говорят: «Ты забудешь».
Да, боль-то забудется: боль ерунда, уже забылась почти, — но вот этот момент, когда я ощутила это сердцебиение, когда, можно сказать, при тебе погибает...
Чтобы я врачей особо винила — нет. Наоборот, у нас в Анапе медицина намного отстаёт. Может быть, даже Бог сделал наоборот, чтобы я попала сюда, в Москву. Случись бы это со мной дома — я даже не знаю, я выжила бы или нет. Так что нет, я не думаю, чтобы Бог сделал хуже.
Я не говорю, что я прямо такой верующий человек, но... если оно суждено, то, наверно... как говорится, всё, что случается, — к лучшему...
Кто же знает, как бы я его родила... с осложнениями с какими бы... Так что нужно суметь пережить. А потом переживёшь, и сам скажешь... даже поблагодаришь: «Слава Богу, что так получилось».
Но сейчас пока — тяжело...
Я рассказываю в палате, рассказываю — и как будто мне легче становится.
Я знаю, думают: «А, люди переживают и не такое... даже до девяти месяцев и донашивают, и рожают, и оказывается мёртвый». Да, есть, кому ещё хуже, чем мне, но... Но мне всё равно как-то, мне только бы высказаться... Успокаивают ещё: «Ну чего, ну бывает, ну выкидыш...» Но на самом деле это не выкидыш был, а это роды были, причём тяжёлые! Мне бы десять раз лучше родить, как я первый раз родила, чем вот это... Не то тяжело, что я столько вытерпела, пережила... И пять месяцев — это ерунда тоже: но сам этот процесс... то, что я ощутила это сердцебиение, как он пошевелился и сразу остановился... вот это... не знаю... мне кажется, никогда не забудется.
И тем более, что был мальчик. Я потом уже в истории прочитала: триста пятьдесят грамм, шестнадцать сантиметров. То есть для такого срока достаточно крупный ребёнок был. Мне даже иногда кажется, что он ещё в животе. Я боюсь на живот лечь, потом вспоминаю: ведь уже можно... То есть, видимо, у меня ещё шок...
И ещё — мутно помню — когда медсёсгры меня в реанимацию привезли, я пела песню как будто. Не песню, а вот колыбельню. Вот как обычно, когда я ребёнка, девочку свою, укладываю: «А-а, а-а», — не то что песню, а именно вот такую пою колыбельню... И медсестра говорит мне: «Ну пой, пой...»
VII. Запах
Вдруг Фёдор увидел, что Лёля как-то странно отвернулась к спинке кресла и — ему показалось — нюхает спинку кресла, сильно втягивая в себя воздух.
«Аллергическая реакция?! — грянула почему-то первая мысль. — Приступ?! Не может вдохнуть!..»
Одним прыжком Федя вскочил с кресла, бросился к Лёле: шея, щека покраснели, щека блестела — и только тут Федя сообразил, что Лёля просто плачет.
Бормоча какие-то слова, вроде «не надо», «не надо», «что ты» и т. п., Федя дотронулся до её плеча — плечо Лёлино под бесформенным балахоном оказалось совсем-совсем тонким.
Он был изумлён тем, что Лёля, до сих пор казавшаяся ему совершенно непробиваемой, плакала. От нежности он был почти готов и сам вместе с нею заплакать — и в то же время почувствовал себя сильным, хотелось её защитить...
— Немв... — невнятно пробормотала Лёля, — поедев...
— Что? — не понял Федя, — не можешь?., что?
— Поедем взорвём всё... Не могу... больше слышать...
— Да-да... всё-всё-всё...
Он попытался мягко её отклонить от спинки кресла, в которую она утыкалась, привлечь к себе, под защиту — но, почувствовав неподатливость, не решился настаивать, а обнял её вместе с креслом, вдыхая запах, которым пахли её волосы, — очень свежий, похожий на запах снега, или, может быть, запах талой снежной воды.
— Ну как же помочь? Им же надо как-то помочь...
— Да, всё, всё... Завтра: я обещаю, что все истории... хэппи-энд! Только хэппи-энд, да?., ты согласна?..
— Я знала, что плохо всё... — всхлипнула Лёля. — Но что настолько...
Полный смешанного горячего чувства, в котором была и нежность, и гордость, и радость, и изумление, — Фёдор осторожно обнимал кресло и тонкое плечо, вдыхал запах горячей кожи, слёз и снежной воды.
— Завтра — только хорошее... — повторял он. — Завтра весь день — хэппи-энд!.. Целый день будет всё только хорошее... хэппи-энд...
Четвертый день
i. Рай, рай
II. Рассказ о прошлом
ш. Перие хмелевое
rv. Рассказ про рубашку с пуговками
V. Закат
VI. Повесть о приключениях летчика. На войне vii. Приключения летчика (продолжение).
После войны
Рай, рай
Весь день над озером висело сонное золотистое марево.
Солнце просвечивало сквозь весеннюю дымку — совершенно весеннюю, несмотря на январь. Блестели извивы дороги на том берегу, пересверкивала озёрная рябь...
— Может быть, мы — в раю?.. — фантазировал Фёдор, глядя на светлые облака. — Мы в раю, мы сидим на красивой горе — а перед нами проходят разные души, рассказывают свою жизнь... мы внимаем... Пытаемся их познать... как Адам!
Известно тебе, что делал Адам в раю? Он возделывал сад, ел и спал — но самое непостижимое: он давал имена. Бог приводил к Адаму животных... нет, написано так: «приводил всякую душу живую» — и каждую эту душу живую— Адам называл. Всё живое, что Бог сотворил, — то Адам называл.
Здесь, очевидно, был некий таинственный и волшебный процесс. Представь: Бог приводит к Адаму нечто маленькое и серенькое — и нечто огро-омное серое. Адам только смотрит на маленькое — и говорит: «Ты, маленькая серенькая, называешься... мышка!» Оп-ля! — и на веки вечные она мышка. И цвет у неё мышиный, мышастый, и шкурка у неё мышья, и шуршит она мышкой, и юркает мышкой, и зубками грызёт как мышка... «А ты, огромный и серый... ну-ка, поворотись...»
Лёля засмеялась.
— «...ты же типичный слон! Так, записываем: „Сло-о-он..." Всё, свободен...»
И, видишь, он не называет слона — «мышка», и мышку не называет — «слон»: здесь выбор не акцидентальный...
— Какой?
— Не... случайный выбор, не произвольный: он каждому существу, каждой «живой душе» выбирает единственно точное имя...
А что такое вообще — «назвать»? «назвать имя»? Я думаю, это значит — почувствовать в называемом какую-то главную суть... И не только почувствовать, но и найти ей обозначение, выражение, символ... всё сразу! Можно отчасти сравнить с тем моментом, когда родители называют ребёнка. Бывают традиционные семьи, когда называют ещё до рождения — в честь дедушки или бабушки... Но в современных семьях бывает: ребёнок родился — и остаётся какое-то время без имени. Пока был в утробе, планировали, предположим, «Виталик» — но вот выскочил на поверхность, родители смотрят: ан нет, не похож на Виталика, не Виталик...
— Не лйчит.
— Что?
— У меня там одна говорит: «Тебе худи 37не лйчат»...
— Да-да: не к лицу, не подходит... Конечно.
А дальше родители смотрят: да ведь ты не Виталик, какой ты Виталик? Ты истинный Пётр!
