– Я служил на Даманском, – говорил Володя щуплой белокурой барышне, присевшей перед ним на край сцены. – Трижды ходил в атаку. Стрелять отказался. Подумал, будь что будет.
Она невнимательно слушала, разглядывая родинку у себя на бедре. Исторический контекст был ей непонятен, не говоря уже о Володином варварском акценте.
– У тебя отличная грудь! Супер! – кричал Искандер из-за плеча Прокурора. – В наших краях нет таких красивых девушек.
Она переводила взгляд с одного на другого и растерянно улыбалась. Грудь у нее действительно была хороша. Торчащая, подростковая. Барышня встала и прошлась по подиуму, качая бедрами в блестках. Мы зааплодировали.
Танцовщиц в заведении было двое. Две блондинки одинакового телосложения. В полумраке я их не очень-то различал. Они по очереди танцевали для нас, уговаривая пройти в комнату для частных сеансов. В помещении было тоже холодно, как в амбаре, и пока одна девушка красовалась на сцене, вторая грелась в костюмерной. Им было бы лучше поехать с нами. У нас тепло, светло, полно выпивки и жратвы. Искандер уже несколько раз затевал разговор с дамами, торговался, шутил.
– За стольник отказывается, – сказал он, вернувшись к нам. – А больше я не дам.
– Поговори с их начальством. Может, дело в субординации?
За музыкальным пультом сидели два молодых парня в одинаковых черных бейсболках – видимо, бойфренды девушек. Они владели этим заведением. Нынешняя обстановка говорила о том, что их бизнес накрывается медным тазом. Женским телом в наших местах интересоваться перестали. На таких, как мы, бизнес не сделаешь.
Когда-то Володя сосватал мне Искана для починки крыши. Рубероид на гостевой пристройке, по их мнению, нуждался в замене, и хотя я такой необходимости не видел, на ремонт согласился. Ребята привезли длинноволосого поляка и оставили его на крыше на два дня. После ремонта я предложил Искану присматривать за домом. Американский менеджер меня подвел, оставив хату на разграбление квартирантам. Однажды, когда я вернулся на свое озеро, перила на крыльце были оборваны, дверь открыта, по полу катались пустые бутылки из-под вискаря.
Искандер загорелся. К тому же я разрешал ему отпраздновать в доме свадьбу дочери. И вообще это было отличное место для романтических свиданий и пьянок.
Новый распорядитель привел в порядок лужайку, выложив ее несколькими дорожками из кирпича, ведущими к причалу и беседке на берегу. Утыкал тротуары по краям светодиодными лампами. Поставил новый гриль. Сложил из бетонных блоков кострище для сжигания мусора. Привез набор весел для лодок: старые куда-то подевались. Починил катамаран. Получился вполне себе санаторий. До кризиса «замок на берегу индейского озера» сдавался хорошо. От покупателей не было отбоя.
– Кто бы мог подумать, – говорил Искандер. – Я, простая советская чурка, буду нанимать американцев, решать, платить им за работу или гнать взашей. Они – мои рабы. Я стал в Америке рабовладельцем.
Для работы по моему дому Искан никого не привлекал. Ему помогал сын Эдик, молодой симпатичный парень. Эдик сидел на тяжелой наркоте. Иногда отлеживался в клинике. Ремиссии проходили с переменным успехом. Сейчас Эдик был более-менее в форме. Бродил по дому с отсутствующим взглядом, пытаясь подключить коробку кабельного телевидения. Одновременно проводил уборку в ванной. Разговаривал быстро и сбивчиво, слова получались нечеткими, стершимися. Смысл уходил куда-то в его утробу.
– Все зависит от химикатов, – говорил Эдик в приложении к мытью унитаза. – Надо подбирать самые лучшие. – В его устах это звучало двусмысленно.
В технике Эдик действительно петрил. Разбирался в компьютерах и компьютерных играх. Как и все американские мужчины, любил автомобили. Недавно женился на пуэрториканке, родил девочку, после чего тут же ушел из семьи. Супруга тоже была на игле. Отношения оставляли желать лучшего. Искан пытался примирить молодежь. Он дружил с матерью невестки и, судя по игривым телефонным разговорам, даже более чем дружил, но свести детей вместе не удавалось.
– Ну ты красавчик, – говорил Искан по делу и без дела, обращаясь к собеседнику. Сейчас он обращался к сыну.
– Давайте запустим шаттл в аэропорт, – настаивал на своем Володя-прокурор. – Назовем компанию «Три товарища».
Извоз – дело хорошее, но если бы до Скрэнтона или Страуслберга дошла железная дорога, было бы лучше. И контингент изменился бы, и цены на недвижимость. Раньше надежды возлагались на казино в Уилксе. Считалось, что оно привлечет туристов и улучшит обстановку. Казино открыли, но все осталось по-прежнему.
– И втроем будем мотаться до JFK? – иронизировал Искан.
– Ты можешь ездить в Филадельфию. В Нью-Йорк мы отправим самого молодого. – Прокурор лукаво посматривал на меня.
Баню мы тоже построили для привлечения клиентов. Искан покрыл одну из веранд крышей, настелил полы, утеплил помещение, а в углу устроил сауну. «Это привлечет русских», – уверял меня он. Чтобы клиенты не жгли много электричества, было решено топить ее дровами. Главное, что строительством бани он хотел занять сына. Эдуард увлечется проектом и забудет героин. Я понимал, что меня раскручивают на очередной контракт, но был не против дать товарищам подзаработать. К бане относился положительно. Пусть будет. Зимой у нас скучно. Снежно, холодно и скучно.
– А ополаскиваться они будут в проруби, – мечтал Прокурор. – Тут мелко.
Сегодня обмывали завершение строительства. Пытались попариться, но прогреть сауну до нужной температуры не смогли. Из щелей задувало, печь была сложена хреново. Я специально привез из России всяческую утварь: деревянные ушаты, войлочные буденовки, набор масел. Хихикая, мы забрались в сауну, посидели в ней с полчаса и потом, не снимая шляп, отправились на кухню – выпить. Выпив, поехали на стриптиз.
По пустому бару бродили расплывчатые тени. Девушки исполняли танцевальный номер вдвоем. Танец символизировал однополую любовь. Он внушал в нас надежды на большее. Поговорить с сутенерами вызвался Володя-прокурор. Когда он удалился, Искан подошел к одной из девушек и накинул ей на плечи свой пиджак, – барышня совсем продрогла. За стенами завывал ветер.
– Девок они не отдают, – сказал Володя, переговорив с хозяевами бара. – Говорят, что такой сервис не предусмотрен.
– Набивают цену, – сказал Искан: к жизни он относился материалистически.
Одна из девушек танцевала теперь в его сером пиджаке, то игриво прикрывая наготу фалдами, то резко распахивая их.
– Ровесница Эдика, – констатировал Искан, кивнув в ее сторону. – Я ей в отцы гожусь.
– Конечно, пусть согреется, – согласился Володя. – Что мы, девок не видели? Знаете, сколько у меня было девок в конце восьмидесятых? Приведешь домой, покажешь на видике порнуху – и она твоя.
– Странные у тебя были девки, – отозвался Искан. – Обычно они такого не смотрят.
– Они еще не знали, что смотреть, что не смотреть. Давно это было.
Искан засмеялся. Прокурор недовольно глянул на него, плеснул себе грамм сто и, хряпнув, забрался на сцену. Девушка, грациозно цокая каблуками, удалилась к столику своих друзей. Володя снял шляпу и отвесил нам реверанс. Со шляпой он никогда не расставался. У него было несколько трубок и шляп. Он менял их фасоны, но всегда оставался в одном образе: то ли частный детектив, то ли – Фредди Крюгер.
Шоу Володя выдал динамичное. С подбрасыванием и ловлей шляпы, расстегиванием рубахи, частичным оголением задницы. Стриптизерши наблюдали за ним с видимым интересом. Мы стеснительно переглядывались. Искан тоже забрался на сцену и поднял свитер, показывая круглый пивной животик. Мужики пытались делать серьезное, эротическое выражение лиц. Это было потешно. В завершение они обнялись и станцевали что-то наподобие сиртаки. Я наслаждался зрелищем и щедро совал им доллары за пояс брюк.
– Ну ты красавчик! – веселился Искандер, разглядывая танцующего Прокурора. – Какой талант погибает…
Вернувшись, я полез в кладовку за чистыми наволочками и полотенцем. Обратил внимание, что какая-то одежда исчезла. У меня была старая кожаная куртка, в карман которой я собирал траву, оставленную гостями в знак благодарности. Марихуана, ганджа. Адская смесь, к которой я никогда не прикладывался. Куртки на месте не оказалось. Исчезли джинсы, ботинки «Доктор Мартенс», красные барабаны-бонги. На месте не было двух фотоальбомов Джока Стёрджеса с фотками французских натуристов, купленных когда-то на Сент-Маркс. У меня и раньше исчезало снотворное. Я знал, что это означает, и помалкивал. Это были нестрашные потери. К шмуткам в этой стране я научился относиться пофигистски.
Искан нашел сына дома мертвым. Эдик лежал на кровати у себя в комнате: глаза и рот открыты, руки и ноги странно изогнуты, голову окаймляли огромные наушники, в которых все еще играла музыка. В спальне стоял тяжелый трупный запах, вызывающий тошноту. Эдик умер несколько дней назад. На выходные Искан гостил у меня, потом отправился к подруге в Бруклин.
