отобрать, некоторые на продажу выставить, на аукцион и…
— Я не об этом. Что ты будешь делать с Евой?
Что дальше делать будешь?
— За картины сяду, наверное. Нужно их для выставки отобрать, некоторые на продажу выставить, на аукцион и…
— Я не об этом. Что ты будешь делать с Евой?
— Жить.
— Все время таиться? Это не может продолжаться вечно.
Вопрос друга врасплох не застает, однако заставляет напрячься и задуматься о том, что, казалось, выкинул из головы.
— А что ты предлагаешь? Растрепать всем на свете, что я трахаю свою подопечную?
— В этом нет ничего необычного. Ты посмотри на звезд, они только и делают, что переступаю барьеры.
— Ага, только после этого с ними никто работать не хочет, — констатирую общеизвестный факт в наших кругах.
— Запад будет смущать разница в возрасте, не более того.
Вряд ли. Но в итоге добавляю:
— Однажды наплюю на эти правила и пошлю всех к чертовой матери, чтоб не выебывались. И пусть не лезут в мою личную жизнь.
— Эй, вы куда там пропали? — выкрикивает Ева, заглянув к нам в мастерскую.
Уже успела переодеться в платье, хвостик на голове соорудить. Моя девочка. Красивая, нежная. Только моя. Как я могу отказаться от тебя?
Они о чем-то разговаривают, общаются, а я смотреть не могу. Все думаю над вопросом Эдгара. Это сейчас прошло пара месяцев, а что будет дальше? Что с нами произойдет через год-два? Будет ли наш союз так крепок, или же распадется из-за той же разницы в возрасте? Из-за насмешек ее сверстников? Из-за краха моей карьеры?
— Олег, ты тут? — окликивает меня Эдгар.
— Да.
— Задувай свечи!
Ева уже успела поставить их на торт. Сегодня точно не мой день. Самый неудачный и самый напряженный.
Задуваю свечи, мы сидим дальше. Точнее они сидят, а я все никак не могу вернуться в нормальный мир. Туда, где ждет веселый, во всем поддерживающий друг, где заливисто смеется шуткам моя красивая девушка. Туда, где я счастлив. Был, пока не задумался о будущем…
Даже не замечаю, когда уходит Эдгар, когда за окном сгущаются сумерки, и когда мы остались одни в нашей комнате.
— С тобой все хорошо? Ты сегодня сам не свой, — Ева обеспокоенно глядит на меня, поглаживая нежной рукой мою щеку. А я и не побрился даже. Она не особо любит щетину. Жалуется, что они неприятно царапают кожу между ее аккуратных ножек.
Нашел о чем думать, когда на ее лице ни намека на похоть.
— Все в порядке. Просто задумался о будущем.
— В смысле? — приподнимает свою темную бровь в вопросе.
— Мы не сможем скрываться вечно. Не хочу, чтобы однажды ты пострадала от меня…
— Я не боюсь тебя.
— Я боюсь себя, — отвечаю я, глядя в ее расширенные глаза. — Ты и так много настрадалась в этой жизни, и если ко всему этому прибавлюсь еще и я, то…
И тут происходит то, чего я совсем не ожидал. Она резко подрывается и обнимает мне. А потом целует. Неумело. Нежно. Но так желанно, словно сейчас произойдет что-то непоправимое. И держится своими маленькими ручками за мои плечи, как за спасательный круг.
— Я ни о чем не жалею, — шепчет она, глядя на меня. — Ни о поцелуе, ни об объятиях, ни о наших отношениях. Меня не смущает разница в возрасте, не смущает, что когда мне будет сорок, тебе уже пятьдесят пять. Я люблю тебя, Олежа. Больше всего на свете люблю. Мое сердце говорит само за себя.
Ева тут же кладет мою ладонь к себе между двумя холмиками груди. Смотрит на меня пронзительно. В душу. Как умеет только она. И действительно сердце бьется быстрее. Как мое. Как всегда.
— Я хочу кое-что тебе подарить, — она ведет меня в гардеробную и достает из дальней полки в шкафу маленькую коробочку. — Купила на пособие.
Внутри этой коробочки кулон с двумя половинками сердца. Серебряные, на простой цепочке. С одной стороны целого сердца написано «Love», а с другой «Forever».
— Ты лучшее, что случилось со мной за всю мою жизнь.
— Чуть больше, чем за миллиард секунд, — припоминаю ту статью, которую она показала недавно.
— Чуть больше, чем вечность…
Глава 29. Муза
А, черт, как же мне плохо! Что ж за день сегодня такой! Голова раскалывается на части, живот ужасно болит. И почему именно сегодня, когда физик обещал устроить разнос по своим лекциям и лабораторную на второй паре? Отработать же придется, если не пойду.
— Ева? — Олег садится возле меня на край кровати. Мокрый, полотенце вокруг бедер обернуто, маленькие капельки воды с его волос капают на пол. А мне так хочется их пригладить, заправить прядь за ухо, чтобы не мешалась, но не могу. Рука не дотягивается.
— И тебе доброе утро, любимый.
— Ты бледная.
— Не волнуйся, всего лишь болезненные месячные.
Я почему то думала, что Олег за месяцы наших отношений привык к моим «умираниям» в первые дни каждого месяца. Хотя в этом немного задержались, но дали о себе знать. И как невовремя-то! Прямо в день выставки моего мужчины.
— Может, не пойдешь никуда? — он обеспокоено гладит меня по щеке, по скулам, по лбу, словно температуру проверяет, как раньше делала воспитательница в детстве. Но не так ласково, как умеет он.
— Наверное. Пары потом отработаю.
— Я о выставке.
— Ну уж нет! — резко подрываюсь с кровати. Ай!
— Тише-тише. Сейчас принесу таблетки. Отдыхай.
— Я приду на выставку! — воинственно говорю я.
— Хорошо. Буду тебя ждать.
— А ты выставишь «Хлою»?
Он молчит. Смотрит на меня своими прекрасными глазами. Серебристыми. Улыбающимися. И такими красивыми, что невозможно оторвать от них взгляд. Невозможно взглянуть на что-то иное, чем на родное лицо любимого.
— Картина висит на своем месте, — отвечает он, приподняв уголки губ. — Отдыхай. Буду
