за краковской колбасой или, скажем, похвастаться, хлебнув, разумеется, лишнего, где-нибудь среди самых близких корешей на полянке перед пивной, когда холодный ветер приятно остужает разгоряченное тело, — запросто могли и морду набить.
За такое вот буржуйское слово.
И правильно бы сделали! А лезь, не лезь, солдатик!..
Или, к примеру, взять другое понятие — филуменист. Сразу заметно, тот еще человек. Из этих. Из неистребимых. Из самых заядлых, раз так не стыдится себя назвать…
Хотя ничего страшного для здоровья окружающих не представляет. Ну, вот ни на столечки! Это не Джек-Потрошитель, который интересовался внутренностями бедных девушек Сохо и бегал за ними по туманным лондонским кварталам, бегал, страдая отдышкой, и проклинал свою судьбу. Это не ужасный Курбангалиев, любящий вместе с соседями вкусно приготовить бешбармак или люля-кебаб из очередного не понравившегося ему человека. Это даже не Чикатило, от одной фамилии которого выступает сыпь у всех грибников, шастающих в одиночку в лесопосадках в поисках последнего в России белого гриба…
Нет, это все намного проще. Намного спокойнее.
Запоминайте, кто не знает. Или запишите, чтобы потом блеснуть эрудицией в компании… Готовы?
Филуменист — это такой абсолютно безвредный зверь породы гомосапиенс (хотя тут стоит поставить несколько вопросительных знаков), который все свободное от добывания пищи время проводит за тихим, никому, кроме него, ненужным занятием — за собиранием этикеток со спичечных коробков.
Записали?
Очень хорошо!
А теперь запомните и сожгите. Обязательно сожгите, иначе, не дай Бог, попадут эти записи в соответствующие органы, которые у нас никто не отменял и никогда не отменит. Там эту галиматью прочтут и могут сделать соответствующий вывод. Хорошо, если вас примут за обыкновенного китайского шпиона — лучше, конечно, быть шпионом американским или швейцарским, чувствуете разницу? — так вот, хорошо, если в органах, подчеркиваю, в соответствующих органах, а не во всех, этот текст посчитают за шифровку. Скажем, такую, где указаны давным-давно всем известные сведения о нашей атомной бомбе, взорванной лет так четыреста назад.
Это не страшно. Это даже хорошо. Это вам по-настоящему повезло!..
Но если вдруг вас за шпиона не примут — фейсом не вышли, языками не владеете или еще чего там не в порядке, не соответствует классификации и международным нормам — то тогда вам прямой путь в Кащенку. Или, не дай Бог, конечно, в шестую психиатрическую лечебницу города Хлынова. Это уже все. Полные кранты да еще и цугундер в придачу!
Так что, прочитав, немедленно сожгите, пепел съешьте (доверять нынче никому нельзя, даже ветру, — демократия-с! она родимая), затем попейте водичку и сходите в туалет. Обязательно сходите! Это вам рекомендуют все истинные шпионы: от Пеньковского (товарища) до Примакова (господина)…
Теперь-то вы чувствуете разницу между настоящей мужской страстью и мелкими, несущими на себе бремя всевозможных хлопот, страстишками?
Если чувствуете, то дайте руку, и пойдем дальше!
Вернее, помчимся. Ибо жизнь бедного Рохлина вдруг сорвалась и понеслась на такой дикой скорости, что у него даже дух захватило.
Однако по порядку…
Здесь стоит чуть подробнее показать расклад сил. С одной, так сказать, домашней стороны — жена, дочери (сын, хотя бы один сын, хоть немного бы уравновесил сложившуюся ситуацию, но увы!), ротвейлер, дом и прочая хозяйственная мишура для того, чтобы показать окружающим, что ты тоже не дебил и иногда «шевелишь рогом»… С другой стороны вдруг возник объект, который назывался коротко и поначалу слишком расплывчато — Она.
А между ними возвышался Рохлин.
Или не возвышался.
Но был, черт побери, был, и никуда теперь от этого не деться. Тем более, сейчас, когда они вместе плывут на «Заре», они — Рохлин и Ольга…
Никогда не догадаетесь, где именно познакомились Рохлин и Ольга! В цирке. В старом, добром цирке, о котором говорят — «душа у него нараспашку, как любимый чемодан!»…
Когда Булат Окуджава сочинил свою знаменитую песню о бедняге Морозове и циркачке, то он, честно говоря, был недалек от истины. Помните, всем известные строчки:
«Она по проволоке ходила,
Махала белою ногой,
И страсть Морозова схватила
Своей мозолистой рукой…»
Конечно же, помните! Их распевала вся страна от забулдыги до министра. Распевала намного чаще, чем правительственный гимн. А почему? Потому что — душа! Душа была и есть в этих незамысловатых строчках…
Ольга Русакова не была циркачкой. И Рохлин не был Морозовым. Но зато был самый настоящий цирк. И была страсть. Страсть, а не страстишка. Помните разницу?
Не как заслуженного и уважаемого физика-учителя, а как самого обычного мужчину, который может при случае гаркнуть или, например, дать затрещину ученику, попросила завуч Рохлина «помочь сопровождать» пятиклассников в цирк…
— Как? — не понял Рохлин, когда впервые это услышал.
— Помочь сопровождать, — повторила завуч.
Она явно была не в ладах с грамматикой.
— Помочь или сопровождать?
— Не поняла?..
— Это две большие разницы, как говорят в Одессе, — попытался пошутить Рохлин, однако шутку не приняли. Завуч поджала губы. Прошипела обиженно:
— Вы отказываетесь?
— Нет, но я только хочу понять, что мне предстоит делать, — начал раздражаться Рохлин. — Помочь или сопровождать?..
— Значит, вы отказываетесь! — убежденно произнесла завуч, пропуская иронию физика мимо ушей.
— О, черт!
— Не ругайтесь.
— Я не ругаюсь.
— Вот и не ругайтесь.
— Я… — Рохлин замолчал, мысленно досчитал да шести (дальше не хватило терпения) и миролюбиво закончил:
— Хорошо. Я. Согласен. Где? Когда? С кем?
Завуч внимательно посмотрела на него, тоже мысленно повторила первые три строки таблицы умножения — она была математиком — затем, немного успокоившись, рассказала Рохлину, где пройдет запланированное мероприятие…
Рохлин и еще одна учительница, которая только что вышла из декрета и относилась к детям пока достаточно лояльно, привели два десятка пятиклассников в цирк.
Еще в самом начале «мероприятия» Рохлин приструнил особо буйных — одного угостил оплеухой, другому надрал уши, на третьего рявкнул — и теперь все было «оʼкей». Те, кто хотели, смылись в туалет и там тихо курили. Остальные разбрелись по просторному холлу и затерялись в толпе. Главное — было спокойно, все чин чином, без драк и поножовщины…
Учительница увлеклась цирковой программой, искренне переживая и радуясь представлению, а Рохлин, немного поглазев на гимнастов, заскучал и от нечего делать стал рассматривать публику.
Внезапно его внимание привлекла молодая пара: женщина и парень. Никого не стесняясь, они целовались. Целовались страстно, самозабвенно. Искренне.
Сначала Рохлин нахмурился.
Затем — пробурчал что-то недовольное.
Но постепенно морщины на его лбу разгладились, и он, забыв о цирке, стал наблюдать только за парнем и женщиной…
Парень ему не понравился, потому что
