Я скучаю по тебе, – шепчет он.
Обильные, соленые слезы катятся по моему лицу. Марк проводит пальцем под носом и шмыгает. Я тоже по нему скучаю. Мне до боли хочется прижиматься к нему, чувствовать его присутствие в постели рядом со мной. Но еще больше мне хочется перестать плакать, пока не усну, оплакивая жизнь, которая была у нас не так давно. Ничто уже не будет, как прежде. Я так отчаянно хочу достучаться до него, но не знаю как. Марк всегда был таким сильным. Умная голова на сильных плечах. Но прямо сейчас от мужчины, которого я полюбила, осталась лишь пустая оболочка. Раньше Марк был для меня как открытая книга, но мужчина, стоящий передо мной сейчас, – лишь незнакомец, прячущийся под знакомой внешностью.
– Я хочу домой, – шепчу я. – Прошу, давай просто поедем домой…
Марк качает головой.
Я закрываю глаза, стараясь смириться с болью от его отказа.
* * *
Я медленно открываю их снова и обнаруживаю, что сижу в вагоне, с грохотом мчащемся по темным рельсам нью-йоркского метро.
Глава двадцать пятая
– О, приветики! – говорит веселая молодая афроамериканка, сидящая рядом со мной.
Она изучает меня хищным взглядом, но улыбается широкой улыбкой, в которой не хватает нескольких зубов. Оставшиеся же по цвету схожи с сухими чайными листьями.
– Прошу прощения, – говорю я, потирая заспанные глаза.
– У меня прощения просить не надо, девочка. Ты всего лишь спала. А вот водителю может не понравиться, что ты весь день каталась в его вагоне.
– Весь день? – слова дребезжат у меня в горле. – Который сейчас час?
– Сейчас девять тридцать, но ты катаешься на этом поезде с десяти утра.
– Девять тридцать вечера? – визжу я, скованно спрыгивая с сиденья.
– Ну да, – говорит она, глядя на меня так, как будто я прибыла с другой планеты.
Я в недоумении качаю головой. Как весь день пролетел так незаметно? Куда делась Эйва? И что самое главное, где, черт возьми, я нахожусь?
– Тебе это в новинку, да? – говорит она, все еще улыбаясь. – Тебе придется научиться получше обходить систему. Нельзя весь день торчать в одном и том же вагоне. Они заметят. Нужно двигаться. К тому же тебе не помешает размяться.
Мои глаза наполняются слезами, которые мягко начинают стекать по лицу без предупреждения.
– Не плачь, милая, – говорит она. – Черт побери, я знаю, что, когда впервые спишь на улице, приходится трудно, но со временем становится легче. У меня сегодня хороший день. Нашла в мусоре идеальный чизбургер. Его всего два раза укусили сбоку. Люди постоянно выбрасывают хорошие вещи, ты че, не знала? Тебе сегодня есть где переночевать? Я иду в парк, там собирается компания наших. Можешь пойти со мной, если хочешь.
– Я не бездомная, – запинаясь, произношу я.
– Меня не проведешь, девочка, – раздраженно отвечает женщина. – Слушай, чуваки, с которыми я зависаю, – хорошие люди. Когда становится туго, о нас больше некому позаботиться, кроме таких же, как мы. Одной тебе будет очень одиноко. Похоже, тебе не помешает обзавестись друзьями.
– У меня есть друзья, – объясняю я.
– Ну да, ну да, так я тебе и поверила. И твои друзья просто позволили тебе бродить здесь в полном одиночестве последние два дня? С такими друзьями, девочка, никаких врагов не нужно.
Я закрываю рот руками. Как так вышло, что я нахожусь здесь уже целых два дня? Мы же с Эйвой только что разговаривали.
– Вы знаете, где мы находимся? – с запинкой спрашиваю я, начиная смиряться с тем фактом, что совершенно заблудилась.
– Ты пьяная, что ли? Или сидишь на чем-то? Как можно не знать, где ты находишься? Следующая остановка – тридцать третья улица. Хотя какая разница, здесь, внизу, все улицы выглядят одинаково.
Она права. Здесь искусственное освещение, и я могу находиться где угодно.
– Как добраться отсюда до Macy’s?
– Зачем? Решила пройтись по магазинам? – громко хохочет соседка. Она поднимает руку и трет большим пальцем об указательный, но не щелкает ими. – А вот это тебе не понадобится? – Похоже, она намекает на деньги, точнее, на их отсутствие.
Ее менторский тон уже начинает меня раздражать.
– Я знаю, как добраться до дома оттуда… кажется…
Женщина смотрит на меня по-настоящему обеспокоенно. Наверное, я сбиваю ее с толку, но мне все равно.
– Ты башкой ударилась, что ли? Мне кажется, тебе нужно показаться врачу. Похоже, у тебя здесь чего-то не хватает, – она постукивает пальцем по моему виску.
Я больше не хочу ее слушать. Она меня пугает. Пугает потому, что какая-то крошечная часть моего сознания считает, что она может быть права. Я закрываю уши руками и трясу головой из стороны в сторону. У меня перед глазами неожиданно всплывает лицо доктора Хэммонда, и меня охватывает ужас. Я оглядываюсь, как параноик, опасаясь, что он пришел за мной. Он найдет меня и снова посадит под замок. На поверхность всплывает столько подавленных воспоминаний, что мне кажется, будто моя голова вот-вот взорвется, словно фейерверк четвертого июля.
Я вспоминаю холодные белые стены больницы. Тишину в моем изоляторе. Пытку допросов с пристрастием. Психологические ловушки, которые для меня расставили. Я кричу: просто открываю рот и выпускаю наружу все свое отчаяние. Я кричу, кричу и кричу.
Все на меня смотрят. Даже те, кто едет в соседнем вагоне, заглядывают через стеклянные двери, чтобы хоть глазком увидеть мой срыв. Молодая мамочка, сидящая напротив, баюкает сына, крепко прижав его к себе и повернув головкой к своей груди, чтобы он не смотрел на меня.
– Что случилось с этой странной женщиной? – говорит он, указывая на меня пальцем.
– Я не странная, – рычу я. – Я не сумасшедшая.
Я бросаюсь на платформу, как только поезд останавливается, по дороге чуть не сбив с ног несколько человек своим чрезмерным напором. После срыва я быстро успокаиваюсь, и теперь меня затягивает в омут чувство стыда. Я ощущаю, как шокированные взгляды попутчиков прожигают безнадежно прозрачный щит, которым я пытаюсь от них отгородиться.
Мне нужно вернуться к Найджелу. Эйва будет жутко волноваться. Ума не приложу, как мы умудрились
