– Все в порядке, милый. Мамочка не злится на тебя, – убеждаю его я. Я тянусь, чтобы взять его за руку, но он в страхе отпрыгивает и отходит от меня подальше.
– Лаура, прошу. Прекрати нести этот бред. Ты меня пугаешь.
Я отвожу взгляд от миленького личика Бобби и рычу на Николь. Это предупреждение, чтобы она не вздумала связываться со мной. Она отступает на шаг назад, а значит, поняла намек.
– Я злюсь на Николь, – объясняю я Бобби. – Она очень непослушная девочка.
– Она хорошая девочка, – кричит Бобби. – Я тебя ненавижу, уходи, – он больно пинает меня в голень и убегает прятаться в гостиную.
Смертельно бледная Николь ведет себя очень тихо. Она явно боится того, как я могу отреагировать на выходку Бобби. Реакция Бобби причиняет мне огромную боль, и я знаю, что это потому, что Николь отравила его невинный разум.
– Прошу, не трогай меня, – умоляет Николь, пятясь и отступая на противоположную сторону стола.
Николь трахается с моим мужем и пытается заменить мать моим детям. Она стерла мою личность и заполнила брешь собой, доведя меня почти до безумия, но больше всего меня ранят эти четыре простых слова. Она произнесла их с таким искренним беспокойством в голосе. Она правда считает меня чудовищем? Или же она эксперт по обратной психологии? Я совершенно сбита с толку.
От дверцы духовки отражается блеск стали из-за спины Николь, указывая на то, что она крепко сжимает в руке огромный кухонный нож. Я понимаю, в какую опасную ситуацию сама себя поставила. Чудовище здесь не я. Я вторглась в ее дом, и все, что она теперь сделает, будет расценено как самозащита.
Я тянусь за единственным острым предметом, находящимся в поле моего зрения. И достаю мясницкий нож из открытого выдвижного ящика сбоку от меня. Николь проигрывает в битве за то, чтобы сохранить спокойствие, и начинает кричать и плакать.
– Ты и впрямь сошла с ума! – кричит она.
Я киваю. В тот миг я и сама это чувствую. Я сошла с ума от гнева, обиды и горечи.
– Если и так, – говорю я, – то по твоей вине.
– Я знаю, и мне очень-очень жаль, – произносит она, повесив голову от стыда. – Ты сможешь когда-нибудь меня простить?
– Нет, – отвечаю я не раздумывая. – Нет, я никогда не смогу тебя простить. Никогда.
Эмоции внутри меня сменяются так быстро, что приходится бороться с собой, чтобы понять, что я чувствую. Единственное, что неизменно, – это ненависть к Николь. Я никогда не смогу избавиться от этого чувства.
– Марк! – улыбается Николь, фокусируя взгляд за моей спиной.
Я разворачиваюсь лицом к мужу. Но обнаруживаю лишь пустое место. Я чувствую острую боль в затылке. Свет и звуки меркнут у меня в голове. Я постепенно теряю сознание, понятия не имея, что сделала со мной Николь. Возможно, я умираю.
Глава двадцать четвертая
Мне больно открывать глаза. Яркий свет усиливает пульсацию у меня в черепе. Я провожу рукой по затылку. Отек вокруг огромной шишки спадает. Ощущение такое, будто мне под кожу зашили небольшой мячик для гольфа. А Николь на удивление сильная для такой миниатюрной женщины. Когда она бьет по голове, то выкладывается на полную.
Я тихонько изучаю знакомые виды и запахи, мелькающие перед глазами. Я поглубже усаживаюсь в кресло, осознавая, что я в кабинете доктора Хэммонда. Я начала ненавидеть эту комнату. Не только за ужасный декор, но и за не менее ужасные вопросы, которые он мне постоянно задает. Спрашивая каждый раз одно и то же, он будто надеется услышать другой ответ, лучше предыдущего. Но мой ответ всегда неизменен. Я не сумасшедшая. Это Николь сумасшедшая. Разумеется, это в тех редких случаях, когда я решаю заговорить. По большей же части я просто молча сижу и смотрю в окно.
– Вы еще со мной? – спрашивает доктор Хэммонд, начиная уставать от моего молчания.
Ответом ему служит не что иное, как мой глубокий вздох.
– Вы нас не на шутку напугали, сбежав вот так, – говорит он. – О чем
