«Я не предполагал, что ее уход вызовет такой взрыв горя и посвящений, — писал Rudy Ruml в письме. — Я был неприятно поражен и в то же время горд тем, сколь многого ей удалось достичь».
Письмо Румла полностью опубликовано 10 августа 2007 года в блоге одного из активных участников виртуального самурайского сообщества, известного под именем Takuan Daikon. В предуведомлении публикатор написал, что для него совершенно неочевидна достоверность того, что сказано в письме Румла.
Согласитесь, ситуация выглядит крайне фантастической. 75-летний историк и социолог с мировой (хотя и неоднозначной) репутацией приходит в «Second Life» для популяризации своих концепций (ничего, кстати, удивительного — SL дает для адресного общения достаточные возможности). При этом он не только проводит семинары практически «не шифруясь» (Rudy Ruml — его «официальный» «аватар»), но и создает несколько виртуалов как «агентов идейного влияния». Один из его агентов попадает на Самурайский Остров, и сильно пожилой профессор увлекается виртуальным фехтованием. Он тратит уйму времени на овладение этим искусством, а также на то, чтобы его виртуал стал полноценным и весьма активным персонажем, «вживленным» в эту среду. Все это маловероятно.
Нет никаких оснований (не)верить Руди Румлу (а вне «Second Life», естественно, никаких признаний и покаяний быть не может — история произошла в виртуальном мире и в целом там пока и остается). Есть основания сомневаться в этой истории абсолютно во всем.
Кроме одного: Эмбер Суизинг действительно существовала как персонаж в «Second Life».
И она на самом деле умерла — как персонаж.
При этом реально существовавшая в «Second Life» Эмбер Суизинг была «аватаром» не существовавшей в реальности Джейн Кит, которая была виртуалом, созданным человеком, известным через другой «аватар» «Second Life» как Рудольф Дж. Руммель...
Виртуальная среда «Second Life» в этой истории стала базовой реальностью, а наша собственная реальность, увиденная из SL, стала чертовски расплывчатой и неопределенной. Более того: расплывчатость эта будет накапливаться, потому что крайне трудно себе представить (вне рамок фантастического романа) проводящееся в реальном мире расследование убийства виртуального персонажа...
Не новость, что мы уже довольно давно живем во множественности пересекающихся реальностей. Новость в том, что необходимость освоиться с этим становится со всей очевидностью практической.
Человек сидит в кресле. Раскрытая книга в руках; он перелистывает страницы. Человек сплавляет мысли автора со своими собственными, погружается в его текст.
Он делает это, потому что считает это для себя важным.
Другой человек сидит в другом кресле. На коленях у него ноутбук, пальцы мелькают над клавиатурой, на экране сменяют друг друга изображения.
Человек вовлечен в игру. Его «аватар» берет все новые и новые вершины в виртуальном мире. Или слушает публичную лекцию, которую читает «аватар» профессора из Принстонского университета. Или участвует во встрече с «аватаром» автора книги, которую читает человек из первого кресла.
Он делает это, потому что считает это для себя важным.
И в общем, я думаю, что ему видней.
Поле брани
Херсонский Борис Григорьевич — поэт, эссеист. Родился в 1950 году. Окончил Одесский медицинский институт. Заведует кафедрой клинической психологии Одесского национального университета. Автор нескольких книг стихов (в том числе переложений библейских текстов). Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Одессе.
Зигмунд Фрейд когда-то писал, что человек, выкрикнувший вслед врагу бранное слово вместо того, чтобы бросить в него камень, может быть назван одним из творцов цивилизации. Слово, конечно, ранит. Но словесная (психологи говорят “вербальная” от латинского verbum — слово ) агрессия все же получше, чем физическая. Брань, увы, сейчас употребляют не только невоспитанные люди. Ругается как извозчик? А как это? Племя извозчиков вывелось. Другие переняли их традиции. Для начальства, к примеру, мат в советские времена стал едва ли не профессиональной терминологией. И в постсоветские времена нравы боссов не изменились.
Термин “непечатные слова” устарел так же, как профессия извозчика. Если Александр Солженицын еще как-то пытался “маскировать” бранные выражения, когда писал о советских лагерях “Поднимется? Фуимется! Не влияет!” или цитировал не вполне пристойные пословицы вроде “тебя не гребут, ты не подмахивай”, то писатели-эмигранты (среди них — и одиозный уже тогда Эдуард Лимонов, и вполне респектабельный, к буддизму клонящийся Василий Аксенов), а затем и не вырвавшиеся за рубеж запустили ругательства в русскую прозу и поэзию, да так, что специальные словари мата, которые также уже изданы и переизданы в России, покажутся неполными. А ведь словари изданы добротные. Там даже “сокращенные” ругательства вроде “иди ты к…” разъясняются и дополняются.
Непристойной руганью занимается еще одна респектабельная наука — психология. В Вене даже издается специальный журнал “Словесная агрессия”. Жаль, не опубликована в этом журнале статья одессита, психиатра, позднее профессора А. Халецкого “Психопатология брани”. Те, кто знал ныне покойного Халецкого, говорят, что тот за свою жизнь не произнес ни одного бранного слова. А ведь мог! И на вполне научной основе.
Вкратце наука говорит вот что. Чаще всего непристойная брань является символической разрядкой агрессивного импульса. При этом далеко не всегда ругань служит средством “коммуникации”. Разряжаться можно и наедине с собой, представляя себе воображаемого “партнера”. Или просто — посылая подальше весь мир со всеми его жителями, как лирический герой уже упомянутого Лимонова в финале его книги “Это я, Эдичка”. Основная цель брани — унизить, оскорбить, “замарать” человека. Не случайно брань называют грязной, а психологи связывают ее с “анальным комплексом”. В психиатрии же прочно утвердился термин “копролалия” (греч.), дословно — фекальная речь. Сами по себе фекалии занимают немалое место в бранном лексиконе. На сленге вместо “оскорбить” часто говорят “обос….ь”. Вот что пишет об этом один из крупнейших психологов XX века Эрих Фромм, считавший грязную брань проявлением наиболее злокачественной агрессивности: “Прямым проявлением речевой некрофилии ( греч . влечение к мертвому. — Б. Х. ) является преимущественное употребление слов, связанных с разрушением или с экскрементами.
И хотя слово „дерьмо” сегодня вообще-то широко распространено, легко узнать людей, для которых это просто любимое слово, которое они применяют вдоль и поперек. В качестве примера вспоминаю 22-летнего мужчину, у которого главным словом было „дерьмо”, он мог так называть все что угодно: жизнь, людей, идеи, природу... Сам о себе он говорил с гордостью: „Я мастер по разрушению””. Фромм не знал популярной российской шутки о том, что единственная вещь, которую нельзя назвать дерьмом, это — моча. Экскрементальная лексика проникает в поэтическую речь с детства. Это ведущая тема стихотворных дразнилок. Например:
Ты мне больше не дружок
И не писай в мой горшок,
Забирай свои какашки
И отдай мои бумажки.
Кроме “марания” брань также “заводит” человека, подталкивая его к грубой, физической агрессии. Все психологи сходятся на том, что в семьях, где муж склонен к физическому насилию, он также употребляет непристойную брань. При этом словесная агрессия предшествует физической. Римские гладиаторы, прежде чем наброситься друг на друга, осыпали друг друга отборной бранью. Вспомним строки из поэмы Иосифа Бродского “После нашей эры” (“Post aetatem nostram”): “Толпа, / отлившаяся в форму стадиона, / застыв и затаив дыханье, внемлет / той ругани, которой два бойца / друг друга осыпают на арене, / чтоб, распалясь, схватиться за мечи. <…> Весь стадион — одно большое ухо. / „Ты падаль!” — „Сам ты падаль”. — „Мразь и падаль!””
Собственно, для дворянина XVII — XVIII веков оскорбление автоматически означало дуэль, то есть — физическую агрессию.
В замкнутом пространстве семьи либо производственного коллектива брань иногда становится способом подчеркнуть свое господство. Разжалованный Долохов у Толстого мог сказать грубияну-генералу гордую фразу: “Я обязан исполнять приказы, но не обязан сносить оскорбления”. Подчиненные люди в наше время не могут повторить таких слов. Их зависимость от начальства слишком велика. Они были (да и сейчас) обязаны сносить оскорбления. Это был и есть неписаный закон. Оттого так и изощрен уже упомянутый начальственный мат. Нам с вами известны примеры ругани на высшем уровне социальной иерархии. Слово “г…о” было довольно частым украшением лексикона самого Владимира Ильича. Константин Симонов в своих мемуарах вспоминает, как Сталин во время встречи с писателями высказался против чрезмерного почитания иностранцев и, усмехнувшись в усы, добавил в рифму — “зас…цев”. Сталин явно получил удовольствие от своей фразы. Действительно, как и любая “дурная привычка”, брань, непристойность доставляет известное удовольствие тому, кто бранится.
