библейские слова разобраны на свои составные части — корни, приставки и окончания, а труднейшие объяснены в связи с соответствующими местами библейского текста. Этот труд, при всех его недостатках (автор не знал еще основного закона еврейской грамматики о трехбуквенном корне), имел важное значение как первый аналитический словарь еврейского языка, проложивший путь позднейшим филологам. Немалую заслугу Менахема составляло еще то, что он писал свою книгу на еврейском, а не на арабском языке и тем сделал ее доступной для евреев других европейских стран.
Немного радости принесло, однако, это сочинение своему автору. Менахем нажил себе ожесточенного противника в лице даровитого Адонима Галеви, известного под литературным именем Донаш бен-Лабрат. Донаш был родом из Феца и получил свое образование в Багдаде, в эпоху Саадии Гаона. Наслышавшись о просвещенном испанском меценате Хасдае, Донаш приехал к нему в Кордову. В то время он уже был известен своими исследованиями по грамматике и в особенности тем, что он ввел в еврейское стихосложение арабскую метрику. Он сам писал стихи по правилам этой версификации. Когда появился лексикон Менахема (ок. 955 г.), Донаш написал полемическое сочинение в стихах и прозе, где осмеял многие грамматические положения и вытекающие из них библейские толкования кордовского ученого. Гнев критика был вызван, между прочим, тем, что Менахем отступал в своей грамматике от метода Саадии, основанного на сравнительном арабско-еврейском языковедении. Свою критику Донаш посвятил покровителю наук Хасдаю, предпослав ей хвалебную оду в честь кордовского сановника. Тут обнаружилась изнанка меценатства. Вследствие нападок Донаша и происков его друзей, Менахем впал в немилость у Хасдая и даже подвергся глубокому оскорблению: слуги еврейского министра ворвались в дом бедного ученого и побили его. Ученики Менахема впоследствии горячо заступились за своего учителя и в своих посланиях разбивали доводы Донаша и его школы против злополучного лексикона «Махберет», а им возражали ученики Донаша. Эти споры возбудили сильный интерес к еврейскому языковедению и много способствовали очищению прозаического и стихотворного стиля, подготовляя тем почву для литературного расцвета XI века.
Выдающимся учеником Менахема б. Сарука, превзошедшим учителя, был Иегуда Хаюдж, также переселившийся из Феца в Кордову. Он внес новый свет в еврейское языкознание, установив грамматическое правило, что корни библейских слов состоят обыкновенно из трех согласных букв. В трудах Хаюджа, написанных по-арабски, сделана классификация слов по их корневому составу, изложены правила пунктуации и другие основы еврейской грамматики, необходимые для правильного понимания библейской письменности. Еще более смелым новатором в этой области был Иона Маринус, или Ибн-Джанах (он же Абульвалид Мерван), образованный врач и филолог. Одновременно с Самуилом Ганагидом Ибн-Джанах покинул Кордову после катастрофы 1013 г. и поселился в Сарагосе, где занимался врачебной практикой. Любимейшим же его занятием было языкознание. Результатом его научных исследований были грамматика и лексикон еврейского языка, с подробным изложением правил синтаксиса и риторики (написаны до 1050 г.). Ибн-Джанах пел дифирамбы науке о еврейском языке как «царице всех наук», которая дает ключ к уразумению божественного слова во всей его чистоте и святости. «Я работал, — говорит он, — с большим прилежанием днем и ночью, так что я больше истратил на масло (для освещения), чем другие на вино». Написанные поарабски, лексикон и грамматика Ибн-Джанаха были позже переведены на еврейский язык («Сефер гашарашим» и «Гарикма»). Этому главному творцу еврейской грамматики пришлось также вступить в научный турнир с ученым министром Гранады, Самуилом Ганагидом. Последний заступился за систему своего учителя Хаюджа, от которой Ибн-Джанах нередко отступал. Завязалась обычная для того времени литературная полемика. Еврейские ученые сражались между собой книгами и эпиграммами, как арабские воины — шпагами, но в этом литературном бою соблюдался рыцарский этикет. Сам Самуил Ганагид написал обширный труд по языковедению, который не дошел до нас. Но его главная литературная заслуга заключалась в другой области — поэзии и изящной словесности, для которой тогда создавался новый еврейский стиль.
Самуил Ганагид является первым по времени еврейским стихотворцем в Испании, писавшим на светские темы. В области религиозной поэзии ему предшествовал вышеупомянутый Иосиф ибн-Абитур, автор гимнов, вошедших в сефардскую литургию (§ 24). Самуил мало писал в этом жанре «пайтанов»; его муза живо откликалась на все, что волновало поэта в личной и политической жизни. Смерть последнего вавилонского гаона р. Гая (1038) вдохновила Самуила на длинную элегию, в которой особенно отмечено политическое значение этого события: прекращение национальной гегемонии в Вавилонии и «уравнение сынов Вавилонии, Африки и Испании». Ряд стихотворений гранадского визиря имеет прямое отношение к политическим событиям арабской Испании, в центре которых он стоял. Одно из них написано в лагере близ Лорки, в форме завещания сыну поэта, Иосифу (летом 1042 г.), накануне большого сражения между гранадцами и союзной армией севильских арабов. В этом завещании отец убеждал юношу быть благочестивым, приобретать побольше знаний, относиться сердечно к людям, помогать нуждающимся, а главное — стараться иметь собственные заслуги, не полагаясь на заслуги отца. Удивительно было это спокойствие духа, позволявшее министру накануне грозной битвы писать предсмертное завещание в стихах на национальном языке. Исход войны оказался счастливым для Гранады, и скоро Самуил мог уже сообщить сыну в новом стихотворном послании радостную весть о поражении неприятеля.
Самуил Ганагид писал еще стихотворения на разные случаи: послания к родным и друзьям по поводу радостных или печальных семейных событий. Из больших произведений Самуила известны по имени три книги, написанные в подражание библейским Псалмам, Притчам Соломоновым и Когелету (Ben-Tehillim, BenMischle, Ben-Kohelet). Из них дошли до нас только фрагменты, но видевший эти книги поэт XII века Моисей ибн-Эзра отзывается о них с большой похвалой, как о классических произведениях по изяществу стиля и богатству мыслей. Он же, впрочем, сообщает, что многие современные писатели резко критиковали сановного поэта. Позднейший поэт-критик Алхаризи писал о Самуиле Ганагиде: «Стихи его величественны и важны, содержание их смело и ново, но большей частью строфы его слишком глубокомысленны и трудны, так что нуждаются в комментариях». Действительно, при всех усовершенствованиях стиля в сравнении с прежними «пайтанами» есть еще много тяжелого и неуклюжего в стихотворениях Самуила Ганагида, который занимает в средневековой еврейской поэзии приблизительно такое место, как в новейшее время, например, Клопшток в немецкой или Державин в русской поэзии. Как вслед за этими предвестниками появились Гете и Пушкин, так вслед за Самуилом, и отчасти еще в его время, появились самые блестящие поэты еврейско-арабского ренессанса. Историк той эпохи Авраам ибн-Дауд верно отметил эту постепенность литературного развития, сказав: «Во дни сановника Хасдая поэты начали чирикать, а во дни Самуила Ганагида они громко
