запели». В этом хоре певцов зазвучал вдруг нежный голос соловья, истинного поэта — Ибн-Габироля.
Соломон ибн-Габироль (ок. 1020-1070) родился в Малаге, куда переселились его родители после падения Кордовы в 1013 году. Он рано лишился отца и матери. Эта утрата в связи с нуждой и бедствиями, выпавшими на долю осиротевшего отрока, наложили на его настроение печать грусти и скорбной сосредоточенности. В 16 лет написал он свои первые элегические стихи: «Моя песнь подталкивается заботой, моя радость — стоном. Когда вижу улыбку, мое сердце плачет о моей погубленной жизни. Друг мой, неужели подобает плакать о дне смерти шестнадцатилетнему юноше, который должен увлекаться детскими забавами и сиять румянцем щек?» В юности Габироля был один светлый промежуток. Живя в Сарагосе, он нашел покровителя и друга в лице Иекутиеля Хассана, образованного еврея, занимавшего почетное положение при дворе Сарагоского эмира. Габироль искренно привязался к этому меценату и превозносил его в звучных одах. Но вскоре ему пришлось уже оплакивать смерть своего благодетеля, который пал жертвой какой-то дворцовой революции в Сарагосе (1039). Эта смерть, по словам поэта, составляла тяжелую утрату для всего еврейства. В трогательной элегии Габироль заставляет еврейскую нацию (Цион) горестно вопрошать: «Кто теперь поддержит меня в годину бедствий, когда враги мои сговорятся и нападут на меня? Кто сокрушит зубы разъяренных тигров, разинувших свою пасть, чтобы поглотить уцелевших блуждающих овец?»
Испытанные неудачи оставили в душе поэта осадок горечи и негодования. Габироль жаловался на людскую несправедливость, он нередко обличал в своих стихотворениях влиятельных людей. Этим он нажил себе врагов среди представителей Сарагоского общества, и ему пришлось покинуть Сарагосу. Разочарованный поэт решил совсем оставить Испанию и переселиться на Восток, но почему-то не осуществил своего намерения. В то время он нашел нового покровителя в лице Самуила Ганагида, который знал семью Габироля еще в Малаге. Отношения молодого поэта к его сановному собрату по музам отличались непостоянством, свойственным характеру Габироля. Последний то прославляет своего друга и покровителя, то в сознании своего превосходства пишет против него едкие стихи, сравнивая его холодную поэзию с ледяной вершиной Хермона. Столкновения Габироля с разными лицами вызывались еще, вероятно, его религиозно-философскими воззрениями, которые строгой ортодоксии могли казаться еретическими. Габироль слишком рано окончил свою безотрадную, скитальческую жизнь: он умер в Валенсии приблизительно в возрасте 48 лет.
Гениальный человек, которому суждена была такая короткая жизнь, успел, однако, надолго вдохнуть жизнь в еврейскую поэзию. Это первый поэт ренессанса, который был не рабом, а властелином стиха, и он с полным правом мог сказать о себе эти гордые слова:
Я владыка-певец, и стих есть мой раб.
Я арфа для всех стихотворцев-певцов.
Поэт следующего поколения, Моисей ибн-Эзра, называл Габироля «рыцарем стиля и мастером стиха», а позднейший критик Алхаризи признал за новым Соломоном право на царский венец в области еврейской поэзии: «Бог помазал его на царство в области поэзии, и он создал песнь песней Соломона. Все последовавшие за ним усвоили его вкус, и дух его музы почил на них».
Многочисленные лирические и национально-религиозные стихотворения Габироля отличаются красотой формы и какой-то особенной задушевностью. Никто из прежних «пайтанов» не умел так трогательно выразить волнения верующей души, скорбь и тоску гонимой нации, как этот грустный певец из Сарагосы. Его гармонические гимны, вошедшие в синагогальную литургию, были откровениями нового псалмопевца. В них слышится то благоговейный восторг человеческой души, беседующей со своим Творцом, то жалобы тоскующей еврейской нации, молящей о пощаде, о возвращении в обетованную землю. Габироль первый ввел в религиозную поэзию эту трогательную форму диалога между еврейской нацией и Богом:
Нация: «Бедная пленница в земле чужой стала рабыней, рабыней египетской. С того дня, как Ты, Боже, ее покинул, она ждет Тебя... Всему есть конец, но нет конца моему горю; годы чередуются — и нет исцеления моей ране. Живу в изгнании, тону в пучине, и никто не берет весла, чтобы вывести тонущую ладью. Истерзанные, придавленные, несущие иго, ограбленные, ощипанные, втоптанные в землю, — доколе, Боже, будем мы сетовать на обиды, на многолетнюю неволю? Исмаил (мусульмане) подобен льву, а Исав (христианский мир) — коршуну: едва один нас оставит, другой нас схватит».
Бог: «Твой ли голос слышу, скиталец Ариэль? Возрадуйся, дева Израиля, ибо близится время, отмеченное в Книге Даниила. В то время поднимется Михайл (Архангел) и возгласит на горе: пришел избавитель к Сиону!»
Иногда сам Бог заводит разговор с Израилем и получает ответ:
Бог: «Осиротелая, истощенная, отчего ты плачешь? Разве ты отчаялась в том, чего ожидала?» — (Нация): «Затянулся час моего избавления, и продлился мрак кругом». — (Бог). «Жди, бедняжка, еще недолго — и я пошлю своего вестника, чтобы он проложил путь для меня, и на горе Цион буду венчать царя моего (Мессию)».
Сила Габироля заключается больше всего в его чисто религиозных гимнах, в страстных излияниях верующей души, всецело сливающейся с Богом, источником жизни и вечности. Общее миросозерцание поэта-философа нашло свое лучшее выражение в обширном гимне «Царский Венец» («Keter malchut»), вошедшем в состав сефардской литургии. Тут в поэтических образах представлена метафизическая система Габироля, изложенная им в отвлеченной форме в сочинении «Источник жизни» («Меког chaim»). Этот философский трактат, написанный первоначально по-арабски, был мало распространен среди евреев и впоследствии затерялся, но зато приобрел популярность в кругу средневековых христианских богословов, которые пользовались латинским его переводом («Fons vitae»). Имя автора в оригинале и в латинском переводе было обозначено Авицеброн, и только в новейшее время выяснилось тождество этого имени с Габиролем. В своей философской системе Габироль стоит на почве метафизики неоплатоников и Филона Александрийского, но примешивает к ней элементы аристотелизма, которые он усвоил, вероятно, по арабским источникам. В этой системе установлена лестница творческих сил в мире духовном и материальном: Бог, как чисто духовная субстанция; Воля, как первая эманация Бога (филоновский Логос); затем Универсальная Материя и Универсальная Форма, Мировой Разум и Мировая Душа, наконец, Универсальная Природа; из этих творческих сил развился путем излучения (irradiatio), или эманации, весь видимый мир. Этому макрокосму соответствует микрокосм — человеческий организм, где в миниатюре совмещены материя, форма, воля, разум и душа. Отсюда — гармония высшего и низшего миров. Тяготение к Божеству как «источнику жизни» есть закон бытия человеческого, и чем сильнее это тяготение души индивида к Мировой Душе, тем чище и духовнее человек. Созерцание или мысленное слияние с Богом есть тот путь, который ведет человека от конечного к бесконечному.
Габироль не успел связать свою метафизику с учением иудаизма, как это сделал раньше Саадия Гаон.
