Созданный П. Д. Барановским и М. И. Погодиным Музей деревянной скульптуры в Болдинском монастыре насчитывал более сотни первоклассных произведений народного искусства. Основу коллекции составляли “деревянные боги”, собранные в Дорогобужском, Рославльском, Ельнинском уездах. Среди них были шедевры, восхищавшие самых строгих ценителей искусства.
В одну из наших встреч с Коненковым я сказал ему, что собираю материал для книги о русской народной деревянной скульптуре. Сергей Тимофеевич живо заинтересовался этим и попросил показать ему фотографии скульптур. Я выбрал из своей фототеки несколько десятков наиболее интересных произведений и принес их Коненкову. Он разложил фотографии на рабочем столе и, к моему удивлению, oтобрал среди них работы смоленских резчиков, хотя фотографии не были подписаны.
— Как вам это удалось? — спросил я Сергея Тимофеевича.
— Никакого секрета нет, — ответил Коненков. — Так же, как фольклорист безошибочно отличит по мелодии и говору песню северных крестьян от казачьей песни, так и для меня не составляет труда смоленскую скульптуру отличить от северной или от пермской.
С. Т. Коненков рассказал, что скульптором он стал именно благодаря “деревянным богам”, виденным в детстве в часовнях и церквях родного Ельнинского уезда. Спасы, Николы, Параскевы, Никиты-бесогоны всякий раз производили на Коненкова-подростка неизгладимое впечатление. Став профессиональным скульптором, он не забыл этого и создал свою сюиту старичков-лесовичков, сказителей, странников как продолжение великой народной традиции резьбы по дереву. И действительно, если внимательно присмотреться к коненковским “Старенькому старичку”, “Егорычу-пасечнику”, “Старичку-полевичку”, можно найти много общего со скульптурой, которую собрали в 1929 году на Смоленщине П. Д. Барановский и М. И. Погодин.
Музей в Болдинском монастыре пользовался большой популярностью у жителей окрестных сел. Приезжал подивиться “деревянным богам” и народ из дальних сел. Этому в немалой степени, как оказалось, способствовал хитроумный монашек-скопец, живший в сторожке при закрытом монастыре. С его помощью в музее стали происходить “чудеса”. В одну из ночей из экспозиции пропала скульптура Николы Чудотворца. Утром ее нашли в лесной часовне, откуда она ранее поступила в музей. Скульптуру при большом стечении народа водворили в музей. Через несколько дней она из-под замка “покинула” музей и вновь “обретохося” в часовне. Молва о том, что Никола не хочет быть в музее, быстро облетела весь уезд. За Николой “тронулись” в дорогу и другие скульптуры, но “чудо” было скоро разоблачено. Погодин объявил, что Барановский уехал в Смоленск. Музей был закрыт на большущий амбарный замок и опечатан. Двое суток просидел Барановский взаперти, пока монашек не решился на совершение очередного “чуда”. Ночью он потайным ходом в стене трапезной проник в помещение, где была развернута экспозиция, поменял платки Параскевам, надел новые лапти на “собравшегося” в дорогу Николу, положил свежие цветы у распятия. За этим занятием его и застал Петр Дмитриевич. Пришлось монашку каяться при всем честном народе.
П. Д. Барановский и М. И. Погодин прекрасно понимали, что собранная ими коллекция деревянной скульптуры имеет всемирное значение. По художественной значимости скульптура Смоленщины не уступала знаменитым “пермским богам”. Устроители Болдинского музея готовили к изданию книгу о смоленской скульптуре. Война помешала осуществить их замысел. В огне пожарищ погибли шедевры, могущие составить славу любой национальной школе ваяния. После смерти Погодина и Барановского каталог и фотографии деревянной скульптуры, погибшей в Болдинском монастыре, поступили в архив Института истории искусств Министерства культуры СССР и ждут своего исследователя.
“Где хоронить дорогого Петра Дмитриевича?” — так заканчивалась заготовленная телеграмма, которую должны были отправить в Москву летом 1931 года участники Беломорско-Онежской экспедиции.
Дело обстояло так. Экспедиция подходила к концу. Времени оставалось мало, а в селе Пияла надо было еще обмерить, сфотографировать, зарисовать ряд памятников. Петр Дмитриевич очень боялся за их судьбу, и не напрасно. Большая часть этих памятников погибла от рук ниспровергателей старины. Особенно тщательно Барановский делал тогда обмеры уникального пияльского собора. Оставалось сделать всего несколько замеров. Для экономии времени он решил идти не по матицам потолка собора, а прямо по доскам. Только он вступил на них, весь потолок рухнул с десятиметровой высоты, так как гвозди проржавели и повыскакивали из своих гнезд. Барановский оказался под грудой толстых досок. Когда их разобрали, Петр Дмитриевич уже был как будто бездыханен. Тогда и составили злополучную телеграмму. Но отправить ее из глухого села оказалось не так-то просто. Когда через четыре часа вернулись к Барановскому, он пришел в сознание.
— Так уж было суждено, — вспоминал Петр Дмитриевич, — это была не последняя моя экспедиция. Две недели я пролежал в медпункте села Чекуева, а как стал подниматься с постели, то непременно захотел посмотреть, что из древностей осталось в закрытом соборе. “Сходи, — говорю своему коллеге, — посмотри, что там есть полезного”. А он отвечает, что, мол, ничего там нет. Тогда поковылял я сам. Зашел в собор — действительно пусто. Кругом грязь, птичий помет. Вижу — внизу, под всякой рухлядью, — резная доска. Вытащил я ее и ахнул. Передо мной был истинный шедевр — резная дверь XVII века — экспонат, достойный украшать любой музей народного творчества.
Чекуевская находка лучше всех снадобий помогла тогда Барановскому окончательно подняться на ноги. Телеграмма о его смерти сохранилась в архиве у Петра Дмитриевича, и он воистину оправдал народное поверье — прожил после несостоявшихся похорон до девяноста двух лет. Ну а что касается резной двери из села Чекуева, то она и по сей день в музее “Коломенское”. Кстати, то, что можно увидеть в Коломенском: дом Петра I из Архангельска, башню Николо-Карельского монастыря с Беломорья, башню Братского острога с Ангары, — все это было привезено и собрано Петром Дмитриевичем. Он был организатором и первым директором музея “Коломенское”. Его советчиками и помощниками в создании музея были известные люди, в 1920 — 1930-е годы оказавшиеся не у дел. Среди них — поэт старой Москвы художник Аполлинарий Васнецов.
Однажды к Барановскому пришла женщина и предложила взять у нее картину с изображением церкви Иоанна Предтечи в Дьякове, что рядом с Коломенским.
— Так это же большая ценность, я не смогу вам сполна за нее заплатить, — сказал Петр Дмитриевич.
— Что вы, никакой платы и не надо. Возьмите, лишь бы не пропала. Внук поступил в архитектурный техникум, а там учат, что церкви как памятники архитектуры никакой цены не имеют. Вот и боюсь, как бы внук не изорвал картину.
Так Петр Дмитриевич стал обладателем редкостного произведения искусства. За картину “Церковь Иоанна Предтечи в Дьякове” ее автор Константин Маковский получил золотую медаль и заграничную командировку. В 1930-е годы, когда во всеуслышание объявили, что можно, оказывается, жить без святынь, цена на эту картину упала в глазах несведущей молодежи до нуля. Теперь этой картине цены нет. Петр Дмитриевич сохранил ее для народа.
Некоторая часть экспонатов, которые были “отобраны” Барановским по злополучным телефонограммам тех давних лет, находится ныне в экспозиции музея “Коломенское”, но далеко не все. В подклети церкви Вознесения пока экспозиция не сделана. Вот там и “покоится” все то, что Петр Дмитриевич смог вывезти из реконструируемого центра Москвы в село Коломенское на музейном транспорте в одну лошадиную силу.
Ждет своего часа и экспозиция икон, собранных Барановским за долгие годы экспедиций по всей России. Он собирал только те иконы, на которых есть изображение памятников архитектуры. Среди редких экспонатов Петр Дмитриевич особо ценил две иконы: одну XV века, а другую XVII века — обе с изображением Зосимы и Савватия, держащих в руках Соловецкий монастырь. На одной иконе монастырь еще деревянный, а на другой — каменный, во всей красе и величии, каким он дошел до начала нашего века. Эти иконы Петр Дмитриевич привез в 1923 году, когда участвовал в экспедиции Наркомпроса по передаче зданий Соловецкого монастыря хозяевам Соловецкого лагеря особого назначения (печально знаменитый СЛОН). Тогда же он выпилил и привез в Москву часть главных ворот монастыря с огромным кованым замком — свидетелем многовековой истории Соловков.
География научных экспедиций П. Д. Барановского обширна — от Соловков до Баку, от Львова до Иркутска. По числу экспедиций после Русского Севера шли поездки на Кавказ. Начиная с 1929 года в течение нескольких десятилетий Петр Дмитриевич плодотворно работал над темой “Связи в архитектуре Древней Руси с Кавказом, Византией и балканскими славянами”. Ему принадлежат выдающиеся открытия на территории Кавказской Албании (V — XII века) в Азербайджане. В селе Лекит он открыл древний базиликальный храм, а в селе Кум — Круглый храм V — VII веков.
