— “Великый княже Всеволоде! <...> Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти <...> Ты бо можеши посуху живыми шереширы стрѕляти, удалыми сыны Глѕбовы”.
Петр Дмитриевич прервал чтение “Слова...” и спросил меня:
— Что такое “шереширы”?
Я ответил, что академик Д. С. Лихачев в своих примечаниях к “Слову...” точного определения “шерешир” не дает. Он предполагает, что “шереширы” происходят от греческого слова, означающего копье.
— Шереширы... Вот держите. — И Петр Дмитриевич протянул мне маленький, размером в детский кулак, глиняный горшочек с узким и коротким горлышком. По словам Барановского, в горшочек заливали специальную горючую смесь и затыкали паклей. Затем, вставив стрелу в горлышко, зажигали паклю и стреляли из лука в стан врага.
— Так это же знаменитый “греческий огонь”, которым греки сжигали корабли противников.
— “Греческий огонь”, но применяемый “посуху”, как сказано в “Слове...”. — И Петр Дмитриевич положил горшочек на книжную полку, где было еще несколько “шерешир”, но другой формы.
— Откуда у вас это? — спросил я.
— Из раскопок. Горшочек, который я вам показывал, найден мною при обследовании фундаментов церкви Михаила Архангела в Смоленске. Эта церковь, кстати, выстроена по повелению князя Давыда Ростиславича Смоленского, того самого, который упоминается в “Слове...”. Строил ее гениальный зодчий Древней Руси Петр Милонег. В скобках замечу, — сказал Барановский, — Петр Милонег — мой любимый зодчий, имя которого достойно стоять в одном ряду с Автором “Слова...”.
Вся “келья” Барановского была уставлена стеллажами с папками, на корешках которых были надписи: “Шатровое зодчество”, “Кавказская Aлбания”, “Словарь древнерусских зодчих”, “Троице-Сергиева лавра”, “Музеи под oткрытым небом”, “СОПИ”, то есть “Слово о полку Игореве”. Материалы о “Слове...” были уникальные.
Петр Дмитриевич собирал не все издания “Слова...” подряд, а только специальную литературу, где говорилось о памятниках материальной культуры, современных “Слову...”, будь то иконы, фрески, мозаики, книжная миниатюра, нумизматика, прикладное искусство, оружие и, конечно, русская архитектура XII—XIII веков. Для него не составляло труда, например, описать участников похода князя Игоря, сбрую “борзых коней” или орнамент на нарядах, в которые были одеты “красныя дѕвкы Половецкыя”. Нетрудно представить себе, как он относился к иллюстраторам, бравшимся зa оформление “Слова...” и не знавшим таких простых вещей, что у церквей в Древней Руси было шлемовидное покрытие, а не луковичные главы. Помню, как он испещрил своими суровыми замечаниями книгу О. Сулейменова “Аз и я”, присланную автором в 1975 году с надписью “Петpy Дмитриевичу Барановскому с уважением личности и трудов”. Не знаю, встречался ли Сулейменов с Барановским, но во всех случаях казахскому писателю надо отдать должное, что он хотя бы знал о трудах Барановского.
Помню, как мы — группа экскурсантов во главе с П. Д. Барановским — приехали в родной его Смоленск. Петр Дмитриевич знакомил нас с отреставрированной им церковью Петра и Павла на Городянке (1146 год), которая стоит нынче чуть ли не на путях железной дороги, рядом с вокзалом. Потом мы ходили к тому месту на Смядыне, где, согласно “Сказанию о Борисе и Глебе”, в сентябре 1015 года повар Торчин зарезал князя Глеба. Сыновья Владимира I Борис и Глеб, убитые по замышлению их старшего брата Святополка, прозванного Окаянным, были канонизованы и стали первыми русскими святыми. Прочитав лекцию о братоубийстве в борьбе за великокняжеский престол, Барановский повел нас показывать творение своего любимого зодчего Петра Милонега — Свирскую церковь Михаила Архангела (1190-е годы). К середине дня мы так “укатались” по крутым смоленским холмам, что взмолились и стали просить “пардона” у двужильного Петра Дмитриевича, а он пристыдил нас, молодых, и повез в Талашкинский музей.
Талашкино — гордость Смоленской земли, подлинный бастион национального самосознания нашего народа. Здесь бывали И. Е. Репин, М. А. Врубель, С. В. Малютин, В. М. Васнецов, В. Д. Поленов, Н. К. Рерих. Они помогали хозяйке Талашкина М. К. Тенишевой в благородном ее начинании — возрождении кустарных народных промыслов, сами много и плодотворно работали.
Деятельность Марии Клавдиевны поистине многогранна. Она была способной художницей и певицей, археологом, пытливым исследователем искусства, коллекционером. М. К. Тенишева сумела сделать Талашкино художественным центром, известным не только в России, но и в Европе, во Франции.
Посещение вместе с Барановским Талашкина было на редкость интересным. Оказалось, что Петр Дмитриевич был знаком со многими деятелями Талашкинского кружка. Более того, выбор профессии был сделан им благодаря тому интересу к археологии, который проявляли “талашкинцы”, и в первую очередь сама Тенишева. Она участвовала в археологических раскопках на Смоленщине, в Киеве, Новгороде, была председателем Смоленского отделения Всероссийского общества охраны памятников старины, членом редакции журнала “Баян”. В 1916 году Мария Клавдиевна защитила диссертацию на тему “Эмаль и инкрустация” в Московском археологическом институте, студентом-заочником которого был П. Д. Барановский. Тенишева была удостоена золотой медали и приглашена заведовать в институте кафедрой. Двумя годами позже золотой медали Московского археологического института был удостоен и Барановский, который блестяще продолжил дело, начатое “талашкинцами”.
Наша экскурсия в Смоленск была рассчитана всего на один день, потому так и “спрессовал” всю программу Петр Дмитриевич. Осмотрев Талашкинский музей, мы на одной из аллей тенишевской усадьбы остановились перед стендом, на котором был изображен герб Смоленска — пушка и на ней птица.
— Что это за птица? — спросил Петр Дмитриевич.
— Вещая птица Феникс — символ Смоленска, — ответили мы. — Сколько город ни разрушали, он снова, как Феникс, восставал из пепла.
— А может быть, это вовсе и не иностранный Феникс, — хитро улыбнувшись, сказал Петр Дмитриевич, — а пережившая время и воплотившаяся в новом “оперении” вещая птица Див из “Слова о полку Игореве”?
В “Слове...”, как вы помните, птица Див упоминается дважды. В других произведениях русской литературы птица Див не встречается. Большинство исследователей считает “Дива” мифическим существом. П. Д. Барановский, соглашаясь с ними, имел на этот счет свою версию. Первый раз Див упоминается в “Слове...” в начале похода. Когда “въступи Игорь князь въ златъ стремень”, то, грозно предупреждая всех об этом, “Див кличетъ връху древа”. После того как войско князя Игоря было pазбито, Див снова появился на страницах “Слова...”: “...връжеса Дивъ на землю”, то есть разбился. А разбиться, падая с дерева, птица могла только тогда, когда у нее было тяжелое, массивное тело, да еще, может быть, с человеческой головой, как рисовали на лубочных картинках. Для полного “круговорота” вещей птице осталось только снова возродиться. Однако о чудесном превращении птицы Див ничего в “Слове...” не сказано. А вот князь Игорь прошел все превращения — был ранен, попал в плен, но бежал и целым, невредимым вернулся на Русскую землю. Вместо Дива возродился к жизни не кто иной, как главный герой поэмы.
В памяти осталась и другая поездка с П. Д. Барановским — в Киев. С этим городом у него было связано многое. Он предлагал сразу же после освобождения Киева от фашистов восстановить Успенский собор Киево-Печерской лавры. Тогда к нему не прислушались. Нашли причины отказаться от его проекта реставрации. Кончилось тем, что бульдозерами расчистили руины Успенского собора, смели в отвал смальту от мозаик и остатки древних фресок. Однако поторопились. Теперь в этом все убедились. Супруги-реставраторы Грековы восстановили разрушенную фашистами церковь Спаса на Ковалеве в Новгороде и спасли фрески, пролежавшие в сырой земле долгие годы. Мозаики и фрески Успенского собора тоже можно было спасти. Когда по крутому Андреевскому спуску в Киеве вы поднимаетесь вверх, то не спешите. У дома, в котором жил автор “Дней Турбиных” М. А. Булгаков, остановитесь передохнуть, помяните писателя. Пройдя еще вверх, остановитесь и полюбуйтесь творением В. Растрелли и И. Мичурина — Андреевской церковью. Перейдя на другую сторону улицы, подойдите к месту, где была древнейшая киевская каменная церковь. Десятинная церковь не сохранилась. По предложению П. Д. Барановского на земле, по периметру церкви, выложены камнем ее очертания.
В ту нашу поездку в Киев вспомнилось еще посещение Кирилловской церкви, где в 1194 году был похоронен один из главных героев “Слова...” — великий князь Святослав.
