земли аж на пятьдесят. От металла веяло жаром, резким, неприветливым, опасным.
Авенир присвистнул:
– Это она не до конца раскололась. А еще вглубь столько же. Внутри ходов
может быть – целое подземное царство.
Бородач огляделся:
– И чего это Вирсавия с нами прощалась? Все же спокойно.
– А ты попробуй, пройди. Враз морду опалишь. Она только снаружи
подостыла.
Земля взбугрилась, из раскопанного туннеля высунулся длинный нос. Затем
показались черные глаза на стебельках, и из норы вылез грунтовый дракончик.
Худая шея изогнулась, из пасти высунулся бледный раздвоенный язык.
– Не вы первые, не вы последние. Умрете. Особенно такие тупые. Там же не
врат, а врата!!! Их двое, дурни безмозглые.
Путники пригляделись, увидели очертания двух небольших дверей – по одной
на каждой створке. Дракончик облизнулся:
– Турмы выстроили эту скульптуру… фигуристую штуковину, чтобы люди
боялись. А проходить надо во врата. Небольшие такие. За одной – путь в царство
железных и огнистых турмов, за другой – смерть. Хоть быстрая, но мучительная и
– зверек облизнул хвост – страшная.
Корво наклонился:
– Но ты знаешь, в какую идти?
Существо задумалось:
– Каждый час двери меняются. Непонятно. Никто не проходил. И вы не
пройдете, уродливые твари. Этот черный ваш, еще ничего, а вы… Кто таких
выродил? Мать – ехидна, отец – гиена?
Авенир схватил дракончика за гриву, решительно понес к двери. Нахальный
зверь заверещал:
– Ты чего? Куда?
– Сейчас узнаем, в какую дверь…
Волхв подошел, схватил за ручку, потянул, зажмурившись от слепящих искр.
Не глядя, закинул тварь в проход, отбежал. Из темноты послышался вой, раздался
рык, взрыв, из щели повалили клубы смолистого черного дыма.
Авенир протянул жезл:
– Нам в другую.
Корво присвистнул:
–Я бы и не подумал. Ловко ты его.
Юноша съязвил:
– А ты её. Развратной голове думать тяжело, святич. Всю ночь мне спать
мешали.
***
Ишгар хлопнул в ладоши и в зале загорелись галогенные факелы. В
помещении просторно – большой переливающийся яркими линиями стол,
несколько магнитных кресел, парящих над полом. Черные глаза внимательно
осмотрели зеленоватые стены, взгляд скользнул по окнам, больше похожим на
зеркала из дымчатого стекла.
– Моргот, Голлиос – явитесь по зову хозяина!
Рядом с мужчиной задымилось два облака. Из серого прорезался силуэт
темного демона. Зеленое растворилось в воздухе, оставив бесформенное существо.
Монстры увидели повелителя и преобразились. Вместо демона появился
широкоплечий смуглый мужина с волнистой пламенеющей шевелюрой и
красными, хищно мерцающими глазами. Второй обрел вид стройного юноши, фиолетовые глаза смотрели с хитрецой, на бледном лице тонкие, болотного окраса
губы расплылись в самодовольной ухмылке. Рыжеволосый хрипло выдавил:
– Зачем призвал? В этом мире слякоть и холод – не то, что в Енноме.
Голлиос шутливо развел руками:
– У огневичка хвостик примерз? Обратно к своим сковородкам да вертелам
охота?
Моргот огрызнулся:
– В отличие от хамелегнома, я знаю, что мне нужно и зачем. Не то, что ты – со
времени сотворения не можешь форму подобрать.
Бледнолиций нервозно заверещал:
– Я – творческая личность. Это ты – обрубок. Над тобой Высший не старался –
взмахнул пару раз топором. А меня творил тщательно, дал возможность
изменяться.
– Ну да. Как примитивные гвельты – занимаются самораздуванием. Я
подозревал, что ты из низших, только прикрылся получше.
Ишгару надоело любоваться своими ногтями. Он пригладил черные, как смоль
волосы, поправил галстук:
– Господа! Я привел вас в прошлое не случайно. Станьте невидимыми на
время разговора людей.
Посмотрел исподлобья на раздраженного Голлиоса:
– И неслышимыми.
Через стену в зал прошли двое – староватый мужчина в очках и белокожая, красноглазая, абсолютно безволосая девушка. Дверь соседнего кабинета открыл
высокий плечистый мужчина, с проседью на висках. Они собрались вокруг стола, оседлали магнитные сиденья, начали разговор. Через полчаса в помещение вошел
молодой юноша. Синие ногти, фиолетовые с черными прядями волосы, в ухе
поблескивает серебряное кольцо. Ишгар указал на него. Донеслись голоса:
«Проходи, Дип. Как твой календарь, все бьешься в раздумьях?
– Герр Кайрат, это моя страсть. У каждого есть тайная мечта изменить весь мир
и только я так смел, что мечтаю наяву…»
Люди разговаривали около часа, постепенно разошлись. Демоны вновь
проявились в материи.
Моргот прохрипел:
– Этот сопляк хочет восстановить Велесов круг! Сегодня же его душа будет в
моей власти!
Ишгар улыбнулся:
– Умерь пыл, лорд Еннома. Я собрал вас не для того, чтобы разрушать картину
Высшего. Любое сильное изменение привлечет внимание и Он перепишет историю
на новый лад.
Голлиос учтиво поклонился:
– Я не понимаю твоей цели, Хозяин.
Мужчина поднял указательный палец с черным ногтем:
– Тут нужно действовать тонко. Позволим парню запустить Велесов круг.
Находясь в заточении, я смог украсть эликсир времени, который позволяет
проникать в прошлое и будущее. Чтобы взять вас, моих слуг, пришлось уменьшить
длину исторического полотна. В прошлое проникать легче. С будущим тяжело.
Этот юноша может изменить всю историю и тогда Высший допишет свою лучшую
картину.
Моргот нахмурился, из глаз вырывались языки пламени:
– Тогда люди станут подобны нам!
– Не подобны, – в голосе Ишгара слышалась злоба, – сильнее. Они станут
подобны Высшему. Но сейчас есть возможность. Нужно откинуть картины к
временному нулю. Дабы вплести новые нити и совлечь вторую треть служебных.
Тогда исход будет таким, которого желаю я.
Голлиос облизнулся:
– Что же повелишь делать нам?
Хозяин ухмыльнулся, повел рукой. Троица очутилась на крыше небоскреба.
Шел мелкий дождь. Моргот молчал, но глаза накалились, по фигуре скользили
оранжевые полосы. Капли вскипали, не дотрагиваясь до полыхающего демона.
Ишгар указал вниз. По дороге семенил юноша, которого видели в зале.
– Ирэн Диптрен. Гений, богач, мечтатель. На самом деле, господа, уже прошло
несколько недель. Он живет на осколке огнистого Эдема и уже перевез туда
инструмент Высшего. Местные называют его Рукиб.
Худой удивленно открыл рот, фиолетовые зрачки расширились:
– Первоискра? Которой Творец создал материю? Но… что такое огнистый
Эдем?
Моргот мрачно усмехнулся:
– Когда Высший творил Архангелов и ангелов, Он определил им обитель.
После восстания Творец лишил их этого места и, чтобы бунтари не имели
пристанища, воплотил его в материальный остров на дне океана, названный
огнистым Эдемом. Ты был создан позже, потому не знаешь.
Ишгар перебил:
– Сейчас мы в настоящем. Лучшего времени для внесения своей воли, не будет.
Голлиос – ты займешься оставшимися тремя. Направь их против мальчишки.
Моргот – ты приставлен к парню. Вплетай в его сознание тленные страсти, посылай во снах ужасы, приведи его к безумию. Исполняйте, мои верные слуги.
Падшие ушли обратно в духовный мир, где им было привычнее и легче.
Юноша на миг остановился, посмотрел туда, где секунду назад стояла троица.
Щипнул переносицу, устало вздохнул:
– Привидется же. Мог бы поклясться, что на вершине здания что-то
вспыхнуло.
Красные глаза без жалости пронзали юношу взглядом. Кружка не задев
головы, разбилась о стену, разлетелась градом форфоровых осколков. Парень не
успел увернутся от летевшей скалки – та задела скулу, ожгла пальцы.
– Сколько можно? – в надрывном голосе Натиллы выплескивались волны
обиды, – Ты вечно работаешь. Даже дома.
По щекам потекли слезы, белые кулачки были сжаты так, что ногти впивались
в ладони, оставляя розовые ямки на нежной коже.
– Мне нужен муж, а не компьютерный сервер компании.
Диптрен смущенно стоял поодаль. В душе вскипала злоба – он устал и
подавлен, на концерт со спецэффектами сил не осталось. Постарался смотреть
спокойно, тихо произнес:
– Нати, не надо. У меня сегодня трудный день.
– У тебя? А у меня сколько этих дней? Я так не могу жить.
– Подожди, скоро все изменится.
Девушка разрыдалась:
– Когда? Всегда так будет, всегда.
– Но я же…
– Стараешься для семьи? Двести раз уже говорил. Не хочу я таких стараний, пусть нас оставят в покое.
Юноша покраснел. Зубы сжались, на скулах заиграли мускулы. Он засопел, наклонил голову:
– Я занимаюсь важными делами. От моей работы зависит жизнь на всей
планете. Думаешь, легко создавать что-то новое? Да за такие труды Нобелевская
премия – ерундовая награда. Все вокруг это понимают! Меня уважают везде, кроме
