премия – ерундовая награда. Все вокруг это понимают! Меня уважают везде, кроме
собственного дома!
Натилла сквозь слезы выкрикнула:
– Не нужны мне твои награды. Руководство тебя использует, даже «спасибо»
не говорят. Могли бы и отпустить на пару месяцев, ничего бы не случилось.
Уважали бы – дали бы отпуск.
Диптрен ударил по столу кулаком, проорал:
– Хватит. Ты вообще ничего не знаешь о моем руководстве, моей работе и том, чего это стоит. Не хочешь – не надо. Посиди здесь и подумай. Нашла себе
карманного зверька – только свистни – и он рядом.
Парень схватил плащ, хлопнув дверью, выбежал во двор. Вскочил на скутер, задал координаты мегаполиса. Искоса глянул на остров, прошипел сквозь зубы:
– Используют, вечно на работе. Ты бы побатрачила с моё. Я ей и собственный
дом, и собственный остров, покупаю все, что захочет. Где ко мне уважение? Вот, что ей еще надо? Конечно, легко – сидеть и жаловаться. Зажралась.
Набрал на панели номер, после пары гудков из динамика раздался знакомое
«алле»:
– Сарти, это я, Дип. Давай через часик в «Сытом Витязе»? Угощаю. Да не
ломайся – ты холостой, всегда свободен. А, придешь? Благодарю, сир, жду за
нашим столиком.
В ресторанчике царило оживление. За несколько месяцев бизнес поднялся, ролевые вечера, танцы и бесподобные шуты собирали в это место толпы клиентов.
Тут и там сновали разряженные официантки, звучала электронно-классическая
музыка – дикие ритмы разбавлялись пением дев и заунывными трелями скрипок. В
воздухе пахло мясом, потом и чесноком, от дыма щипало глаза, искусственные псы
лаяли, дерясь за кость, брошенную раздобревшим клиентом.
Сартмес увидел друга. Тот сидел, ссутулившись, локтями облокотился на стол.
Вместо его любимого матэ в руке была чарка с элем, рядом стояла почти пустая
бутыль. Диптрен поднял голову, хмыкнул:
– Садись.
Светловолосый сел, заказал рулет, фаршированный яйцами и зеленью. На
круглом лице выражалось недоумение.
– Отмечаешь запуск спутника?
Парень фыркнул:
– Можно и так сказать. Запустил бы еще одну «Натиллу», да подальше.
– Что, повздорили?
Диптрен закатил глаза:
– Достала она меня. Сколько можно? Я и так пашу, как тягловая лошадина, а
что взамен? Чувствую себя в древнем Ленинграде во время блокады.
– Может, нужно выслушать ее? Уделить время, поехать куда-нибудь?
– Я и хотел. Пришел же домой, заказал же билеты, хотел обрадовать. Так с
порога началось.
Махнул рукой:
– Да и гори оно. Поехали вместе, а? Диваху тебе найдем. Мне и так делать
нечего.
Сартмес удивился:
– А спутник? Только вывели?
– Да и герр с ним, с этим спутником. Даже студенты смогут отслеживать его
траекторию и контролировать прирост массы.
Он взглянул на ученого, у того пошел холод по коже – глаза Диптрена
потухшие, обреченные, голос мертвый:
– Пустота в душе. Новых проектов не придумал. Семья приелась – какое-то
поле битвы. Только хобби и осталось. И то – хочу придумать что-то хорошее, а в
голову лезет всякая белиберда. Хотя ее хорошо разбирают – народ любит нервишки
пощекотать.
Указал на псов:
– Это последнее, что я придумал из полезного. Полгода назад. Бездонный
желудок, способны переварить любые отходы. И любят всех. Из пасти не воняет, блохи не водятся, шерсть приятная, не линяют, легко обучаются командам. И все!
Полгода ступор. Одни упыри и гоблины на уме, даже видятся уже.
Сартмес положил руку на плечо, глаза смотрели встревоженно:
– Может обратиться к целителю? Тьфу, психологу. Понимаешь, что это
ненормально? Не перегори.
Диптрен вскочил, выставил перед собой руки, разразился гневной тирадой:
– А может я уже перегорел? Перегорел? Конечно, я ведь лишь болтик в
компании! Так, предохранитель. «Сделано в Экостарс». Кому нужен? Использовали
и в утиль! Другого вставят, немудрено им людей выкидывать.
Ученый встал, пытался утихомирить друга:
– Дип, ты перебрал. Тебя уважают. Запуск спутника – это важно для всей
планеты.
– Важно? Ты так говоришь, потому что я твой блок вывел на уровень! А сам
думаешь, что я – никчемный тупица? Крыса кабинетная.
Кулак врезался в нос, из которого сразу потекла тонкая алая струйка. Сартмес
охнул, свалился на пол и зажал расквашенное место рукой. Диптрен махнул ногой, промахнулся и, не удержав равновесия, рухнул на стол. Шатаясь, поднялся, ударил
еще два раза – в живот и лицо:
– Я вашу шайку насквозь вижу. Еще раз попадешься, убью.
Люди окружили Сартмеса. Кто-то помогал подняться, пара человек поднимала
разлетевшиеся приборы, псы проворно сновали в толпе, поедая упавшие продукты.
Официантка подбежала к ученому, приложила салфетку и пакет со льдом.
Обескураженный мужчина не сводил взгляда с уходившего Диптрена. Вокруг
подвыпившего парня сиял красноватый ореол.
Глава 28. Размолвка
В голове гудит набат, в глотке пересохло, конечности дрожат и знобит, словно
только выбрался из проруби. Диптрен с трудом поднялся, включил свет. Мозг
пронзило спицами лучей, тело не слушалось, на сердце было пакостно и глухо.
Неуверенно осмотрелся – комната напоминала руины после бомбежки. Кристалл
лежал за столом, по краю пошла радужная трещина. Немногочисленная мебель
перевернута, стул сломан, одежда разбросана по полу. Нос почуял кислый запах –
Диптрен с отвращением увидел, что на кофте засохло полупереваренное
содержимое вчерашнего ужина. Долго снимал одежду – замок заело, а тут, как
назло, руки не слушаются, сил нет сжать пальцы. Наконец, оголился, маленькими
шагами просеменил через зал в ванную, забрался в джакузи. Вода била тонкими
горячими струями. Лежал, запрокинув голову, собираясь с мыслями и
восстанавливая в памяти вчерашний кошмар. Память просыпалась долго,
всплывали фрагменты, как в немом кино показывая картины недавних событий.
Утро на работе не задалось. Позвонили с нескольких компаний, разорвали
контракты на разработку существ. Нигде не объясняли, что произошло, просто
отказывались от услуг. Лишь в одной фирме девушка дала понять – его считают
дилетантом, вором, укравшим идеи и разработки других, нарушителем авторского
права. Это было серъезное обвинение. Кто выступил обвинителем, откуда пришла
такая информация – Диптрен узнать не смог. Хуже того, к обеду по всем
информационным каналам лилась грязь на его дела, подвергалась сомнению
репутация, наиболее беспардонные журналисты намекали на то, что все его
заслуги – улыбка и самовосхваление, а где-то за кулисами батрачит забытый гений.
Без признания, на нищенских дивидендах. Парень решил не принимать это близко
к сердцу – мало ли, что говорят – посмотрим, как через месяцок-другой приползут
молить о прощении, лишь бы начал работать.
Память, память… Что же было дальше?
Вчера по дороге он потерял стилус и промочил ноги, да леденцы (брал от
тошноты, постоянно подкатывавшей в полетах на скутере) расклеились в кармане, пришлось идти с липкими руками. И как же эти мелочи могут нагреть человека!
Домой приехал пораньше, надеясь обрадовать жену своим ранним появлением
и вестью о том, что теперь будет больше времени проводить дома. Натилла же
устроила разбор полетов с битьем посуды и истерикой. И все бы хорошо – Ирэн
считал себя уравновешенным человеком, он бы выслушал, понял, поговорил, успокоил, но его задели за живое. Мало того, что партнеры по бизнесу и клиенты
поставили под сомнение его профессионализм и добропорядочность. Жена, самый
дорогой, наверное, единственный человек, которого он ценил и любил – обвиняет
его в бесполезности и жестокосердии. Он сорвался, наорал, в ярости ушел, хлопнув
дверью. Чувство вины накатило тут же, но Диптрен заглушил жалкую эмоцию
обидой, что почти физически жгла нутро.
Остальное помнил кусками – как куда-то шел, звонил. Помнил, как говорил о
псах – с кем? – и ухмылялся – настоящие звери грызутся из-за кусков еды среди
суетящейся кучи людей, либо боязливо жмутся по углам. После ресторана где-то
блуждал пол-ночи, смутно вспоминал, что разговаривал со странной троицей –
элегантные мужчины злились, а он ради забавы строил из себя дурачка, специально
не соглашаясь на какое-то «заманчивое» предложение. Как пить дать – сетевики.
Или фанатики религиозные.
Как добрался до скутера, прилетел домой и дополз до комнаты – эту
информации стерло без восстановления.
Воспоминания прервал плеск переливающейся через край воды. Диптрен
опомнился и опустил ручку, расслабился. Озноб прошел, головная боль подутихла.
Просидел в джакузи, наверное, часа два, вылезать не хотелось – мир снаружи в
мгновение ока стал злобным и нелюдимым. Все-таки мокнуть надоело, мужчина
