твой бог, хоть и забытый.
Авенир вздохнул, с отвращением выплюнул темный сгусток:
– У меня ощущение, что забытый Высший – бог всех. А остальные боги, так –
на подпрыжках, да подможках.
– Всяк кулик свое болото хвалит. У каждого свой бог – самый самый.
Корво указал на остывшие под пепельным дождем куски металла. Громадины
успели покрыться слоем серой породы, уподобившись большим древним валунам, что сотни лет здесь лежали, и будут лежать еще столько же – если кто по удали
молодецкой не сдвинет.
– В следующий раз будешь стену долбить – предупреди, спрячусь. В глазах
мельтешит после огнегради.
Чаровник хмыкнул:
– Говорю же, защита отходит. Меня тоже задело. Хоть всех железных крыс
поплавило. Плащ жалко, поизорвали. А Евлампия говорила – неопаляемый, крепкий. Истлел все-таки.
Бородач потянулся, смачно хрустнул пальцами.
– Куда нам теперь?
– До первой живой души.
Брели молча. Ноги увязали в серой вязкой грязи, та крепко липла к сапогам, из-за чего те ощутимо тяжелели, серые хлопья лезли в глаза, рот, нос.
Подвернувшуюся под руку рубаху порвали на тряпки, обвязали лица, оставив узкие
щели для глаз и рта. Через пару часов небо очистилось, выглянули багровые жилки
рассвета. Солнце только-только выплывало из горной гряды, а в этой земле уже
стало жарко. По дороге начали встречаться приземистые глинянные лачуги, шалаши, даже полуразрушенные деревянные сараи. Путники вышли на твердую
поверхность, сняли с распаренных лиц повязки. Корво облизнул распухшие губы:
– Таверну бы надо. Корчму, скрыню, питейку. Что угодно – не могу эту
мантикорятину больше жрать – воротит.
Волхв огрызнулся:
– Ищи. Где драку увидишь, там и корчма. Только под утро вряд ли что найдем.
Можешь до вечера ремни жевать, если мясо немило.
Бородач вздохнул. Сараи сменились домами, твердая дорога стала виться
кирпичами – разбитыми, неухоженными. Послышались шлепающие звуки, крики и
довольные возгласы. За углом на небольшом пятаке возле широкой избы толпа
человекоподобных мелкорослых существ завалила кого-то крупного. С виду, как
люди, только ростом со среднего мальчугана, кости проглядывают через кожу цвета
грязи. Волосы на голове всклокочены, скатаны в громоздкие сосульки. Маленькие
воспаленные глазки живо бегают на уродливых лицах с широкими ртами, из
которых наружу торчат длинные полусгнившие клыки. Было тварей около
двадцати, они напрыгивали на жертву, царапая плоскими когтями.
– Таверна!
Корво оживился, глаза заблестели. Не обращая внимания на волхва, бородач
понесся в сторону толпы. Существа заметили его, только когда облаченное в
кольчугу богатырское тело тараном примяло пяток животных к стене дома.
Отскочив, словно мяч, от таверны, гигант бросился на оставшихся уродов. От
ударов тонкие кости хрустели, те, кого воин зажимал стальной хваткой, умирали
беззвучно. Через пару секунд бойня окончилась, оставшиеся покалеченые твари в
панике убежали прочь.
Корво подошел к лежащему, повернул лицом. Расплылся в улыбке, подхватил
под руки, начал, что есть силы трясти.
– Кошак мой миленький! Парменчик! Жив-здоров! А рожу расцарапали -
зарастет, бабы сильнее будут любить.
К радостному бородачу подбежал Авенир. Оттолкнул рыжего, помог парню
присесть. Тот что-то бормотал, глаза закрыты, одежда изорвана в клочья, тело
усеяно ссадинами и ожогами. Волхв достал нож, разжал Пармену зубы, всыпал
порошка. Юноша поморщился, начал отмахиваться, вскрикивать.
Акудник вздохнул.
– Бредит. У парня жар, возможно отравление. Отнесем его в таверну – на
сегодня путешествие окончено, заночуем здесь.
Хмурый хозяин, серый и тощий, как медведь после зимы, проводил в
крохотную комнатенку. Корво выкинул из окна все содержимое, оставив лишь
кровать для друга. Пока Авенир занимался Парменом, бородач устроил в конюшню
муравита, раздобыл жареного гуся, да кувшин студеной воды. Пармена кормили
долго, мясо тонкими ломтиками пропихивали в рот, чтобы мог глотать, не жуя, вливали струйкой воду. Сами доели холодные остатки мантикор. Достали из
мешков сухие лепешки, затвердевший сыр, съели и их. Когда у Пармена спал жар, Авенир кивнул – мол, теперь можно и поспать.
Ночь выдалась на редкость холодной. Цыгана нещадно трясло – его укутали
одеялами и плащами, Корво сторожил первым. Авенир ворочался с боку на бок, недовольно бормоча, сменил рыжего – здоровяку холод нипочем, а волхв не
привык мерзнуть, даже за время путешествия в Дольснейских землях. Сел в углу
комнатушки, зажег тусклый огонек. Руки погладили кожаную, прошитую двойной
нитью и жилами, сумку, извлекли из недр черную, потрескавшуюся от времени
книгу. Обложка почти затянулась, от мантикоровой иглы остался лишь волдырь.
Глаза внимательно пробегали по строчкам, закрепляя в памяти истины древнего
мира.
Многое запутано, часто встречались незнакомые слова, смысла которых
Авенир не знал. От чтения приходил покой, исчезали колебания. Вот он, сбежавший ученик Академии, дошел до турмских земель. Увидел жизнь простого
народа – людей, что жили по своим, намного более мягким законам. Даже в
Глинтлейской армии, во время первой битвы, во время Дольснейского восстания,
во время битвы с каменными турмами и мантикорами волхв не переживал такого
страха и волнения, как сейчас. Впереди был… конец его путешествия. Или новое
начало? Дойдут ли они до цели? Скажет ли древний маг, где искать царство? В
книге написано, что все пути – в руке Высшего, но на сей раз этих слов Авениру
было недостаточно. Он искал подтверждения, пытаясь заглянуть в будущее. На миг
даже показалось, что ему это удалось, что он пробивается через эту материальную
оболочку и становится вне времени и пространства… Вот, они разбивают
железных турмов, Корво сминает их головы… Вот он пробирается через старую
темницу, где пытают узников… Огромный воздушный пузырь захватывает
Пармена…
– Авенир, просыпайся!
Волхву будто песка в глаза насыпали. Он зачерпнул из баклажки, умылся.
Бородач уже наготове, посреди комнаты в чугунке лежит запеченная с картошкой
баранья нога. Пармен тоже проснулся – бледный, темные круги под глазами, впавшие скулы, губы отливают синевой. Корво слегка потрепал цыгана за плечо:
– Ну вот, ты снова с нами, котище! Теперича лишь восемь жизней осталось.
Жуем быстрее, в дорогу пора. Не терпиться схлестнуться с железяками.
Волхв с укором взглянул на здоровяка:
– Пармен еще слишком слаб, ему нужно набраться сил.
– Так и надо на улицу! Воздух, солнце, потасовка – лучшие снадобья!
К полудню прошли селение. Выжженая местность с редкими деревцами и
огромными валунами сплошь покрыта серой коркой. Пармен восстанавливал силы, лежал на спине муравита, волхв и богатырь шли неподалеку.
– Как здесь все мертво! – Авенир осматривался по сторонам, удивленно хлопал
глазами. – Будто разозлившийся маг наложил на землю заклятие и все превратил в
глину. Вся Турмага похожа на обугленные черепки. Я думал, в этих землях много
богатств, а значит и народу!
– Так и было, пока старый король не увлекся темной магией. В замке, куда
сейчас идем, ночи напролет мучил своих жертв – слуг, молодых девиц. Призывал
демонов, творил кровавые ритуалы.
Волхв смущенно взглянул в сторону гор. Скалистые громадины зловеще
чернели, выпячивая бивни, словно бросая вызов бесшабашным смельчакам.
– А сейчас?
Корво погладил бороду:
– Не знаю. Может и жив. Пока не встречал того, кто вернулся бы в добром
здравии. А наведывавалось туда немало, род людской жаден до легкой добычи. И
колдуны шли, и воины. Целые армии пропадали. Один маг, перед гибелью, наслал
на эту землю порчу. Жители Турмаги попали под проклятие. Приближенные короля
стали огнистыми турмами, горожане – железными, а люди в деревнях, да селениях
покрылись каменной коркой.
Пармен приподнялся на лежанке, окрепший, но еще бледный:
– То-то я, когда каменных турмов разносил, чуял свежую кровь. Да и для
цельных булыжников легковаты были.
Гигант усмехнулся:
– Каменюк когтями и булатом не возьмешь. Супротив них топор или молот
годен. Железных турмов тяжелее бить, не всякий меч стальную шкуру продырявит.
Авенир потрогал щеку. Царапины зажили и на коже лезли жесткие волоски.
– Небось и огнистых бивал, а? Где это в Дольснеях такие чуды водятся?
Бородач дрогнул, лицо залило краснотой:
– Я не только в Дольснеях крестьянством занимался. Огнистые турмы ужасны.
Говорят, они водят родство с древними подземными демонами. Внутри них пламя, снаружи – застывшая корка лавы. Против них бездейственно простое оружие.
Цыган ехидно процедил:
– И как же мы их одолеем? Нир грязью окатит?
