испрашивает у министра народного просвещения три судна, “называемых здесь водовиками”. Из всех сотрудников ИПБ Оленин доверяет книги лишь одному человеку. Сопровождать библиотеку в поход назначен помощник Крылова – Сопиков. “Для караула же означенных ящиков, – пишет Оленин, – нарядил я из надежнейших сторожей пять человек”.
Самое горячее для библиотеки время – отправки в эвакуацию – придётся на дни, когда на Оленина обрушится личное горе: на Бородинском поле будет убит его старший сын, 19-летний Николай. Младшего Петра контузит “в шею”; в тяжелейшем состоянии его отправят в эвакуацию в Нижний, где его вскоре найдёт Батюшков. Читая строки сухих донесений Алексея Николаевича, его чёткие распоряжения и предписания по упаковке, погрузке и отправке сокровищ Публичной библиотеки, следует помнить, какая тяжесть в этот момент лежит у него на сердце.
Июль, первая половина. Император Александр в Москве. На выходе с молебна его встречает воодушевлённая толпа. Верноподданнические чувства переполняют москвичей, когда царь выходит на балкон Кремлёвского дворца. Эпизод этот хорошо известен читателю по роману “Война и мир”, где Александр изображён с недоеденным бисквитом в руке. По версии Толстого он даже разбрасывает бисквиты толпе – что вызывает негодование Вяземского, который в своих воспоминаниях о 1812 годе приводит толстовское описание как образец исторической басни и опошления действительности. Нужно совершенно не знать и не понимать императора, считает он, чтобы изобразить в таком уничижительном виде. Впрочем, в защиту Толстого нужно сказать, что случай с бисквитом был лишь одним из множества разных по характеру эпизодов романа, с помощью которых автор создавал живой и противоречивый образ русского императора.
Пока в Петербурге начинают готовить эвакуацию – царь готовит обращение к русскому народу. В Слободском дворце он созывает представителей дворянства и купечества. Бывший не очень-то популярным среди москвичей, да и вообще непопулярный царь – он получает восторженный приём. Он примеривает на себя роль вождя народной войны.
“Я ещё раз завидую московским жителям, – продолжает иронизировать Батюшков, – которые столь покойны в наше печальное время, и, я думаю, как басенная мышь, говорят, поджавши лапки: «Чем, грешная, могу помочь!»” Это цитата из лафонтеновой басни Ивана Дмитриева (“Мышь, удалившаяся от света”). Видно, что московские патриоты не вызывают у него хоть сколько-то уважения. Когда на Крысополис (читай – Москву) нападают кошки (французы), мышь (москвич), давно отъевшаяся в куске сыра, только разводит лапками:
“Возлюбленны мои, – смиренно отвечала,
Я от житейского давно уже отстала;
Чем, грешная, могу помочь?
Да ниспошлет вам Бог! а я и день, и ночь
Молить Его за вас готова”.
Поклон им, заперлась, и более ни слова.
Однако Александр “мышиным царством” Москвы доволен. “Моё пребывание здесь не было бесполезным, – пишет он сестре в Тверь. – Правительство Смоленска мне предоставило 20 тысяч человек, правительство Москвы – 80 тысяч. Настроение умов превосходно”.
Действительно, как только стало ясно, что война с Наполеоном сползает глубоко внутрь России, что она вдруг стала угрожать её собственным, исконным владениям – настроение умов в обществе переменилось. Весь XVIII век империя вела войны где-то там – в Турции, Италии, Польше. Эти войны были мало понятны провинциальному дворянскому обывателю. Он не был в них заинтересован. Кроме рекрутских сборов, они никак не отражались на его жизни. Другое дело, когда враг топчет родную землю.
“Если бы не проклятая лихорадка, – пишет Батюшков Вяземскому, – то я бы полетел в армию. Теперь стыдно сидеть сиднем над книгою; мне же не приучаться к войне. Да кажется, и долг велит защищать Отечество и Государя нам, молодым людям”.
Но молодой человек никуда не едет, лихорадка (грипп, простуда) держит его в постели.
Между тем армии Макдональда и Удино продолжают брать корпус Витгенштейна в клещи, и тот принимает единственно правильное решение. Он играет на опережение и бьёт первым. Первая победа русского оружия в кампании 1812 го-да происходит под Клястицами. Сейчас это Витебская область в Беларуси. В ходе трёхдневного сражения Витгенштейн останавливает и даже отбрасывает превосходящие силы Удино. Теперь ни о каком соединении не может быть речи. Планы по захвату столицы сорваны. Александр называет Витгенштейна “спасителем Петербурга”.
После Клястиц надобность в спешной эвакуации города временно отпадает, однако вывоз ценностей продолжается – и к сентябрю, когда ситуация на фронтах снова становится крайне тяжёлой, превращается в массовую; никто не знает, куда из Москвы направится Наполеон и его армия.
14 июля 1812 года со стороны Галиции в Россию прибывает Жермена де Сталь. Она путешествует с 15-летней дочерью. Изгнанная Наполеоном из Франции, а потом и Швейцарии, знаменитая писательница остаётся последовательной антибонапартисткой. Она приедет в Москву к началу августа, но уже в середине месяца будет острословить в салонах Петербурга. Батюшков увидит её в строгановском дворце у графини Софьи. Муж Софьи – Павел Строганов – сын первого директора Публичной библиотеки, собирателя и горнодобытчика екатерининских времен Александра Строганова – близко дружит с императором, а графиня Софья – наперсница императрицы; после смерти старшего Строганова семейство живёт в роскошном отцовском дворце у Полицейского моста. Это и сегодня одно из выдающихся сооружений Невской перспективы. Враг моего врага – мой друг, и вскоре французская гостья оказывается в стенах дворца на Мойке. Оленин дружен с семейством Строгановых и вводит Батюшкова в его круг. Фразу, которую мы помним (“Дурна как чёрт и умна как ангел”) – поэт скажет именно после встречи на Мойке. Впрочем, дочь писательницы Альбертина необыкновенна красива, и это отмечают многие. Обе отправятся из Петербурга в Швецию (а не в Америку, как пишет Батюшков); а граф Строганов вместе с единственным сыном – под Бородино.
“До сих пор никому не приходило в голову считать Россию самой свободной из европейских держав, – скажет Жермена де Сталь, – однако гнёт, тяготеющий по вине французского императора над всеми странами нашего континента, так силён, что, оказавшись в стране, над которой Наполеон не властен, чувствуешь себя словно в республике”.
В это время (первые недели августа) Батюшков здоров, но всё ещё в Петербурге; он ждёт верящее письмо от тестя Павла Шипилова – мужа сестры Елизаветы, – чтобы заложить имение. Для вступления в армию, на обмундирование и проезд на фронт нужны деньги. Жизнь между тем течёт обычным образом. Батюшков сообщает сестре светские новости: о свадьбе дальней родственницы Веры Барановой и что на сговоре он виделся со своим дядей Павлом Львовичем. Мы видим довольно мало упоминаний о младшем брате отца у Батюшкова, и это одно из них. В то время его
