Царь
Шерэ, что это за звуки?Мрачное идет за ум…
Шерэ
Плач, быть может… Смех, быть может…Может, пиршественный шум…
Отбыл Шерэ за вестями,Но уж весть идет сама:С головой, покрытой пеплом,В потрясенности ума,Окровавленностью ликаИзъявляя скорбь и страх,Визирь внутренних покоевПред царем стоит в слезах.«Да иссохнет царский недруг,Иссуши его Господь,Как от участи ГодердзиСохнут кость моя и плоть.К страшной вести приготовься,Царь! В расцвете естестваМертв твой первенец Годердзи,И Этери с ним мертва.Воевал я, царь, немало,Очи — сытые мои,Но ужаснее кончиныНе видал за все бои.Привели к нему Этери,Посадили на кровать,Умирающий к болящейРуки вытянул — обнять…Обнял, и душа из телаВылетела, точно дым,А несчастная кинжаломЗакололася над ним».Побелел Гурген, как саван:«О, злосчастная чета!Всем ветрам теперь раскрытыЦарства древнего врата!Сын, зачем оставил землюПрежде сроку своего?Бог, зачем у старца вырвалПосох старости его?»
14
Солнце миру улыбнулосьИз-под золота волос,Но земля его улыбкуВстретила ручьями слез.Толпы в траурных одеждахТопчутся по площадям.Отереть тоски потокиРуки тянутся к глазам.Реют черные знамена.Скорбь до неба донести —Задымили по столицеПоминальные костры.Перед скорбными войсками —Спасалар, вожатый сеч,Встал, глаза потупив долу,Руки положил на меч.Смолкли трубы. БарабановСмолк победоносный гром.На уста нейдет поэтуСтих о доблестном былом,Чтобы не было под небомЗвуков неги и любви,Соловьев снесли в подвалы,И замолкли соловьи.Пусто каждое жилище:Провожают стар и млад,Провожают прост и знатен,Обездолен и богат.Вслед за пастырями в ризахВизири шагают в ряд.Не явился только Шерэ,Совести познавший ад.По волнам людского моря,Точно морем голубым,Высоко плывут два гроба:Медный — с нею, белый — с ним.За ворота городские.Вышли. В поле, над горой,Место выбрали пустое,Как наказывал больной,И зарыли, друг от другаНе вблизи и не вдали, —Так, чтоб темными ночамиВзяться за руки могли.И пошла кружить по царствуИзумительная весть:Что цветам на их могилахКруглый год угодно цвесть.Презирая расстоянье,Призывает как рукой,Роза с царственной могилыСкромную фиалку — той.Но еще одну приметуЧудную скажу тебе:От могильного подножьяВдоль по золотой трубеКлюч бессмертия струится,Всё питая и поя.Наклонись к нему — и канетВсякая печаль твоя.К небожителям причислен,Кто нагнется над водой,Кто бы ни был он — хоть зверемИль букашкою немой.
15
— Что же с визирем-злодеем?Все ли царь к нему хорош?— День и ночь он, ночь и день онНа дороге точит нож.— Что затеял? Что задумал?Нож зачем ему востер?— Тени собственной боитсяЛиходей с тех самых пор.Больше визирем не хочетБыть, до власти не охоч.Плачем плачет, ножик точитНочь и день он, день и ночь.Тело — в лыке, с видом дикимНожик прячет в рукаве.Бьют несчастного крестьянеПалками по голове.По оврагам, по ущельям,Тощ, как собственная тень,Волком рыщет, смерти ищетДень и ночь он, ночь и день.Разучившись по-людскому,Голосит в лесную дичь,То как пес он, то как лис он,То как бес он, то как сыч.То с пастушеской свирельюЛесом бродит, как во сне,То побед былых оружьеСледом возит на осле.Всех жилье его пугает,Годное для воронья,И лицо — еще темнееТемного его жилья.Понадеялся спастися,Мертвой душу откупить:Стал с монахами поститься,Воду пить, поклоны бить.Но ни бденье, ни раденьеНе смогли ему помочь.— Для чего же ножик точитНочь и день он, день и ночь?— Очи выколоть он хочет,Ночи хочет! Об кременьОттого и ножик точитДень и ночь он, ночь и день.
Важа Пшавела
Раненый барс
Таял снег в горах суровых,В долы оползни ползли.Снежным оползням навстречуЗвери-туры в горы шли.
Шел за турами вожак ихС тихим криком: берегись!Вволю нализавшись соли,Стадо возвращалось ввысь.
Вот и крепости достигли.Здесь, за каменным щитом,Круторогому не страшенТот с ружьем и волк с клыком.
Но стрелку и горя мало —Новою надеждой полн:На утесе, глянь, оленьеСтадо взобралось на холм.
И сокрылось. Сном сокрылось!Как бы не сокрыла дальИ последнего оленяС самкою! Рази, пищаль!
Выстрелил! Но мимо пуля!Не достала, быстрая!Только шибче поскакалиБыстрые от выстрела!
Звери вскачь, охотник следом,Крупный пот кропит песок.Трижды обходил в обход ихИ обскакивал в обскок,
Но как стаду вслед ни прядал,Сотрясая холм и дол,Ближе чем на трижды выстрелК мчащимся не подошел.
Эх, кабы не на просторе,А в ущелье их застиг!Был бы праздник в горной кельеИ на вертеле — шашлык!
Пир бы длился, дым бы стлался…Созерцая гордый рог,Здорово бы посмеялсяВ бороду свою стрелок!
С горы на гору, и сноваПод гору, и снова ввысь.Целый день гонялся тщетно —Руки, ноги отнялись.
Голоден. Качает усталь.Кости поскрипом скрипят.Когтевидные цриапиНогу до крови когтят.
Пуще зверя изнемогши,Точно сам он был олень,Злу дивится, дню дивится,Ну и зол, дивится, день!
А уж дню-то мало сроку.Глянь на солнце: ввысь глядит,Вниз идет. Уж скоро в долахС волком волк заговорит.
Холм с холмом, тьма с тьмой смесится:С горной мглой — долины мгла.Скроет тура и оленя,Скроет шкуру и рога.
«Матерь мощная! ЦарицаВекового рубежа,Горной живности хозяйка,Всей охоты госпожа,
Все охотники — сновидцы!Род наш, испокон села,Жив охотой был, охота жВещим сном жива была:
Барс ли, страшен, орл ли, хищен,Тур ли, спешен, хорь ли, мал, —Что приснилось в сонной грезе —То стрелок в руках держал.
Матерь вещая! ОленяМне явившая в крови,Оживи того оленя,Въяве, вживе мне яви!
Чтобы вырос мне воочьюИсполин с ветвистым лбом!Чтобы снившееся ночьюСтало сбывшееся днем».
Помоляся, стал МтварелиХлеб жевать — зубам гранит!Вдоль по берегу ущельяВверх глядит, вперед глядит.
Островерхие там видитСкалы статной вышины.Можжевельником покрыты,Папортом опущены.
С можжевеловой вершиныМчит ручей хриплоголос,Пеной моет — все ж не можетДочиста отмыть утес.
Встал охотник, встал, как вкопан:Вот оттуда-то, с высот,Раздирающий, сердечныйСтон идет — то зверь зовет.
Погляди! На самой круче,В яркой росписи пчелы,На площадке барс могучийВытянулся вдоль скалы.
Лапу вытянул по гребню,С лапы кровь течет в ручей,И, с водой слиясь, несется,В вечный сумрак пропастей.
Стонет он, как муж могучийПод подошвою врага!Стонет, как гора, что тучуСбрасывала — не смогла!
Стонет так, что скалы вторят,Жилы стынут…— Гей, не жди,Бей, охотник! — «Нет! (охотник)Бить не буду — не враги!
Он, как я, живет охотой,Побратиму не злодей.Пострадавшего собратаБить не буду — хоть убей!»
Но и зверь узнал Мтварели.На трех лапах, кое-как,Где вприхромку, где вприпрыжку,Вот и снизился, земляк:
Смотрит в око человекуОком желтым, как смола,И уж лапа на коленоПострадавшая легла.
Осмотрел охотник рану,Вытащил из-под когтейКамень заостренным клювомБеркута, царя ночей.
Снес обвал его сыпучийНа кремнистый перевал.С той поры осколок злостныйБарса ждал да поджидал.
Пестрый несся, — злостный въелся.Берегися, быстрогон!Где пята земли не чует, —Там и камень положён!
Выскоблил охотник рану,(Лекарь резал, барс держал),Пестротканным полосатымЛоскутом перевязал.
Выздоравливай, приятель!Не хворай теперь вовек!Прянул барс, как сокол летом,Горы-долы пересек.
Проводил стрелок глазами…Подивились бы отцы!Скоро лани станут львами,Коли барс смирней овцы.
Тут — что было в жилах крови —Вся прихлынула к лицу:Легкий — робкий — быстрый — близкийЗверя топот сквозь листву.
Глянул: широковетвистый,Лоб подъемля, как венец…Грянул выстрел — и в ущельеСкатывается самец.
Еще эхо не успелоПрозвонить олений час —Где олень скакал, спасаясь,Мощный барс стоит, кичась.
Прорычал разок и скрылся,Обвалив песчаный пласт.Там, где барс стоял, красуясь,Дикий тур бежит, лобаст.
Грянул выстрел — и с утесаВ бездну грохается тур.Там, где тур свалился, — барс встал,Пестрохвост и пестрошкур.
Перевязанною лапойТычет в грудь себя: «Признал?Я-де тура и оленяПод ружье твое пригнал!»
Не успел охотник молвить:«Бог тебя благослови!» —Нету барса. Только глыбыПозади да впереди.
Тьма ложится, мрак крадется,Путь далек, а враг незрим.Не луне — вдове — боротьсяС черным мороком ночным.
Где-то плачется лисица, —Худо ей, — недобр ей час!Други милые, примитеВремени седого сказ.
Из еврейской поэзии
