Но существовали определённые правила, которые втолковывала женщина. Снова и снова, уже не зная, как объяснить простые вещи упрямому колдуну.
— Послушай. Ты действуешь из одного только упрямства. Но мне нужно, чтобы ты меня понял. Услышал меня, Ингвар!
— Я слушаю, — жёстко сказал он, набычившись, разгоняя в танджоне белый оргоновый ветер.
Призрак фамильяра шипел, стараясь отогнать женщину, но сам прятался за Ингвара. Тульпа сглотнула, громко, смешно, как нервничающая перед ответом ученица, но голос её был твёрд, а взгляд внимателен:
— Ты сомневаешься в том, что происходящее реально. Зазор в твоей уверенности, в том, где проходит граница между сном и явью — это и есть та щель в камнях, сквозь которую прорастает колдовство. Оно вечное, как цветы. Но и хрупкое, Ингвар, неужели ты не понимаешь? В какую бы сторону ты ни колыхнул эту уверенность — цветку конец.
— Я слушаю, — выдохнул он, расслабив плечи, отпуская оргон по телу.
Тульпа продолжала уже гораздо спокойнее, не заламывая рук:
— Допустим, ты вернёшься в реальность с книгой в руке. Знаешь, что это будет означать? Что ты сошёл с ума. Больше не различаешь, где иллюзия, а где реальность, что существует в материальном мире, а что существует в идеальном мире. Ты свихнёшься. Тебя сломают. Тебе не на что будет опереться. Твой волчок окажется подделкой. Продолжит вертеться вечно.
Ингвар усмехнулся этому волчку, уместному здесь, в чужом сне, как нигде в другом месте.
Будучи порождением его собственного разума, она ведь читала все те же пьесы, смотрела все те же постановки, что смотрел он.
— Допустим, ты не вернёшься в реальность. В смысле, вернёшься, но с пустыми руками. То есть будет понятно, что сон это сон. Убежища нет. Оно в твоей голове, в твоём воображении, в твоих снах.
— Ну? Это ж не плохая новость. И даже не новость вовсе. Что плохого случится?
— Разочарование. Разочарование будет настоящим. И это может всё испортить. Так что вот тебе моё слово. И своё собственное. Но только забытого тебя. Пожалуйста. Поверь нам. Иначе…
Если бы он прислушался сейчас к словам женщины, то до последнего вздоха не знал бы, не эта ли скрытая угроза его остановила.
— Извини, — сказал он и пошёл прямо на Тульпу, собираясь отодвинуть её плечом.
Весил Ингвар раза в два больше, и проблем с этим не должно было возникнуть.
Тульпа, нервно теребившая костяной амулет, быстро поднесла ко рту и дунула, словно в свисток. Из раструба вырвалось облако блестящей желтоватой пыли, похожей на пыльцу одуванчика.
Нинсон постарался не вдохнуть её, но залп попал прямо в лицо.
Попытка задержать дыхание ничего не дала.
Глаза наполнились слезами, из носа потекло, он перестал дышать.
Первую минуту он вслепую пытался сграбастать женщину.
Но она была ловкой.
Вторую минуту скрёб руками по полу, безо всякого смысла.
Третью минуту он уже не помнил.
Но помнил, как пахла эта пыльца.
Жжёными перьями.
Глава 47 Лалангамена — Первое Убийство
Глава 47
Лалангамена — Первое Убийство
Ингвар очнулся.
Отвратительно чмокнуло выпавшее правое плечо.
Распрямил затёкшие руки. Противно хрустнули локти.
Нинсон помотал головой, пытаясь высвободится, но его никто не держал. Потёр затылок. Крупные жемчужины чирьев стали ещё больше и теперь болезненно реагировали на прикосновение.
— Клять!
Гроза отыграла. Внимательные глаза Матери Драконов были хорошо различимы. Отчётливо виднелся серп нарождающегося месяца и подсвечивал дымный след большого дракона, летевшего к матери.
Иггуль лежал здесь же. Лицо налётчика превратилось в фарш.
Замок проломил лицевые кости и ржавым боком торчал из тошнотворного месива.
Неприятное зрелище не трогало Великана. Немного удивляло, что он иначе помнил итог их драки. Совсем немного. Потому что у Ингвара осталась только одна мысль. Как многотонная волна, она прошлась по ощущениям, погребла под собой все прочие впечатления и оставила только бурлящую массу из осколков чувств. И одну мысль.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Убийца.
Ингвар впервые убил человека.
Впервые наяву. До того он много раз убивал у себя в Убежище, во владениях Хорна, в своём воображении. И много раз он убивал людей на словах. Перевоплощался в тысяче рассказов, которые читал баронским детям. Тогда он становился кровожадным берсерком, хладнокровным убийцей, благородным мстителем.
Правда, первое убийство особенно выделялось во всех сказках.
Кто-то рыдал.
Кого-то тошнило.
Кто-то сокрушался.
Кто-то потом не мог спать.
Кто-то приходил в неистовство.
Кто-то даже терял дар колдовства.
Ингвар же никак не почувствовал первого убийства.
Возможно, потому что сознание разминулось с этим моментом.
Отдышавшись, Нинсон нашёл поварской нож. Вытер его о рубашку покойника, хотя клинок был совершенно чист. Стягивая с Иггуля ремень с ножнами и поясную сумку, Нинсон разговаривал с мертвецом:
— Иггуль, я не знаю, как бы ты хотел быть похороненным. Если бы у меня было время, я бы постарался выполнить завет Шахор. Предал бы тебя вечности так, как ты хотел. Заупокойным словом я бы, правда, поздравил себя и всю Лалангамену с тем, что ты сдох. Редкостная ты суть. Позор своих Лоа.
В шатре, когда показывал объявление о розыске, Иггуль был одет в праздничную тогу Таро Тайрэна. Ингвару казалось, что он был в той же одежде, когда сбросил тяжёлый дорожный плащ. Ошибся. В свете молний не различил, что налётчик облачен в изодранную рубаху и толстую стёганку. Хоть она и была мала Великану, но в лесу должна сгодиться.
Нинсон потянул за рукав. Ткань расползлась у него в пальцах. Хуже того, вместе с ней подалась и плоть. Ткань оказалось сгнившей и липкой на ощупь. Плоть внутри рукава отвратительно изгибалась, будто перемолотая. Ингвар опустил ладони в лужу и долго оттирал их пучками травы.
Что здесь произошло? Человек превратился в кисель.
Уголёк мяукнул, намекая, что пора уходить. Великан решил не брать ничего из одежды. Нашёл узелок, накидку из ковра и валявшийся в стороне сакс. Ингвар пошёл в лес разыскивать плащ Иггуля.
Рыская впотьмах, он размышлял, не стоило ли отложить побег.
Наверняка позже будет шанс интереснее.
Теперь, потеряв столько времени, он всё ещё находился в видимости лагеря. А о его попытке побега ещё никто не знал. Если он решит вернуться прямо сейчас, то, может быть, никто и не узнает.
Наверняка позже будет шанс интереснее.
Иггуль теперь ему не грозит. Бёльверк и Гро уедут на рассвете, едва поняв, что распогодилось. Оставшаяся охрана немногочисленна и предоставлена самой себе. Командир не вернётся. Они перепьются и перессорятся из-за добычи.
Наверняка позже будет шанс интереснее.
Таро улыбнулся Ингвару.
«Сколько шансов ты продул под этим девизом, Ингвар?»
— Много! — вслух ответил Великан внутреннему голосу легендарного колдуна.
Лошади плохо переносят бурю. Чёрных туч боятся больше, чем молний. Шум ветра страшит их сильнее, чем летящая с неба вода. Так что к ним наверняка кто-то приставлен, чтобы не разбежались. Сегодня до них не добраться.
Плащ нашёлся и прервал праздные размышления.
Ингвар последний раз оглянулся на лагерь. Во всяком случае, куда-то в ту сторону, через поле. Там, в непроглядной темноте, должен был развеваться на штормовом ветру его штандарт с золотыми саламандрами в алом поле.
Наверняка позже будет шанс интереснее.
— Давай, всплакни ещё! — пришпорил Великан сам себя и пошёл в лес по мокрой подстилке из прошлогодних иголок и недавно народившейся травы.
Пытался бросать руны. Особенно уповал на Райд, ожидая увидеть синюю ниточку, петляющую средь мокрых чёрных стволов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Пока колдовство проявилось только в том, что он не расшибся, а лишь исцарапался о ветви. Хоть и подрал одежду, но не выколол глаза о сучья. Нинсон и сам не сразу понял, что чувствовал деревья. Они словно бы пели, ощущались в темноте. Но не светом и не звуком, а чем-то неуловимым. Оргоновой вибрацией. Чёрточками атраменто в Мактубе.
