…Вначале изволь, твое царское величество, подтвердить права и вольности наши войсковые, как от веку повелось в Войске Запорожском, что своими правами судились и вольности свои имели в имуществах и в судах, чтоб ни воевода, ни боярин, ни стольник в суды войсковые не вступались, но от старшин своих чтобы товарищество казацкое суждено было: где три человека казаков, там двое третьего судят».
Алмаз Иванов перевел дыхание, посмотрел на бояр, на послов гетманских, проговорил торжественно:
— Сей статье указал государь и бояре приговорили: быть так, как гетман просит.
«…Бьют челом великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу, всея Великия и Малыя Руси самодержцу, чтобы царское величество изволил рать свою вскоре прямо к Смоленску послать, не отсрочивая ничего, дабы неприятель не мог исправиться и с иными войсками совокупиться, и пускай его царское величество никакой лести поляков не верит, если б начали что замышлять».
Царское величество изволил на неприятеля своего, на польского короля, идти сам и бояр и воевод послать со многими ратьми по просухе, как конские кормы учнут быть.
«Дыбы царского войска здесь, по рубежу, от ляхов, дли всякого бесстрашия с три тысячи, или как воля царского величества будет, — хотя и больше».
Царь постановил: царского величества ратные люди всегда на рубеже для Украины обереганья суть и впредь стоять учнут.
«Крымская орда если бы имела вкинуться, тогда от Астрахани и от Казани надобно на них наступить, такожде и донским казакам готовым быть, а ныне орда еще в мира с казаками, потому дать ей сроку и орду не задирать».
Царского величества указ и повеленье на Дон казакам послано: буде крымские люди задора никакого не учинят, и тогда на них ходить и задора чинить не велено; а буде крымцы задор учинят, и тогда царское величество укажет над ними промысел чинить.
«Послы, которые издавна к Войску Запорожскому приходят из чужих краев, чтоб их вольно принимать; а если б что случилось противно царского величества в сих посольствах, должны казаки царское величество извещать».
По сей статье царское величество указал: послов с добрыми делами принимать и отпускать и писать царскому величеству подлинно и вскоре, за чем они приходили и с чем их отправлено. А которые послы присланы будут с противным царскому величеству делом, тех послов и посланников задерживать в Войске и писать об них царскому величеству вскоре ж, а без указа царского величества назад их не отпускать. А с турецким султаном и польским королем без указа царского не сноситься.
…О митрополите киевском послам изустный наказ дан; а в речах послы били челом, чтоб царское величество милостью пожаловал — велел дать на его маетности свою государеву жалованную грамоту.
…Царское величество митрополиту и всем духовного числа людям на маетности их, которыми ныне владеют, свою государскуго жалованную грамоту дать велел.
«В случае, сохрани боже, смерти пана гетмана (понеже всяк человек смертен и иначе не может быть), дабы Войско Запорожское само меж себя гетмана избирало и его царское величество извещало, — чтоб то его царскому величеству не в обиду было, понеже то давний обычаи войсковой».
Государь указал, и бояре приговорили: быть так, как послы казацкие просят.
«Писарю войсковому чтоб и судьям войсковым и есаулам войсковым и полковым дать по мельнице для прокормления, потому что великий расход имеют».
Государь повелел, и бояре приговорили: быть так.
«Войско Запорожское в числе шестидесяти тысяч чтоб всегда было».
Указал государь, и бояре приговорили: быть по их челобитью реестрового войска шестьдесят тысяч.
«Имений казацких чтоб никто не отнимал у тех, которые землю имеют; и все доходы с тех земель чтобы и дальше имели; чтобы вдовы посла казаков и дети такие же вольности имели, как предки и отцы их».
Повелел государь, и бояре приговорили: быть так, как гетман Хмельницкий просит.
«На всякого полковника чтоб по мельнице было, для того, что расход великий имеют; но когда милость будет твоего царского величества, то и больше того, чем твое царское величество, пожаловать изволишь».
Государь пожаловал по их челобитью.
«На булаву гетманскую, поскольку надано со всеми принадлежностями староство чигиринское, чтоб и ныне для всего уряда пребывало».
Указал государь, и бояре приговорили: быть так.
8
…Плыл и плыл в синем небе над Москвой торжественный перезвон колоколов. Всех громче Иван Великий. А когда ненадолго замолкали колокола, гремели пушечные залпы.
Мартын вышел из Грановитой палаты, полный и радости и тревоги. Сердце, мгновенно замирая, испытывало одновременно и радость и боль. Конечно, шестьдесят тысяч реестровых — не десять и не двадцать, Но шестьдесят тысяч — много меньше, чем тысячи тысяч посполитых, которые ждут воли и доброго житья. Где-то в глубине сердца зашевелилось и такое: «А что тебе, Мартын, убиваться? Ты в реестре, ты сотник, правда без приписных мельниц и маетностей (может, и это еще даст гетман), пан Корецкий для тебя сейчас все равно что сорная трава, ты сам в своем дому хозяин…» Но сразу же возникли перед глазами лица Гуляй-Дня, Нечипора Галайды, Ивана Неживого (жив ли еще, не умер ли в татарской неводе?). Как они? Но и они в казаках будут… А дед Лытка? А все байгородцы? А многие другие в селах, раскиданных по обоим берегам Днепра, Десны, Днестра, Буга?..
Вспомнились сказанные когда-то слова Гуляй-Дня: «Чужих панов выгоним — свои на шею сядут». Тетеря и Богданович-Зарудный (да разве одни они?) плотно усаживались… Мартын даже затылок потер… А одновременно возникло другое: Василий Гузов подарил свой нательный крест, обнял крепко, расцеловались; Мартын свой крест отдал, тот, который мать еще в Байгороде в сорок восьмом на шею навесила… И когда все это вспомнил, сразу мысли прояснились, словно солнечный луч раздвинул перед глазами тяжкие свинцовые тучи, открыл перед Мартыном манящую и просторную даль. Тогда сердце само подсказало слова, принесшие радость и утешение: край из ляшской и басурманской неволи вызволяется на веки вечные, не быть ему больше ни в ярме польском, ни в татарском. Этого не только царь и бояре, а все русские люди хотят, весь народ русский, — ведь это они с мечами, саблями, мушкетами и руках идут на Речь Посполитую. Они головы свои положат ради свободы родины Мартына. Их великое множество, русских людей — братьев. Стоять с ними в битве плечом к плечу — разве это уже не победа?
…Через два дня, подставив лицо южному ветру, ехал Мартын верхом с казаками вслед за посольскими каретами. Он тихо напевал свою любимую песню, которая всегда напоминала ему, что нет такой силы на свете, которая могла бы подавить правду людскую.
Летело над утоптанным шляхом:
А ми тую червону калину, гей, гей, та пiднiмемо,А ни нашу славну Украiну, гей, гей, та розвеселiмо…
…Не доезжая Путивля, попросился Мартын у Богдановича-Зарудного, чтобы дозволил заехать на хутор, где мать его живет. Генеральный судья был в хорошем настроении, даже расспросил о матери, как здесь очутилась, у кого живет, предложил денег. Мартын поблагодарил: своих, мол, вдосталь.
Едучи на хутор, вспомнил Мартын тот день, когда встретил здесь мать в избе Ефрема Проскакова. Вспомнил и встречу с посполитыми, которые шли в русскую землю, спасаясь от шляхетского своевольства… В памяти ожили слова матери: «Что ж это будет, сынок? Не видать мне родной земли». И еще сказала мать: «Русские люди — вот они: Марфа, Ефрем. Вместе с ними всегда бы нам быть, Мартын, всегда».
— Вот мы и навсегда с ними, — проговорил громко Мартын.
И этими словами начал бы, переступив порог Ефремовой избы. Но не застал ни матери своей, ни Ефрема. Мать давно уже ушла с добрыми людьми на Украину, рассказывала Марфа, а Ефрем в войске.
Посидел Мартын в избе. Повеяло на него родным теплом. Вспоминал с Марфой свой первый приезд.
— Может, теперь житье получше настанет для всех нас… — вздохнула Марфа.
…Провожала как родного Марфа Мартына. У ворот люди собрались со всего хутора. Каждый знал, откуда Мартын и кто он такой. Мужчины пожимали руку. Детвора восторженно перекликалась:
— Гляди, казак какой…
— А сабля…
— Пожалуй, у самого польского короля такой нету…
— Нету, хлопче, — сказал Мартын, поглаживая по голове русого мальчонку, который переступал с ноги на ногу в убогих лаптишках, — нет такой сабли у короля, потому что мне ее когда-то сам гетман Хмельпицкий подарил.
— Ишь как! — восторженно воскликнул мальчуган, — Короля побьешь — приезжай к нам…
